Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах-II
Он так бойко рассказывал и так настороженно поглядывал в мою сторону, что невольно припоминались школьные годы. Вот так точно мы отвечали уроки, заглядывая учителям в глаза: верят ли? Николас чувствовал, что фальшивит, и от этого суетился еще больше. А меня разбирало любопытство. Я видел, что он страшится недоверия, и решил перевести разговор на другую тему:
— Украинец или не украинец, какое это имеет значение?
Но парень, видно, волновался не на шутку. Он упорно доказывал, что не украинец. Это начинало надоедать. Я довольно неделикатно оборвал его среди речи и повторил вопрос, который задавал ему с самого начала:
— Что вы хотите? Что вам от меня нужно?
Николас словно с разбега влетел в холодную воду, остановился и начал сдавать назад:
— Мне очень хотелось бы поговорить об Украине. Я столько читал о вашей стране, столько слышал, что встреча с настоящим украинцем…
Он, вероятно, сказал не то, что хотел, потому что вдруг начал выкручиваться:
— Вернее, с украинцем оттуда.
Я решил попритворяться:
— Что значит «оттуда»? С того света, что ли?
Он смущался, краснел, лицо его в какие-то моменты становилось мокрым, словно он только что умылся и не успел вытереться. Все это действовало на нервы.
— Хи-хи, — почти подобострастно засмеялся он, — тоже скажете, «с того света»!
— Ну а все-таки? — настаивал я.
— Ну, это… Как ее, Советы…
Я уже догадывался, с кем имею дело. Сомнение разлетались. «Я тебе, гад, покажу Советы».
— А разве есть еще какая-нибудь Украина?
Я смотрел Николасу прямо в глаза. Какое-то время он старался не уводить своего взгляда, затем не выдержал и глухо ответил:
— Украины нет, украинцы есть.
«Давай-давай, — думал я, — ведь все равно заговоришь».
— К сожалению, есть. Это вы правы.
— Почему к сожалению? — В голосе собеседника послышался интерес.
— Почему? Потому что у каждого нормального человека должна быть родина.
Я видел, как вздулись желваки на скулах парня.
— Вы со мной не согласны? А все элементарно просто. Вот вы англичанин, — я специально сделал упор на последнем слове, — выучили язык моего народа, хотя, честно говоря, я впервые встречаю иностранца, который говорит по-украински. Вы пришли побеседовать со мной. Почему? Потому, что вы к моей стране неравнодушны, чем-то она вам интересна. Верно?
Я понимал, что ему не оставалось ничего другого, как согласиться со мной. Действительно, не ради же спортивного интереса он так блестяще выучил язык и бегает по ночному Лондону в поисках украинцев. Я повторил свой вопрос:
— Верно?
— Да, — почти шепотом согласился Николас.
— Ну а теперь представьте себе на секунду, что это ваша родина. Вернее, наоборот. Представьте, что вам никогда не довелось бы увидеть Англию. Разве это не тяжело?
— Тяжело, — согласился он. — Но всегда ли человек выбирает себе родину?
Чувствовалось, как он настороженно ждал ответа.
— Теоретически, наверное, не всегда. Но, по-моему, все в руках человечьих. Конечно, могут быть исключения, но к подавляющей части моих соплеменников, которые находятся за границей, в частности, в вашей стране, это не относится. Они сами себя лишили родины. Но вам, вероятно, это не интересно. Вы англичанин, — я вновь сделал ударение на этом слове, — вы дома и вам трудно понять, что значит, когда у человека нет родины. Поэтому давайте перейдем к вопросам, которые вас интересуют. Так что же вы хотите узнать про Украину. Общие сведения: территория, население, климат, полезные ископаемые или что-нибудь более конкретное?
Я язвил и не мог остановиться. Чувство неприязни к человеку, сидящему напротив, росло все больше и больше. Ответил он не сразу. Порыскал глазами по сторонам и, словно не найдя того, что искал, спросил:
— Ну, как там жизнь?
— Ничего спасибо.
На языке вертелось «вашими молитвами». Но сдержался.
— Хлеб сейчас у вас есть?
Подобного вопроса я ждал. Последние сомнения улетучились. А Николас, не дождавшись ответа на свой первый вопрос, выплюнул следующий:
— Вас специально одевали перед поездкой?
«Ну, гад, держись, — внутри у меня клокотало, — я тебя сейчас раздену…»
— Вы интересуетесь нашими модами?
Резвиться так резвиться! Припомнив выставку моделей одежды, на которую меня однажды затащила жена, я с совершенно серьезным видом затараторил:
— В этом сезоне носят преимущественно двубортные костюмы, брюки без манжет, 20–23 сантиметра, входят в моду пиджаки типа сюртук и типа фрак. — «Что я плету, какой сюртук, какой фрак?» — Популярны светлые тона, ткани в рубчик и полоску. О женской моде говорить не берусь, это слишком сложно, а что касается мужской, не стесняйтесь отвечу по всей форме.
