Маурин Ли - Счастливый билет
Вот так жизнь Китти О’Брайен неожиданно улучшилась.
Бомбежки Ливерпуля почти прекратились, и теперь главной целью люфтваффе[7] стали жители Лондона.
Кевин, Рори и Тони уже работали и из-за нехватки рабочей силы получали больше, чем в мирное время. Сыновья купили Китти кое-какую мебель, разумеется, бывшую в употреблении, но выглядевшую намного лучше той рухляди, которой она пользовалась до сих пор.
Должно быть, Том опасался такого количества подростков в собственном доме, которые день ото дня становились выше ростом и шире в плечах, потому что почти перестал избивать жену.
И Лиззи оказалась такой хорошей девочкой! Она взяла на себя большую часть прежних обязанностей матери, которые выполняла после школы. Китти теперь спала в одной комнате с близнецами и впервые с тех пор, как вышла замуж, каждую ночь наслаждалась спокойным сном.
Но с течением времени оказалось, что невзгоды Китти легли на плечи, которые были моложе и уже ее собственных.
Том О’Брайен чувствовал, что теряет власть над своей семьей. Его авторитет и сила растаяли без следа.
Он пребывал в тягостном недоумении. Его жизнь, состоящая из тяжелой работы и обильной выпивки, требовала отдушины. Должен быть кто-то, на ком он мог сорвать раздражение и гнев из-за той нечестной сделки, которую предложила ему судьба. И теперь, когда прикасаться к Китти ему запретил сам Господь Бог, а мальчишки на глазах превращались в мужчин, Том чувствовал себя чужим в собственном доме. Раньше ему было плевать на семью, но теперь такие вещи вдруг приобрели для него значение. Он хотел, чтобы его уважали.
Вот, например, только вчера старшие дети, те, кто уже работал, обсуждали, а не купить ли им краски, чтобы обновить стены в гостиной. Вся семья включилась в дискуссию о том, какому цвету стоит отдать предпочтение, но никто даже не подумал поинтересоваться мнением Тома, их отца, которому должно принадлежать последнее слово в таких вопросах. А эта мебель, которая с некоторых пор стала регулярно появляться в доме? Его разрешения никто и не думал спрашивать. У него даже не просили денег — хоть он и не подумал бы расстаться с ними ради подобной глупости. Кевин то и дело привозил на своей рабочей тележке молочника то пару мягких кресел, то новый сервант. Тома пугала мысль о том, что семья сможет существовать и без его поддержки и что они больше в нем не нуждаются.
Но хуже всего было то, что ночь за ночью, месяц за месяцем он лежал один в мягкой скрипучей кровати, думая об одном и том же. О сексе. Ему недоставало этого. Том чувствовал себя одиноким, он стал никем. И пока чертов докторишка не влез не в свое дело, без секса не обходилась практически ни одна ночь с тех пор, как Том женился на Китти девятнадцать лет назад. Как можно требовать от мужчины, который раньше занимался сексом с супругой один, два, а то и три раза каждую ночь, чтобы он смирился с воздержанием? Поговорить об этом Тому было не с кем. Он стеснялся обсуждать подобные вещи со своими приятелями и страдал в одиночестве.
* * *В пабах, которые посещал Том, бывали и распутные женщины. Как-то вечером перед самым закрытием, снедаемый одним-единственным желанием, он спросил шлюху, сколько она берет за свои услуги. Том хорошенько разглядел всю свору, и эта показалась ему самой приличной. Ее звали Фебой, и у нее была большая пухлая грудь, соблазнительно натягивавшая красный джемпер ручной вязки. Черные как смоль волосы Феба завивала в жесткие кольца, а накрашенные темно-красной помадой губы делали ее похожей на клоуна.
— Пять шиллингов, — ответила она плаксивым голосом.
Господи Иисусе! Том тут же представил себе, сколько всего можно накупить на пять шиллингов. Пять шиллингов за то, что он должен получать дома бесплатно каждую ночь.
— Ладно. — Все равно у него не было другого выхода. Иначе он сойдет с ума. — Куда пойдем?
Феба заметила, что Том помрачнел, и предложила:
— Я могу обслужить тебя за полкроны, если мы просто выйдем наружу.
— Договорились. Полкроны.
Том нарочно приотстал, чтобы она вышла из паба первой. Ему не хотелось, чтобы приятели видели, как он уходит со шлюхой.
Она ждала его на улице. Накрапывал мелкий дождь.
— Идем.
Феба явно торопилась побыстрее покончить со всем этим, чтобы успеть вернуться в паб до закрытия и, при некоторой удаче, подцепить еще одного клиента.
Том неуверенно тащился в нескольких шагах позади нее, изо всех сил делая вид, что они не вместе, хотя вокруг было очень мало прохожих.
