Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
Впрочем, весь дом был наполнен цветочными ароматами. Леди Эмма любила цветы, как ничто другое, и даже заслужила в Неаполе славу лучшей цветочницы: к ней посылали, когда для бала или свадьбы требовался красивый букет.
Прежде чем выйти в сад, чтобы разыскать мужа, который вот уже часа два не попадался мне на глаза, я внимательно оглядела себя в зеркале. Платье из серебристой парчи, мягко перехваченное под грудью сверкающим поясом, узкое, как требовала мода, обтягивало меня, как перчатка, — я казалась в нем тонкой, высокой и изящной. Пышные бутоны рукавов открывали руку выше локтя. Золотистые волосы, высоко подобранные и перевитые серебристой лентой, которая спускалась на чистый открытый лоб маленькой алмазной слезой на манер Агнесы Сорель, подчеркивали теплый тон моей кожи и легкий румянец, разлившийся по щекам. Я набросила на плечи прозрачный шелковый шарф, отделанный серебром, и вышла в сад.
Было прохладно. Когда я спускалась по ступеням террасы, в доме как раз пробило полночь, и я слышала, как зазвучал какой-то неаполитанский танец — похоже, моцартовского сочинения.
Я знаком остановила лакея, разносившего напитки.
— Не видели ли вы моего супруга, герцога дю Шатлэ?
— Миледи разговаривает с ним в беседке. В конце аллеи, мадам.
Обеспокоенная, я некоторое время стояла, застыв на месте, а потом решительно направилась к аллее. Я уже досадовала, что так увлеклась балом. С самого начала празднества муж исчез из поля моего зрения. Я была так счастлива, так оглушена всем происходящим — по меньшей мере пять лет я ничего подобного не видела! Закрыв глаза, можно было вообразить, что я в Версале. За мной ухаживали, меня дважды приглашал на танец сам король Неаполя Фердинанд IV, который явился на бал инкогнито, но тем не менее все знали, кто он такой. Мне говорили комплименты, целовали руки — словом, я была на гребне успеха. Кроме того, я, кажется, выпила больше, чем было нужно, и теперь голова у меня слегка кружилась.
Леди Эмма увела его… С чего бы это? Мы в свадебном путешествии, у нас медовый месяц! Я была полна решимости вернуть себе Александра и конец вечера провести именно с ним — тем более что тот сонм любезных неаполитанских синьоров, которые только что меня окружали, в сущности, нисколько не привлекал…
Но решимость вдруг разом покинула меня, когда я, не дойдя до нужного места какого-то десятка шагов, услышала мелодию гитары, — кто-то тихо перебирал ее струны… Лунный свет лился прямо на беседку, загадочно мерцали кованые светильники иллюминации, и леди Эмма пела что-то по-английски. Это была простая песня, что-то вроде «Мальбрук в поход собрался». Я замерла, женским инстинктом очень хорошо ощутив, что все эти нежные интонации голоса, этот соблазнительно изогнутый стан, эта белая тонкая рука, перебирающая струны, — все это суть атрибуты явного кокетства, желания нравиться… Александр следил за своей собеседницей внимательным взглядом, напрочь позабыв о бале, и на губах его была улыбка. Может быть, чуть насмешливо, но он улыбался, и ему стоило руку протянуть, чтобы коснуться этой гибкой талии.
Леди Эмма вдруг опустила руку и, прервав песню на полуслове, рассмеялась:
— Нет, ну вы просто невозможны! Отчего вы так улыбаетесь? Вам не нравится?
— Напротив, милая дама. Я все думаю, где вы так хорошо научились петь. Уж не играли ли вы в театре?
Леди Эмма смутилась от этого намека, и я даже со своего места видела, как она пристыженно опустила голову.
— Вы намекаете на мое прошлое, герцог? Неужели вы так жестоки к бедной леди Гамильтон, которая столько сил приложила, чтобы развлечь вас?
Да, кокетства ей было не занимать… Я вдруг поняла, что совершенно лишняя в этой сцене. Что думал Александр и чего хотел — этого я не знала, но с гневом увидела, что он заинтересован и что мое появление будет не то что не подходящим, но даже унизительным для меня самой. Он будет думать, что я искала его, — его, который сам должен был искать меня! Ну уж нет, я не доставлю им такого удовольствия. Я вернусь в дом, буду танцевать и в саду больше не появлюсь. Когда Александр заскучает — и если заскучает, — пусть сам придет ко мне!
