Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах-II
Случилось так, что в одну из слишком затянувшихся пауз кто-то из наших запел, песню подхватили. Как только закончили мы, запели англичане, как только кончили они, грянули мы. И пошло: то одни, то другие — что-то вроде шуточного соревнования.
Я внимательно наблюдал за Николасом. Он как-то безучастно подпевал своим и широко, по-детски, раскрывал глаза, когда запевали мы.
Соревнование достигло своего апогея. Англичане поняли, что безнадежно проигрывают в мелодичности и репертуаре, и стали нажимать на глотку. Они орали, словно их режут. И вдруг я обратил внимание, что Николас подпевает и своим, и нашим. Он под конец так вошел во вкус, что своим визгливым голосом стал перекрывать весь наш хор. За ним с улыбкой наблюдали с обеих сторон. Я посмотрел на «сутенера». Он тоже улыбался, но я не хотел бы, чтобы такая улыбка относилась ко мне.
Пели мы до изнеможения, никто не хотел уступать. Кто-то из англичан попросил у меня гитару. Ближе всех стоял Николас. Когда он протянул за инструментом руку, я спросил:
— Что ж так плохо поете?
— Да разве эти англичане умеют петь?
Он вдруг опомнился, смутился, схватил гитару и резко шагнул назад.
Потом снова говорили, пели, танцевали. Было накурено, душно. Я еле держался на ногах. Решил выйти на улицу. Остановился на лестнице и жадно вдыхал холодный ночной воздух. Было уже очень поздно, громадный город натруженно дышал. Огни неоновой рекламы казались ночниками в его высокой темной спальне. Сырая промозглая прохлада пробирала до костей, и я решил вернуться в дом, чтобы набросить на плечи пальто. Раздевались мы где-то в конце коридора, я нажимал на ручки дверей, но все было не то… Наконец нашел что искал и вошел в комнату. Вошел и остолбенел. Спиной ко мне стоял «сутенер» и наотмашь бил Николаса по физиономии. Тот даже не защищался. Он только наклонился вперед и закрыл глаза. До меня долетели обрывки фразы:
— Распелся, сволочь… Родственничков встретил…
Я почувствовал, как в комнате становится нестерпимо Душно, как тошнотное чувство отвращения подступило к горлу. Вмешиваться нельзя было ни в коем случае, а так хотелось съездить по наглой и самоуверенной физиономии «сутенера».
Николас открыл глаза, увидел меня, по-женски ойкнул и выскочил из комнаты. Мы остались вдвоем и смотрели друг на друга. Думаю, что в тот момент наши глаза сказали все, что не смог бы сделать язык. Первым заговори я:
— Новые методы воспитания по-английски?
«Сутенер» осклабился и не замедлил с ответом.
— Только профилактика… Не более.
— И правильно, пусть знает, с кем петь.
Мой визави скривился, сделал шаг вперед и тихим голосом проговорил:
— Чего смеешься? Твоих же бьют…
Он уже не скрывал злости. Я чувствовал, что могу нарушить некоторые международные правила и вмешаться во внутренние дела этой страны. Сделав тоже шаг навстречу, я ответил:
— Хотел бы я глянуть, как ты моих тронешь…
Не хватало маленькой искры, чтобы мы бросились друг на друга. Первым опомнился «сутенер». Он вдруг совсем миролюбиво проговорил:
— Шутник вы, мистер. Пойдемте лучше выпьем виски за ваше здоровье.
…Через сутки мы улетали на родину. Оформив документы и сдав багаж, все с нетерпением ждали объявления о посадке в самолет. Я слонялся по громадному залу Лондонского аэропорта и с любопытством рассматривал публику. Кого здесь только не было. Я так увлекся, что даже не заметил, как ко мне подошел Николас. Воровато озираясь по сторонам, он с мольбой посмотрел на меня и скороговоркой проговорил по-русски:
— Вы уж простите меня… — Он как-то безнадежно развел руками и еще раз попросил: — Простите!
Что сказать этому человеку? За что прощать его?
Я посмотрел ему прямо в глаза и так же тихо ответил:
— Сам себя простишь ли, Мыкола?
В это время объявили посадку. Перед выходом на летное поле я в последний раз оглянулся… В зале, за барьером, стояли провожающие: сотрудники нашего посольства и англичане, сопровождающие нас в поездке. К своему удивлению, рядом с «сутенером» я вдруг увидел Джо. Он махал рукой и что-то кричал. Чуть поодаль от всей группы стоял парень в сером клетчатом костюме и не махал, а как-то робко покачивал рукой — Николас-Мыкола…
Бумеранг
Я стоял у окна вагона и думал: выходить или не выходить? Уже появились первые признаки станции, уже самые нетерпеливые пассажиры выставили в коридор багаж, а решение не созрело. Вообще, получалось нелепо. Я ведь и поехал только затем, чтобы сделать эту остановку. И вот теперь, когда цель была рядом, вдруг начал сомневаться: а надо ли?