Меня так и подмывало «похулиганить». Я видел, что собеседник ошарашен, наклонился к нему, тронул за рукав пиджака и закончил свою речь:
— Этого у нас давно не носят.
Николас сидел с видом обманутого ребенка. Он понимал, что над ним издеваются, и пытался выкарабкаться:
— А сколько стоит у вас костюм?
— Смотря какой. Как у меня — дорого, как у вас — дешевле, — я специально сделал паузу, — раза в три. Но я не пойму, вас интересуют костюмы или Украина? Вроде бы разговор начинался о ней.
Мой собеседник, как от удара, откинулся назад и поспешно согласился:
— Конечно, конечно. Я спросил об одежде просто из любопытства. Мне как-то довелось видеть китайцев, они были все в одинаковой одежде…
Я бесцеремонно прервал его:
— Мы приехали из Советского Союза. У вас еще есть вопросы? Насчет хлеба, кстати, тоже могу удовлетворить любопытство. Кушаем сколько хотим.
Парень промычал что-то и перешел к следующему вопросу:
— Скажите, на Украине еще говорят по-украински или уже полностью перешли на русский?
И этот вопрос шел как по нотам.
— У нас все народы говорят на своих языках.
— Но государственный язык — русский?
— Как в Англии — английский, в Италии — итальянский, в Японии — японский. И тем не менее я с вами говорю на языке, который знаю не по стечению обстоятельств, а потому, что он мой родной.
И опять он заторопился с заверениями:
— Конечно, конечно, это я тоже из любопытства.
«Интересно, куда оно заведет, твое любопытство?»
Ждать пришлось недолго. Николас сыпал вопросами, как горохом. Он словно спешил поскорее закончить постылую работу. Вопросы были один грязнее другого, и когда я услышал: «А правда ли, что у вас в колхозах остались одни женщины?», меня прорвало:
— Конечно, правда! У нас теперь даже женятся женщины на женщинах. И, представьте себе, дети появляются. Уже что-то за двести сорок миллионов перевалило… Слушайте, — я с откровенной насмешкой смотрел на собеседника, — у вас остался еще один вопрос и, кажется, все…
— Какой?
— Правда ли, что у нас колхозы обнесены колючей проволокой и превращены в концлагеря?
Николас прицелился в меня долгим взглядом и наконец «надавил на гашетку»:
— А разве это не так?
— Конечно, так. Вот перед вами сидит сын колхозницы, сам в недавнем прошлом колхозник… Разве не похож я на узника?
— Но…
— Хватит, Мыкола.
Парня словно ударило током. Он даже пригнулся и сделался вдвое короче.
— Я не Мыкола, — пролепетал он.
Но я решил выдать ему всю порцию до дна:
— Ну да, ты Николас. Ты англичанин и выучил мой язык, чтобы встречаться с украинцами и приятно беседовать об их стране. Вот как сейчас. Ты много читал, много слышал, теперь у тебя осталось всего несколько неясных вопросов и ты пришел на консультацию. Заодно поговорить… Как там ты сказал? Красивый, необыкновенно напевный язык. Хватит, мистер Николас, — я перешел с украинского на английский, — хватит валять комедию. Не знаю как вы, а я сыт по горло.
Передо мной сидел рак, только что вытащенный из кипятка. Он пытался что-то говорить, но я рубил наотмашь:
— О том, что у вас ни совести, ни чести, ни роду, ни племени, это меня не удивляет. Поражает другое. На что вы рассчитывали? Сделать из меня антисоветчика? Поколебать веру в самого себя? Доказать, что белое есть черное, и наоборот? Я не знаю, какое у вас образование… Но ведь вы взрослый человек и должны понимать, что все, что вы можете сделать, — это только испортить настроение.
Было желание встать и набить этому пачкуну физиономию.
— По идее, вас надо было бы вышвырнуть вон, но поскольку вы хозяин, а я гость, расстанемся по-английски, не прощаясь…
Я встал, давая понять, что разговаривать больше не намерен. Мой незваный гость что-то залопотал, протянул руку, она так и повисла в воздухе, и он не знал, что с нею делать, но, прочитав в моих глазах все отношение к себе, решил не искушать судьбу и так же боком, как и входил, вышел.
Вечер был испорчен, на душе гадко. Почему в жизни рядом с хорошим всегда уживается какая-нибудь дрянь? Почему мы должны ее терпеть, а порой даже улыбаться? Тот же самый Николас или кто он там на самом деле… Слизняк, мразь… И ходит к туристам ведь не по собственной инициативе, кто-то его учит, наставляет. Но неужели ничем другим, кроме как злостью и пометом, ему не могут набить голову?