— Сюда. Вот подходящее местечко. — Феба толкнула тяжелую деревянную калитку, которая со скрипом отворилась, и зашагала по короткой тропинке к темному большому крыльцу.
— Это же церковь! — Том был шокирован.
— Она не католическая.
— Какая разница?
— Да ладно тебе. Ты еще хочешь меня или уже нет? Деньги вперед.
Том порылся в кармане в поисках полукроны и протянул женщине монету:
— Держи.
В темноте он разглядел, как Феба задирает юбку, и тут же испытал возбуждение. Том с дрожью ждал момента, когда войдет в нее. Он начал возиться с пуговицами на брюках и вдруг заметил, что женщина протягивает ему что-то.
— Надень-ка сначала вот это.
— Э-э, о чем ты толкуешь? Что это такое?
— Презерватив. Не волнуйся, я взяла его у одного янки.
— Пошла к черту, я это не надену!
— Знаешь что, тогда сам проваливай к черту! Мне не нужны дети и венерические болячки.
Желание моментально пропало. Его член обмяк. Вот что бывает, когда связываешься со шлюхой: ничего, кроме денег, противозачаточных средств и болезней. Это все неестественно.
— Вот, можешь забрать свои деньги.
Полкроны перекочевали обратно в ладонь Тома. Женщина предпочла бы оставить их себе, но Том выглядел слишком здоровым и сильным, так что с ним этот фокус не прошел бы. Но и смысла оставаться с ним не было. Она уже попадала в подобные ситуации с ирландскими католиками и презирала их за это. Им требовался секс, они отчаянно нуждались в нем, потому что их жены либо умерли, либо были фригидными, либо были обременены детьми сверх всякой меры, но покажи им презерватив, и они бегут от тебя, как черт от ладана.
Том скорчился на супружеском ложе. Ему было плохо. Его терзали боль, гнев и раздражение. Эта женщина, эта проклятая Феба… Сначала возбудила его, и теперь ему стало еще хуже. Его так и подмывало спуститься к Китти и взять ее так, чтобы она запомнила это на всю жизнь. Том даже сел на кровати, но потом опомнился. Она может забеременеть. Она может даже умереть. И виноват в этом будет он, Том. Он превратится в убийцу. Не исключено, что монсеньор Келли проклянет его с амвона и после смерти его будут ждать вечные муки адского пламени.
Том уже собирался было лечь, как вдруг его взгляд остановился на узкой кровати, стоявшей рядом с его ложем. На ней спали Лиззи, Джоан и Нелли: младшие девочки с одной стороны, Лиззи — с другой.
Том облизнул губы. Хитрая маленькая сучка. С того самого вечера, когда Лиззи угрожала ему ножом, всякий раз, стоило ей попасться ему на глаза, как в нем вспыхивало желание обладать ею. Пропитый мозг и воспаленное воображение подсказывали Тому, что Лиззи сама виновата в этом. Он видел, как она выставляет себя напоказ, как вроде бы случайно прикасается к нему, ставя на стол перед ним чашку чая. А эти лукавые, кокетливые и призывные взгляды, которые она бросает на него, моргая длиннющими пушистыми ресницами и соблазнительно кривя губы?..
Да, она сама во всем виновата, а вовсе не он. Изобретательная, прелестная сучка. Это она хочет его.
Том больше не мог сдерживаться. Почти год у него не было женщины, и если в самое ближайшее время он не займется сексом, то сойдет с ума. Свесившись с кровати, он приподнял спящую девочку, обхватив ее одной рукой за шею, а другой взяв под колени. Под тоненькой ночной сорочкой ее кожа была шелковистой и гладкой на ощупь. Укладывая ее рядом с собой, Том почувствовал, как дыхание у него стало хриплым, и понял, что сгорает от желания.
Лиззи открыла глаза и уже собиралась закричать, но отец зажал ей рот огромной потной ладонью. Девочка знала, что он собирается сделать. Он хотел сделать с ней то же самое, что делал с матерью каждую ночь, сколько она себя помнила, пока Китти не выписали из больницы и она не стала спать внизу. Он намеревался всунуть в нее свою штуку, и Лиззи понимала, что это будет больно, поскольку мама всегда стонала, когда отец проделывал это с ней, а потом начинала плакать, когда все заканчивалось и Том засыпал.
А сейчас он прошипел ей на ухо:
— Не смей никому рассказывать об этом! Никому, или я убью сначала тебя, а потом и твою мать. Понятно?
Лиззи попыталась отвернуться, чтобы не чувствовать гнилостного запаха, доносящегося у него изо рта. Глаза девочки сверкали в темноте, как у кошки. Том уже вознамерился ударить ее за то, что она не отвечает, как вдруг сообразил, что по-прежнему зажимает ей рот рукой. Когда он убрал ладонь, Лиззи глубоко и судорожно вздохнула. Господи Иисусе! Да он чуть не задушил ее.
