Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
Но самое ужасное — это пленные девки. В своих грубых башмаках они толклись на узорчатом паркете, хватали грязными заскорузлыми руками тончайшие, прозрачные на просвет чашки с танцующими пастушками, причиняя барону почти физические страдания. В одинаковых серых куртках, с одинаково серыми, изможденными лицами, женщины были так странно похожи одна на другую, что среди них не сразу можно было признать Бируту.
Под присмотром сухопарой, жилистой экономки — настоящего фельдфебеля в юбке — женщины спешно упаковывали хозяйское добро. Складывали в ящики со стружкой обернутую в вату посуду, сворачивали и зашивали в чехлы гобелены. Брезгливо отворачиваясь, барон поспешно прошел через зал к выходу.
У подъезда, возле вместительного черного лимузина, дюжий шофер выстраивал чемоданы, рядом суетился, усаживая в авто баронессу, какой-то плюгавый человечишко во френче, напоминавшем не то мундир, не то ливрею.
— Брандис! — окликнул его Штальберг.
— Слушаю, господин барон. — Человечишко угодливо ощерился — это был гнилозубый капрал-коротышка — «приятель» Артура Банги по довоенной казарме.
— Извольте проследить, Брандис, — Штальберга отличала отрывистая, лающая манера говорить. — Чтобы все было упаковано и сложено. До последней мелочи. Грузовики будут здесь завтра. Утром, в десять. Ноль-ноль.
— В десять? — ужаснулся Брандис. — Но, господин барон, как бы не опоздать.
— Не рассуждать! Особое внимание обратите на упаковку мехов. Ковров. Гобеленов. Список у вас?
— Так точно, господин барон. — Капрал торопливо вытащил из кармана объемистый блокнот.
— Проверяйте каждый ящик. Каждую корзину. Каждый тюк. Смотрите, чтобы эти коровы… Не забыли. Не сломали. Не украли. Не разбили. Не испортили. Отвечаете головой.
— Вольфи! — крикнула из машины баронесса. — Меня очень беспокоит фарфор.
— Библиотеку погрузите в крытый фургон…
— Как, и библиотеку? — взмолился Брандис. — Но, господин барон, когда же я все это успею?
— Слушайте, Брандис, — неожиданно застрочил Штальберг. — Я избавил вас от окопов и взял управляющим не за тем, чтобы вы задавали мне идиотские вопросы. Я надеялся, что в вашей клоунской армии вас научили командовать хотя бы бабами. Вы в состоянии заставить этих свиней хоть раз как следует потрудиться? Или умеете только таскать их к себе в постель?
Брандис виновато потупился.
— Лошадей сами погрузите — лично. На борт поднимете — лично. Проверите коновязь — лично. Решетки запрете — лично. И поедете с ними — лично. Но не в кабине…
— Вольфи, почему ты не скажешь ему о фарфоре?
— Но не в кабине, — даже не обернувшись к жене, продолжал Штальберг. — А в кузове. Не дай бог, с Пилигримом, или с Эфиопом, или с Констеблем что-то случится в дороге.
— Не извольте беспокоиться, господин барон.
— Беспокоиться? Мне? С какой стати? — высокомерно отрезал барон. — Это вам надо беспокоиться. За свою шкуру.
К машине подошла надменного вида девица с черной лохматой собачонкой на руках.
— Я не понимаю, папа, к чему такая спешка? Мы нарушаем Ральфу весь режим.
— Садись, Эльза, — приказал барон. — Слухи о русском прорыве… Уверен, сильно преувеличены. Но мой девиз — предусмотрительность, благоразумие и осторожность. Кроме того…
Он вдруг замолчал, прислушался — из раскрытого окна гостиной донеслись громкие крики, звон разбитого стекла, ругань, звуки пощечин.
— Что такое? — обернулся он к Брандису. — Узнать.
— Вольфи, — высунулась баронесса. — Это фарфор. Я чувствовала, я говорила… Боже, я не вынесу этой пытки.
Брандис стремглав бросился в дом.
— Мерзавка, грязная скотина! — экономка хлестала Бируту по щекам. — Ты нарочно разбила, гадина? Получай, получай…
Брандис обомлел — на полу, у ног девушки, лежали осколки самой дорогой, самой любимой хозяйкиной вазы, вывезенной когда-то Штальбергом из Китая.
— Прекратите! — приказал он экономке, испуганно оглянувшись в сторону окна. — Немедленно прекратите крик, фрау Кноблох… И не пачкайте об нее руки. С этими тварями не так расправляются.
Он подошел к полумертвой от страха девушке, вприщур оглядел с головы до ног, процедил злорадно:
— Ну что, недотрога? Нашкодила? Вот теперь мы с тобой и потолкуем. Посмотрим, что ты запоешь. — И гаркнул: — Марш в барак! Живо…
— Ну, что там? — нервно спросил барон, когда Брандис вернулся.
— Все в порядке, господин барон. Экономка нервничает, что эти свиньи медленно работают.
— Но я слышала звон стекла, — сказала баронесса.
— А-а… Они нечаянно выбили стекло в столовой.
