Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
Глаза у меня широко раскрылись от удивления.
— Но с чего вы…
— Не надо выдумывать, дорогая. Что там еще случилось? Это из-за отца? Он заставил тебя мучиться?
Какой-то миг я молчала, а потом, потрясенная, подалась к нему, с силой обняла, прижимаясь к его груди.
— Ах, какой же вы необыкновенный, Александр! Откуда только вы все знаете?
— Я изучил вас.
— И я рада этому, мой дорогой! Я рада потому, что обо всем могу рассказать вам, и знаю, что вы меня поймете.
Пока я медленно и подробно рассказывала о своем споре с отцом, о намерении принца увезти Жана, он сидел, прижимая меня к себе, и моя голова покоилась у него на груди. Я слышала биение его сердца. Когда я закончила, он молчал. Я подождала еще несколько секунд и спросила:
— Ну, так что же вы думаете? Скажите!
— Скажите сперва вы свое мнение, моя милая.
— Но мне кажется, я уже все сказала!
— Нет. Вы, вероятно, и после размолвки много об этом думали. Так что же вы решили — скажите честно!
Было трудно высказать то, что теплилось пока лишь у меня в подсознании. Признаться в этом — это словно потерять чуточку гордости… Но я все же решилась, проговорив в полной растерянности:
— Похоже, Александр, я согласна…
— С чем?
— С тем, что была чуть-чуть эгоистична.
Тогда, прервав меня, заговорил он. Он сказал мне, что то, что случилось, — вполне закономерно. Рано или поздно Жан вырастет. Рано или поздно ему захочется покинуть Белые Липы и начать свою жизнь, ибо у каждого человека своя судьба и свой выбор. Следует смириться с тем, что я не смогу все время держать сына при себе.
Честно говоря, если бы я не знала Александра, то заподозрила бы, что он просто-напросто хочет отделаться от Жана. Но мне была известна дружба между Жаном и отчимом. Поэтому я лишь жалобно возразила:
— Да, конечно, вы правы. Но ему только десять лет! Не слишком ли рано отпускать его?
— Вероятно, следует судить по тому, что хочет он сам. Если ему не терпится отправиться странствовать и узнавать жизнь — этим все сказано. Да и вы сами знаете, как ему не нравится коллеж.
Это было справедливо. От учебы в коллеже Жан не в восторге. Мы даже ссорились с ним по этому поводу, мне приходилось не раз его наказывать, но это мало помогало. Обиженный на меня, обозленный, он не раз заявлял, что когда станет взрослым и сильным, то уедет, и никто не заставит его учиться «в этом чертовом коллеже». И Марк, и Ренцо тоже говорили так: «Этот чертов коллеж».
— А Ренцо? — спросила я.
— Что — Ренцо?
— Я обещала Джакомо и Стефании, что он будет другом моего сына, что он получит все то, что и Жан.
— Они вряд ли отпустят куда-нибудь Ренцо, — произнес Александр весьма равнодушно. — Я уверен, что они предпочли бы для него коллеж.
— Ах, Боже мой, — прошептала я, уже забывая о Ренцо. — Неужели вы думаете, что мне будет легко расстаться с мальчиком! Ведь он мой сын!
— Дорогая, у вас есть теперь и другой сын. У вас есть маленькие дочери. При всем желании вы не смогли бы уделять Жану столько времени, сколько хотели бы. А если появятся еще дети?
Я откинула волосы с лица. Да, вероятно, он прав… Но только как же трудно смириться с его правотой!
— Я буду страдать, — прошептала я едва слышно.
— Вы будете гордиться. Жана пора выводить в свет. Он будет писать вам. Принц расскажет вам о его успехах… Я думаю, вы никогда не пожалеете о том, что отпустили его. Если только действительно желаете ему добра.
Я молчала. Учеба в Итоне… В Виндзоре, близ Лондона. Кто знает, как отнесутся к этому во Франции, не зачислят ли Жана в списки эмигрантов — такое вполне возможно. Если это случится, он станет иностранцем у себя на родине. Да и сможет ли он приезжать сюда? Если и сможет, то с трудностями. Кроме того, я не хотела бы, чтобы мой сын находился на английской военной службе.
— Он и не будет находиться, — сказал Александр, когда я рассказала ему о своих опасениях. — В крайнем случае он будет зачислен в свиту военных при графе д’Артуа.
— Вы… вы думаете, что принц крови возьмет к себе Жана?
— А почему бы нет?
— Но ведь вы сами помните… как мы… то есть вы поступили с принцем.
— Уверяю вас, это уже забыто. Принц давно уже не страдает. Да и вообще, мне кажется, что на вас он не может сердиться долго. У него с вами связаны слишком приятные воспоминания.
