Энн Эдвардс - Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару
Умер он 17 июня 1944 года. Чувства Пегги к отцу и его смерти были довольно двойственными. В течение последних шести лет болезнь отца была для нее удобным предлогом, помогавшим ей избежать многих мероприятий, участвовать в которых ей почему-либо не хотелось. Так, в 1941 году в письме к Давди она, например, пишет, что, если бы не отец, на уход за которым уходила вся ее энергия, она, возможно, вновь вернулась бы к писательской работе. То же самое она писала и в 1944 году.
Конечно, это была неправда, ибо вся ее жизнь во время войны была заполнена общественной деятельностью: перепиской с военными, кампанией по продаже военных облигаций, посещениями предприятий и организаций для сбора пожертвований, помощью Красному Кресту, дежурством на улице, упаковкой и отправкой посылок солдатам, в которые, как правило, укладывались продукты, жевательная резинка, нюхательный табак и даже однажды банджо.
Журналы по-прежнему обращались к ней с просьбами написать для них рассказ или повесть, но она неизменно отказывалась. Сэлзник попытался было начать переговоры о продаже ему драматических прав на «Унесенных ветром» за «подходящую сумму», но чувствуя, что в будущем цена должна возрасти, и Стефенс, и Джон посоветовали ей не спешить.
«Макмиллан» через Лу и Лэтема частенько наводил справки, не вернулась ли Пегги к «литературной деятельности». Самое интересное, что Пегги всегда старалась воодушевить других писателей на создание новых книг, сама при этом вполне довольствуясь той славой, что принес ей ее первый и единственный роман. Она писала даже Старку Янгу, уговаривая его скорее взяться за написание другой книги после выхода его романа «Дерево, растущее в Бруклине», а также Бетти Смит, с которой была совершенно незнакома. Пегги писала ей: «Надеюсь, что общество не очень досаждает вам и что у вас будет время, чтобы написать еще несколько книг».
Видимо, общество слишком досаждало самой Маргарет, если даже после смерти отца она так и не села вновь за пишущую машинку, чтобы заняться какой-либо литературной деятельностью.
Ее роман «Унесенные ветром» давно стал для Маршей огромным «деловым предприятием», забиравшим у Пегги наряду с патриотической деятельностью военных лет массу сил и времени.
14 октября 1944 года Пегги писала заместителю госсекретаря о своих опасениях быть уличенной в «торговле с врагом», если она продолжит дела со своим французским издателем, который подозревался в коллаборационизме.
Она, в частности, спрашивала: «Выработана ли нынешним французским правительством или правительствами Объединенных Наций политика управления собственностью и активов коллаборационистов? Если таковые активы были переданы какому-нибудь правительственному агентству, то что это за агентство и какова должна быть моя линия поведения по защите своих прав? Могу ли я рассчитывать на посредничество такого агентства?»
А через несколько дней она уже сражается с редактором газеты «New World Telegram», опубликовавшей две статьи, в которых утверждалось, что роман «Унесенные ветром» был запродан в кино еще в гранках за 50 тысяч долларов:
«Роман «Унесенные ветром» не был продан в гранках, и я никогда не делала заявлений относительно суммы, полученной мной за продажу прав на экранизацию… Еще в 1936 году я опровергла это ошибочное утверждение, но вы опять принимаетесь за старое!
Я закончила чтение гранок романа в марте 1936 года. И очень сомневаюсь, чтобы кто-либо еще читал его в таком виде. И поскольку в то время никто никаких предложений о продаже прав на экранизацию не делал… то я продала его лишь 30 июля 1936 года, как это видно из даты заключения контракта.
Судя по тому, что пробный тираж романа, а это где-то от 50 до 90 тысяч экземпляров, был быстро распродан, я могла быть вполне уверена, что книга будет иметь успех. И к тому времени, когда я распорядилась правами на экранизацию своего романа, в стране уже было продано более ста тысяч экземпляров.
Мне надоело каждый месяц встречать в газетах подобные утверждения, несмотря на мои опровержения… Надеюсь, что, если вы когда-нибудь еще будете писать что-либо о продажах авторских прав на экранизацию, вы не станете упоминать «Унесенных ветром». Или по крайней мере напишете, что роман не был продан в гранках и что Голливуд не надул меня, поскольку за права была уплачена самая большая сумма, когда-либо выплаченная неизвестному автору за его первую книгу».
Из этого письма видно, что Пегги не хотела, чтобы из-за продажи прав на экранизацию за столь смехотворно низкую, по меркам 40-х годов, цену ее сочли глупой.