— Вот видишь, Люция, — Обернулся барон к супруге. — Ты напрасно нервничаешь. — Он хлопнул дверцей и сказал Брандису уже из окна: — Жду вас в Танненбурге. Завтра.
— Господин барон, одну секунду, — вспомнил вдруг Брандис: — А как мне быть с этими? Ну, с ними… — кивнул он в сторону окна. — Куда мне их?
— Это меня не касается, — отмахнулся барон. — Куда хотите, туда и девайте…
— Но, господин барон, если их оставить здесь…
В ответ лишь взревел мотор, и машина отъехала, обдав Брандиса облаком выхлопных газов.
— Бирута Спуре, к управляющему! — открыв дверь в барак, крикнул охранник — пожилой немец в штатском с автоматом в руках.
Девушка вздрогнула, села на нарах. Испуганно оглянулась, словно ища у кого-то защиты. В тускло освещенном бараке спали под серыми одеялами сморенные работой женщины.
— Ну, что ты там копаешься? Я тебя еще ждать должен? — прикрикнул охранник.
Она медленно поднялась.
— Бирута, слышишь? — схватив ее за руку, зашептала соседка. — Постарайся его задобрить… Что уж теперь? Не упирайся, прошу тебя. А то будет, как с той полькой, с Зосей. Помнишь?
Бледное, без кровинки лицо девушки застыло гипсовой маской; ничего не ответив, ссутулившись, она пошла к выходу. .
Брандис ожидал в гостиной.
— А, недотрога… Ну-ка, ну-ка, иди сюда.
С загадочной ухмылкой управляющий смотрел, как медленно, обреченно приближалась к нему работница. Не в силах сдержать нетерпение, он схватил ее за руку, рывком поволок за собой по лестнице на антресоли и, распахнув ногой дверь, втолкнул в комнату. Это была спальня баронессы — роскошная, обставленная в восточном вкусе комната, с широченной, как палуба, кроватью.
— Раздевайся… — все с той же затаенной улыбкой тихо сказал управляющий.
Бирута затравленно озиралась, прижав руки к груди.
— Ну быстрей же!
Она не шевельнулась.
— Ну! — хищно ощерился Брандис. — Долго тебе повторять? — и выхватил из кармана пистолет.
Самодовольно пристукивая носком сапога по паркету, он внимательно наблюдал, как к ногам девушки падают куртка, юбка, грубая рубашка…
— Башмаки!
Ноги Бируты медленно ступили из тяжелых ботинок на пушистый ворс ковра. Брандис пинком отшвырнул в угол кучу тряпья, прошел мимо невольницы и распахнул полированную дверь гардероба — шкаф был битком набит изысканными нарядами.
— А теперь одевайся, — торжествующе приказал Брандис, пряча пистолет. — Ну! Что вылупилась? Долго будешь голой задницей светить? — Он захохотал и, схватив с вешалки первое подвернувшееся платье, швырнул ей. — Не нравится, выбирай другое.
К ногам оторопевшей и ничего не понимающей Бируты летели бархат, шелка, меха, кружева.
— Хватай, недотрога, пользуйся, наряжайся, напяливай хоть все сразу. Брандис тебе дарит. Все — твое.
Стол, сервированный в кабинете барона, ломился от яств и бутылок, фарфора и хрусталя.
— Все твое, недотрога, — в экстазе вопил уже основательно подвыпивший Брандис, наполняя огромные фужеры французским коньяком. — А? Ты сидела когда-нибудь за таким столом? Могла мечтать?
Обряженная в роскошное вечернее платье, укутанная в дорогие меха, Бирута застыла, словно изваяние, и ни к чему не притрагивалась. Но Брандис этого не замечал, Его так и распирало от самодовольства.
— Небось, перетрусила, когда сюда шла? — подмигнул он. — Думала — ну, сейчас мне капут. Сдрейфила, признавайся?
Управляющий опрокинул прямо в глотку бокал коньяка и продолжал с пьяной откровенностью:
— А мне наплевать ка ихний фарфор. Хоть все переколоти к чертовой матери. — Он размахнулся и со всей силой хватил бокал об пол. — «Жду в Танненбурге», — передразнил барона. — Как же, нашел дурака. Так я тебе и бросился в Танненбург. С твоими жеребцами в кузове… Нет уж, господин барон, откатались вы на своих жеребцах, теперь моя очередь.
Брандис налил себе еще, но пить не стал. Наклонился к Бируте через стол, заговорил громким шепотом:
— А знаешь, недотрога, почему я позвал тебя сегодня? — Он похотливо подмигнул. — Ты думаешь, мне только это и нужно? — Долго сверлил ее взглядом, неожиданно заржал: — Я помню, как ты меня съездила по физиономии, не побоялась. Думаешь, я не мог тогда пристрелить тебя, как ту польку? Раз плюнуть. Но… — Он опустил глаза, облизнул пересохшие губы. — Ты хорошая баба, недотрога. И ты мне нравишься. — Брандис шумно вздохнул, потом с облегчением глотнул коньяку. — И по крови родная. Ты не гляди на меня, что Брандис вроде как на побегушках у барона. Брандису палец в рот не клади. Брандис не промахнется.
