Роксана Гедеон - Сюзанна и Александр
Черное мне шло. Я это помнила. Оно делало меня стройнее, выше, изящнее. Оно даже придавало мне загадочности.
— Вас проводить, мадам? — спросил кучер.
— Нет. Займитесь лучше лошадьми.
Карета отъехала от крыльца. Я медленно поднялась по ступенькам и вошла в дом. Сердце у меня предательски екнуло. Все было очень похоже на тот день, когда я впервые явилась сюда. Тогда мне все пришлось завоевывать. Теперь, возможно, история повторится. На миг остановившись, я дала себе зарок: думать только о детях, а все прочие мысли оставить на потом. Затем, подняв голову, я увидела у подножия лестницы Александра.
Легкий вздох сорвался с моих губ. Мы какой-то миг смотрели друг на друга, потом он сделал шаг мне навстречу. Он был в рубашке, галстуке, темном сюртуке, кюлотах и туфлях — словом, при полном параде, значит, либо ходил в часовню, либо дожидался меня. Я решила не задумываться над этим. Мельком я перехватила его взгляд: непонятный, холодный. Он окинул им меня с ног до головы. Мне показалось, он осуждает меня за то, что я даже трауру попыталась придать кокетства.
Он поклонился мне, чуть склонив голову. Я тоже кивнула ему.
— Где же все? — спросила я тихо.
— Торжественная встреча состоится вечером, за ужином.
— Я приготовлюсь, — сказала я холодно.
— Вас ждет Маргарита в ваших покоях.
— А дети?
— Должно быть, спят. Или играют. Вы имеете возможность сами об этом узнать.
Он сделал такое движение, словно собирался уходить. Я жестом остановила его.
— Еще одно слово, сударь. Или, вернее, несколько вопросов.
— Слушаю вас, — сказал он безразлично.
— Кто отдаст мне ключи? Анна Элоиза?
— Да. Говорите с ней об этом.
— Это затруднит дело, — возразила я. — Если вы хотите, чтобы я осталась, возьмите эту задачу на себя.
Его лицо на миг исказилось. Помедлив, он ответил:
— Предпочитаю оставить все как есть, сударыня.
— Что ж, — сказала я. — Вероятно, девяностолетняя старуха лучше уследит за хозяйством, чем я.
Сама говорить со старой герцогиней насчет ключей я не намеревалась. Я вообще не была намерена делать ничего такого, что трепало бы мне нервы. Мне с Анной Элоизой было весьма тяжело до случившегося, что же говорить теперь?
Я почти враждебно спросила:
— Куда вы дели свою английскую шлюху?
Не дожидаясь ответа, я воскликнула:
— Если я хоть раз увижу ее здесь, я уеду и больше никогда на ваши условия не соглашусь.
— Советую вам не думать об этом, мадам.
— Об отъезде или об англичанке? — спросила я язвительно.
Он снова окинул меня тяжелым взглядом, повернулся и направился к выходу. Я некоторое время стояла, кусая губы. Мысль о графине Дэйл отравляла мне сознание. Я не сомневалась, что она не уехала. Он оставил ее в Ренне, он платит за то, что она живет в гостинице. И, без сомнения, он будет к ней ездить. Боже мой, с чем мне только не придется мириться!
Потом, призвав на помощь все свое христианское смирение и подавив гордыню, я стала подниматься по лестнице. Стоило ли думать о леди Мелинде? Ведь не она вошла в Белые Липы, а я. Ее мечты о браке с Александром разбиты в прах. А я сохранила за собой титул герцогини и имя дю Шатлэ и еще нахожу причины жаловаться. Что мне за дело до Александра? Я буду жить не с ним, а с детьми.
Через минуту, распахнув дверь, я уже была в объятиях Маргариты. Филипп требовательно дергал меня за юбку, близняшки просто душили поцелуями. Я обнимала сразу всех, схватив малышей в охапку, пока мы все не повалились на пол и не расхохотались.
— Вы вернулись? Он позволил вам? — допытывалась Маргарита.
— Да. Я только ради них согласилась, ради малышей.
— А отец ваш? Отчего его сиятельство сюда не приехал? А Жанно? Видит Бог, как бы я хотела увидеть мальчика!
Отбиваясь от близняшек, я терпеливо объясняла:
— Я приехала одна, чтобы оценить обстановку. Насчет отца не знаю — он слишком ожесточен против герцога, поэтому, возможно, поживет пока у Констанс. А Жан, Маргарита, — он передает тебе привет.
— Так он приедет сюда?
— Да. На днях. Как только я дам знать.
Близняшки, не давая мне говорить, наперебой спрашивали:
— Ты теперь останешься с нами, мамочка?
— Я хочу новую куклу! — восклицала Изабелла.
— Бель нарочно оторвала у моего зайчишки ухо! — пожаловалась Вероника. — Мамочка, ты купишь мне что-нибудь взамен?
— Ты правда будешь теперь с нами, и папа уже не будет такой печальный?
— А он был печальный? — спросила я, гладя их золотистые головки.