Повернувшись, я пошла прочь, чувствуя себя ужасно раздосадованной. Не то чтобы я подозревала Александра в измене или нелюбви, но все-таки мне было обидно. Почему он уделяет столько внимания этой женщине? Да, я тоже танцевала с другими, но ведь ему стоило только подойти, и я бы всех их бросила! К тому же и другая сторона вопроса раздражала меня. На этом приеме я очень ясно, еще с самого начала поняла, что мне уделяют больше внимания и я собираю больше ухажеров, чем леди Гамильтон, какой бы красавицей она ни была. К ней уже привыкли, она была своей, неаполитанской дамой, а я казалась новой, необычной, свежей, а потому более привлекательной. Все так думали. Только, похоже, не Александр. Ну разумеется! По логике, для него нова леди Эмма, а не я.
Быстро поднимаясь по ступенькам и углубившись в собственные мысли, я почти столкнулась на террасе с грузным кардиналом Руффо. Несмотря на свой сан, этот вечный спутник Фердинанда IV казался пьяным. Я сама видела, как много он пил кьянти, сидя на диване и разговаривая с лордом Гамильтоном.
— Это ведь вы — гостья лорда Уильяма, не так ли? — спросил он меня по-итальянски.
— Честно говоря, не думала, ваше высокопреосвященство, что меня так трудно запомнить, — ответила я чуть резче, чем намеревалась.
— Не сердитесь. Я для вас не имею значения, верно? Ступайте к королю. Он изъявил желание танцевать с вами павану.
— Король?
Я пожала плечами. Танцор из Фердинанда IV, по правде говоря, был отвратительный, я станцевала с ним менуэт и гавот и вполне убедилась в этом.
— Ступайте быстрее. Его величество не привык ждать. И вам будет плохо, и мне.
Фердинанд IV слыл грубым, решительным, жестким человеком, порой даже жестоким. Не слишком интересуясь государственными делами и переложив их на плечи своей жены Марии Каролины, он занимался лишь своими увлечениями, которым отдавался с необыкновенной страстью. Первым увлечением была охота, вторым — рыбная ловля, ну, что-то вроде токарного станка для Луи XVI, а третьим и самым сильным — женщины.
Никогда не имея постоянной любовницы и ни к кому не привязываясь надолго, король Неаполя и обеих Сицилий в свои пятьдесят лет похвалялся, что переспал по меньшей мере с двумя тысячами женщин — неаполитанками и иностранками, дамами из высшего общества, крестьянками, проститутками, нищенками, подобранными на улице, и воровками, вызванными из тюрьмы. Предпочтение он отдавал представительницам низших сословий, ибо знатным дамам не слишком нравились его манеры, и, когда была возможность и он не очень настаивал, они всегда сопротивлялись. Не было ничего лестного в том, чтобы завладеть королем на два-три дня.
Мария Каролина давно свыклась с привычками своего супруга и не обращала на них никакого внимания. Она вообще была единственной женщиной, которую он искренне боялся и которой никогда не перечил. Недаром, выступая на Государственном совете, она говорила: «Я — ваш король, Мария Каролина…» Все заботы по управлению государством лежали на ней: она назначала министров, карала, миловала, проводила реформы, объявляла войну, лишь для проформы спрашивая мнение своего супруга. Взамен за такую уступчивость Фердинанда она закрывала глаза на его похождения и ни в чем ему не препятствовала. Впрочем, у нее тоже были свои странности, о которых говорили шепотом.
Мария Каролина правила, Фердинанда IV обожали простые неаполитанцы — лаццарони. Он был так же прост, доступен и груб, как они; когда король ехал по улице, любой нищий мог прицепиться к его карете и поболтать с ним, обращаясь к его величеству на «ты», называя его уличным прозвищем Носатый и зная, что этим доставляет королю одно лишь удовольствие. Он любил циничный юмор, грубые шутки и бесцеремонные манеры. Словно насмехаясь над своей царственной мудрой супругой, он однажды, сидя с ней в королевской ложе в театре Сан-Карло, приказал подать себе тарелку спагетти и во время спектакля невозмутимо ел их руками, чем сорвал бешеные аплодисменты галерки.
Он только тогда шел напролом и проявлял себя жестоко и круто, когда действительно сильно хотел чего-то, а ему в этом мешали.
Вот такой монарх в третий раз за сегодняшний вечер пригласил меня на танец, сделав это не вполне вежливо — через кардинала Руффо.
Я вошла в зал и остановилась, зажмурившись от яркого сияния хрустальных люстр. В этот миг лакей передал мне письмо — по внушительности конверта и печати я сразу поняла, что оно от королевы, которая сегодня у лорда Гамильтона не присутствовала. Я ожидала подобного письма, поскольку еще раньше леди Эмма говорила, что королева наверняка захочет встретиться со мной. Возможно, это было приглашение в Палаццо Реале[3]. Я хотела было распечатать письмо, но тут заметила идущего через зал ко мне короля Фердинанда и поспешно спрятала конверт.