Голос герцога звучал напряженно. Я опустила голову, не совсем понимая, что он хочет этим сказать и уж не упрекает ли он меня. Но он не упрекал. Он произнес — уже вполне обычно:
— Жан будет принят его высочеством, дорогая. Поверьте мне. Вы еще убедитесь, что я был прав.
Я потянулась к нему, и он поцеловал меня. Скользнув руками вдоль талии к моим плечам, он прижимал меня к себе все крепче, так, что я почти млела от близости такого сильного, горячего, уверенного мужского тела. Потом, оторвавшись на миг от моих губ, он спросил:
— Так вы приняли решение?
— Да, — прошептала я, полузакрыв глаза.
13
Утром я застала Жана за сборами. Он деловито укладывал свои рогатки, веревочки и прочие вещи, которые мне казались чепуховыми, но которыми он дорожил. Сабля в роскошных ножнах, подаренная графом д’Артуа, уже была готова. Я заметила, что кольцо принца Жан, не имея пока возможности косить его на пальце, повесил на цепочке себе на шею.
— Вот как? — спросила я, прислоняясь к косяку двери. — Стало быть, меня теперь спрашивать не надо?
Он взглянул на меня и решительно ответил:
— Мне надо туда поехать, ма!
— Зачем? Ты хоть спросил зачем?
— Да. Дед мне все объяснил. Мы сначала отправимся в Лондон, там меня примет мой отец. А потом поедем в Митаву…
— В Митаву? Так далеко? Это же где-то возле России?
— Да, там дед встретится с его величеством королем. А я просто буду его сопровождать.
Мне на глаза набежали слезы. Даже не потому, что они уезжали так далеко, в те места, которые я представляла как нечто совершенно дикое, заснеженное и пустынное. Просто я смотрела на сына и не могла поверить: до чего же быстро он растет. Слишком быстро! Да, потому что слишком быстро уходит от меня… Он стоял передо мной — темноволосый высокий мальчуган, худощавый, ладный, с разлившимся по смуглым щекам румянцем, который был вызван нетерпением, и у него уже кипела кровь от желания чем-нибудь заняться, совершать подвиги, стяжать славу, завоевать себе титул принца… Было ли место для меня во всех этих желаниях?
Конечно, я не могла отрицать того, что у каждого человека — своя судьба. Что каждый сам должен строить свою жизнь. Но почему Жан был так рад этому? Почему его это не печалило так же, как и меня? Почему ему не нужны были моя ласка, мое тепло, моя любовь?
Комок слез подступил мне к горлу. Закрыв лицо руками, я без сил опустилась на постель, сраженная всеми этими вопросами.
Чуть погодя я услышала голос мальчика:
— Ма! Что с тобой? Ма!
Я тяжело вздохнула. Потом взглянула на сына и привлекла его к себе.
— Будешь ли ты скучать по мне хоть немного, Жанно?
— Ах, ма! — произнес он обрадованно. — Я чуть не забыл сказать!
— Что?
— Я буду писать тебе каждую неделю.
Я улыбнулась, не очень-то веря этим обещаниям.
— Да ты что, не веришь? Я ведь поклялся! Если хочешь, спроси у деда и отца Ансельма — я дал клятву, что буду писать! Такую клятву надо сдержать, потому что иначе не станешь аристократом.
— Кто тебе это сказал?
— Дед.
Он неловко отвел мои руки от моего лица и осторожно погладил меня по щеке.
— Ты такая хорошая, ма. Я тебя больше всех на свете люблю, потому что ты — лучшая. Ты самая красивая, да!
— И все-таки ты от меня уезжаешь.
— Но ведь я приеду, — сказал он простодушно. — Как только заскучаю по тебе сильно-сильно, так и приеду.
— А если заскучаю я?
— Тогда ты мне напишешь, и я тоже приеду. Мужчины не должны заставлять женщин плакать, правда?
— Правда, — прошептала я, обнимая его и вдыхая знакомый запах его волос. — Дитя мое… Мое сокровище, мой ангел…
Раздался шорох. На пороге стоял Шарль и внимательно смотрел на нас.
— Мадам Сюзанна, — сказал он с решительностью, которой я в нем не подозревала. — Мадам Сюзанна, это правда, что господин де ла Тремуйль уезжает за границу и увозит Жана?
— Да, — сказала я, несколько удивленная. — А что ты хотел, Шарло?
— Я бы очень хотел, чтобы меня тоже взяли.
— Взяли? Неужели ты хочешь тоже стать военным?
— Нет, мадам Сюзанна. Я хочу стать аббатом. Я хочу попасть в Ватикан и поступить в какую-нибудь католическую коллегию. О, пожалуйста, мадам Сюзанна! Мне так это нужно!
Просьба этого тринадцатилетнего мальчика поразила меня. Некоторое время я молчала, глядя на него в полном недоумении. Он хочет стать аббатом? Но как можно хотеть этого в таком возрасте?