Это был мой второй визит сюда. В первый раз я приезжал в командировку. Сейчас ехал в отпуск. Можно было лететь самолетом, но вспомнилось, что поезд на юг проходит через этот город, и ужасно захотелось увидеть ребят.
Мы были не только одноклассниками, а затем студентами одного института…
В вагоне не спалось, вспоминалось. Школа, институт… Страница за страницей, пока память не добралась до последней встречи — лет семь назад. Тогда я прямо с вокзала позвонил Алешке на работу.
— Мне, пожалуйста, Алексея Таранова.
Мы долго не виделись, и у меня от волнения дрожал голос. Возвращение назад штука приятная, но и злая. Приятная, потому что лучшее, что есть в жизни человека, — это молодость, злая, потому что еще острее начинаешь понимать, что повторить ее невозможно.
— Таранов слушает.
Тот же голос. Теплый комок подступил к горлу, вдруг стало жарко.
— Алло, я вас слушаю, — настойчиво требовал Алешка на другом конце провода.
«Аллокай, аллокай», — думал и улыбался, хотелось вот так сидеть и слушать… Потом сообразил, что Алешка сейчас бросит трубку и весь мой план с розыгрышем рухнет. Придав голосу как можно больше солидности, я пробасил:
— Это Алексей Петрович Таранов?
— Да, это я.
— С вами говорят из отдела записей актов гражданского состояния.
— Какого состояния? — В голосе Лешки слышалась ошарашенность.
— Гражданского, — уточнил я и тут же перешел к «делу»: — Скажите, вашу жену зовут Лилия Дмитриевна?
— Да, Лилия Дмитриевна.
Я ликовал, розыгрыш шел по сценарию. Лешка обалдел и ни о чем не догадывался. Все-таки семь лет, отвык уже…
— Вы не могли бы выбрать время и зайти к нам?
— Куда?
— Я же вам объяснил, в загс.
— Зачем? — теперь уже в голосе слышались нотки испуга.
— Видите ли, ваша жена подала заявление с просьбой восстановить ей девичью фамилию, и нам нужно совершить некоторые формальности, прежде чем передать дело в суд.
— В суд? Какой суд?
— Известно в какой, в народный. Ваша жена говорит, что ей надоело быть таранкой.
Это был уже явный перебор и в трубке несколько мгновений молчали, затем Лешка спросил:
— Ты откуда звонишь, скотина?
— Откуда, откуда? С вокзала, конечно.
— Стой на месте, негодяй, и не двигайся, через пять минут буду.
Вот так мы с ним встретились в мой первый приезд. Лильку разыгрывать не стали, просто позвонили домой и попросили навести в доме порядок, потому что приедет наследный принц некоего королевства знакомиться с тем, как живут советские служащие. Было много смеха, шума, суеты и прочего. В общем, все шло вреде бы здорово. Готовили ужин, вспоминали знакомых. Но что-то в этой встрече не понравилось с самою начала. Что именно, я еще не понимал, но чувство тревоги нарастало, как зуд. Попытался восстановить в памяти все, что произошло с момента нашей встречи. Что меня удивило? Конечно, Лешка. Это был он и не он. Те же манеры, голос, походка, и тем не менее это был не Таранов. Глаза были не его — какие-то злые. Я думал, может быть, случайность, мало ли чего в жизни не бывает. Но чем дольше вглядывался в лицо друга, тем больше понимал: злости накопилось столько, что в несколько минут ее не выплеснуть.
С вокзала ехали на такси. Я озирался по сторонам и искренне восхищался городом. Но Лешка стеганул, как плетью:
— Бараки. Что в Пензе, что в Хабаровске, что у нас.
В стоке машин то и дело мелькали зеленые огни такси, и это меня удивило. Я обратился к шоферу:
— Что-то у вас такси многовато или это только кажется?
— Нет, не кажется. Недавно машин новых добавили, больше сотни.
— Добавили… Попробуй поймать, когда нужно. А поймаешь, так без штанов останешься.
Это опять Лешка. Мы вылезли, я смотрю на счетчик — там пятьдесят три копейки.
Стол уже почти накрыт. Кажется, вилку положить некуда, а Лилька тащит и тащит.
— С продуктами, я гляжу, у вас вроде бы ничего?
Лилька хохочет:
— Надо же тебя, столичного, подкормить, вы же там все экономите.
— С продуктами у нас, брат, неплохо. Мяса не хватит, кальмарами накормят. Или этими… как их… кильками в томате. — Лешка открывает банку со шпротами, улыбается.