Суть дела это, однако, не меняет: права были действительно проданы Сэлзнику за 50 тысяч долларов, и более того, гранки романа получили в свое время не только помощница Сэлзника Кей Браун, но и Дорис Уорнер, Сэмюэль Голдвин, Луис Маейр и Дэррил Занук. Братья Уорнеры первыми сделали предложение о покупке еще в апреле 1936 года, тогда как книга появилась лишь в начале мая. Да и в архивах издательства Макмиллана сохранилось распоряжение о подготовке двенадцати комплектов гранок.
Вопрос в том, зачем нужно было Пегги тратить так много сил и энергии на сохранение легенды о ней самой и о ее книге? Ответ на него не только ясен, но и печален: рецензии на книгу больше не появлялись, всеобщий ажиотаж, вызванный ее появлением, был уже в прошлом, а фильм прочно занял место в ряду классических произведений. И потому без перспективы появления каких-то новых книг на горизонте Маргарет Митчелл не была больше сенсацией для прессы. Похоже, Пегги сознавала, что, лишь поддерживая эту легенду, она сможет сохранить интерес к себе и своему роману.
Это была своего рода игра с ее стороны: то она напишет своим друзьям-газетчикам и сообщит им, к примеру, о том, что фильм «Унесенные ветром» в течение пяти лет показывали в воюющей Англии, то о том, что Гитлер устроил просмотр фильма в Берлине в кругу «четверых самых близких своих приятелей». А затем эти крупинки информации появлялись в прессе, к великому «ужасу» Пегги.
Где-то накануне Рождества 1944 года Маргарет Бох заметила, как переменилась ее хозяйка: редкими стали проявления ее чувства юмора, легкомысленно стала она относиться к своему внешнему виду, а ее письма к поклонникам утратили былую живость и своеобразие.
Обе Маргарет — и Митчелл, и Бох — к этому времени уже более девяти лет провели в ежедневном, достаточно близком общении, но, несмотря на это, их отношения всегда были слегка официальными.
Пегги всегда высоко ценила своего секретаря, была благодарна ей за помощь и преданность, но черта была проведена четко и принципы отношений работодатель — секретарь неукоснительно соблюдались.
Маргарет Бох вела записи о настроениях Пегги, занося туда и некоторые наблюдения интимного характера, что дает основания говорить о ее планах написать когда-нибудь в будущем книгу о Пегги.
Так, накануне Рождества 1944 года Маргарет Бох пишет, что Пегги «часто бывает веселой», но что за этим последовал период «мрачности». А единственный раз, когда она видела свою хозяйку плачущей, был помечен февралем 1945 года, когда Пегги стирала нейлоновые чулки в кухонной раковине и нечаянно выпустила их из рук. Чулки скользнули в сливное отверстие и исчезли. По какой-то только ей известной причине это событие так расстроило Пегги, что она стояла, опершись руками о раковину, и горько рыдала, не обращая внимания на беспомощно стоявшую в дверях смущенную Маргарет Бох.
7 мая 1945 года в городе Реймсе Германия подписала Акт о безоговорочной капитуляции, и хотя Америка все еще находилась в состоянии войны с Японией, летом многие из атлантских ребят, призванных на военную службу, вернулись на родину. Их возвращение усугубило те приступы депрессии, от которых страдала в последнее время Пегги. Своим близким друзьям она объясняла, что переживает от сознания своего бессилия помочь тем атлантским парням, которые пали в боях на чужой земле.
Видения смерти преследовали ее во сне, она вновь стала страдать от бессонницы. Именно тогда Пегги пишет Грэнберри письмо со странным требованием: не уничтожать ее писем, кто бы ни попросил его это сделать. Письмо заканчивается словами: «Я погибну в автокатастрофе. Я совершенно уверена в этом».
Глава 26
После окончания войны и смерти отца Пегги, наконец, посмотрела правде в глаза и признала, что она уже никогда больше не вернется к своему «писательскому столу». В январе 1945 года она пишет Джорджу Бретту, что промедление было одним из главных недостатков ее Скарлетт: она всегда старалась отложить «на завтра» принятие решений и выяснение отношений, и Пегги признавалась, что и ей самой свойственна подобная слабость.
Не один раз пыталась она понять, почему не писала ничего больше, кроме писем, с тех пор как вышла ее книга. И приходила к выводу, что как раньше, так и теперь этот день — начала работы над новым произведением — должен был наступить для нее «завтра».