— Да. Он так мало говорит с нами. И даже Филиппу не позволяют входить в его кабинет!
Филипп, широко открыв голубые глаза — ресницы у него были длинные, золотистые, — пролепетал:
— Я сказал: «Сто ты глустный, пап? Не надо пелесывать!»
— Ты так сказал? Ты утешал папу? Ах ты мой добрый мальчик!
Я посадила малыша себе на колени, обняла. Мне все время казалось, что я недостаточно была с ним, что он за свои два с небольшим года жизни получил от меня меньше, чем мог бы рассчитывать. Минувшие шесть месяцев вообще разлучили меня с ним. Кто заботился о мальчике? Няньки? И как после этого можно забыть то, что сделал Александр?
Маргарита решительно вмешалась и оттащила от меня близняшек:
— Полно вам, полно, барышни! Вы совсем замучили мадам. Нельзя так галдеть! Ступайте-ка лучше в сад и поиграйте.
Попротестовав немного, они убежали. С нами остался только Филипп. Маргарита прикрыла дверь, пытливо поглядела на меня и, после недолгого колебания, спросила:
— Так что же, мадам? То, что вы вернулись, вовсе не значит, что вы решили снова стать женой?
— Повторяю, я приехала только ради малышей. Он не оставил мне выбора.
— А ваш отец? Чего он требовал, когда приходил сюда?
— Он пытался защитить меня. Но это был бы слишком долгий путь — суд, епископат, обращение к королю…
— Вам это показалось трудным? — Маргарита покачала головой. — По мне, так тут вам тоже будет не легче. Как же вы сможете жить в Белых Липах, если старая герцогиня вас не выносит, брат герцога даже знать не желает, да и сам герцог тоже не слишком к вам расположен?
— Спасибо, — сказала я с сарказмом. — Вообще-то совершенно незачем напоминать мне об этом. А если ты хочешь, чтобы я ответила, я скажу: когда я шла сюда, то хорошо представляла, как меня встретят. Это меня уже не пугает. Я ни перед кем голову опускать не собираюсь. А в остальном… остальное мне заменят дети.
Я ласково приголубила Филиппа. Он уже несколько минут пыхтел, пытаясь слезть с моих колен на пол; теперь я отпустила его и сама поставила на ножки.
Маргарита, закалывая булавками чепец, бормотала:
— А ваш муж — я ума не приложу, что он себе думает. Он словно обезумел. Ведь если здраво рассудить, вы вовсе того не заслужили — того, что он с вами сделал! Я бы на вашем месте не вернулась. Не очень-то это прилично для дамы из семьи де ла Тремуйль.
Я прошептала — тихо, задумчиво, даже робко:
— Как ты думаешь, что он ко мне чувствует?
— Это уж одному Богу известно, милочка. Ваш муж молчаливый стал, разговаривает только с роялистами, которые к нему приезжают, да и разговоры эти лишь о делах. Видимо, они сговариваются насчет чего-то опасного. А еще он пить стал.
— Пить?
— Да. Раньше-то за ним это не замечалось. А теперь раза два или три в неделю запирается у себя и пьет. Вероятно, и для него все случившееся даром не прошло!
Помолчав, она добавила:
— Нет, я не скажу, конечно, что он бывает пьян. Дворянин вообще не может быть пьяным. Но то, что он пьет, — это уж точно.
— Это я его довела, — невольно вырвалось у меня.
— Э-э, какая чепуха! Он перед вами куда больше виноват.
— Но ведь с меня все это началось. С меня. С этим не поспоришь. Если бы я…
— Вот глупость какая! Почему это с вас? Любовницу в Англии кто завел — разве вы? Он обманывал вас самым бесстыдным образом, потом приехал, и ой как ему не понравилось, когда вы точно так же поступили!
Я усмехнулась, глядя в окно. На эти слова Маргариты я ничего не могла возразить, и у меня в душе снова зашевелилось ощущение несправедливости того, как со мной поступили, и враждебности по отношению к Александру.
Уже перед самым ужином в дверь моих покоев постучали. Маргарита повернула ключ в замке и впустила на порог Гариба.
— Что такое? — спросила я неприязненно.
— Я пришел передать вам слова хозяина, госпожа, — произнес он невозмутимо.
— Говори. Я жду.
— Хозяин сказал, что вам сегодня лучше не выходить к столу. Вам принесут ужин сюда, госпожа.
— Таков его совет?
— Да.
Я ничего не отвечала, в упор глядя на индуса, и брови у меня были нахмурены. Мне не хватало слов, чтобы выразить возмущение. Мало того, что этот дикарь неприятен мне сам по себе, — я помнила, как он выгнал меня в одной рубашке, он еще и передает мне столь унизительный приказ. Может быть, они вместе с хозяином полагают, что я буду здесь жить, прячась в своей комнате? Мне нечего стыдиться! И прятаться я ни от кого не собираюсь! А если кто-то попробует пристать ко мне, тот получит отпор вдесятеро больший, чем нападение!
