Тереза Ревэй - Лейла. По ту сторону Босфора
У Лейлы кровь застыла в венах. Разрыв по старым османским традициям и согласно исламскому закону. Более чем десятилетний брак будет расторгнут после того, как Селим произнесет несколько слов о расторжении. Они обменяются пригоршней турецких лир и курушей, символической суммой. Затем три месяца ожидания без сексуальных отношений, во время которых супруг может еще отменить решение. Это время на размышление. Время безмолвия.
Голос Селима доносился до нее словно издалека.
— Безусловно, ты можешь жить здесь, пока не определишься с новым местом. Полагаю, что ты пойдешь к своей кузине Зейнеп?
Это действительно казалось благоразумным. Она не сможет вернуться в йали раньше весны, и, даже если правила жизни в обществе немного смягчились, немыслимо женщине жить в одиночестве.
— А Ахмет? — озабоченно добавила она.
— Он будет на полном пансионе с началом занятий. Естественно, его место здесь, рядом со мной, но я не буду препятствовать вашим встречам. Ему нужна мать.
Она не обижалась. Было бы жестоко лишить Селима возможности воспитывать сына, который очень скоро станет мужчиной. Из-за слепоты между ними окрепло взаимопонимание. Из уважения к традициям общества Лейла принимала это без грусти, уверенная в том, что глубокая связь с сыном никогда не оборвется. И все же в ее сердце осталась заноза. Детство Ахмета теперь — не часть ее жизни.
Селим попытался закурить, обжег пальцы, сдержал ругательство. Страдание сделало его беззащитным. На лице остались следы покушения, тонкие шрамы на лбу и щеках. И, конечно, отсутствующий взгляд…
Растроганная, Лейла наклонилась, чтобы помочь.
— Мы никогда об этом не забудем, — заверила она. — Наша маленькая Перихан — луч света, который будет светить до момента, когда мы присоединимся к ней.
Селим мертвенно побледнел. Эта рана не заживала. Хотя он и старался не вспоминать о доченьке каждый миг, первая молитва на рассвете всегда была посвящена ей.
— Вероятно, ее смерть разрушила нашу связь, — еле слышно произнес он. — Я так сильно сердился на тебя за то, что бросила нас… Но все же часть меня будет любить тебя до конца моих дней. Безумие, не так ли? — сказал Селим, пытаясь улыбнуться.
Лейла взяла его руку в свои ладони. У него такие изящные руки, удивительно красивые запястья для мужчины с его телосложением. Кожа приятная на ощупь. Она вспомнила, как ей нравилось заниматься с ним любовью в первые годы совместной жизни. Благодаря Селиму она познала удовольствие. Он научил ее щедрости чувств. Затем они отдалились друг от друга.
— Мы вместе пережили ад, — шепнула Лейла. — Никто никогда не сможет заменить чем-то новым все, что нас связывало. Ни слезы, ни радость.
По выражению лица супруга она понимала, как ему больно дарить ей свободу. Невзирая на его слова, все его существо бунтовало против разрыва.
— А Нилюфер? — спросила она. — Ты теперь с ней ладишь?
Он вздохнул.
— Полагаю, сейчас лучше. Она мила, ты же знаешь, в противном случае ты никогда бы не привела ее в дом. Иногда она наводит на меня тоску, но она внимательна ко мне. И еще, она — хорошая мать для Ризы. Теперь я не взрываюсь по пустякам, и она снова осмеливается ко мне приближаться. Ты была единственной, кто выносил мои вспышки ярости после покушения. Ты не боялась. Но я даже бил тебя, — раскаиваясь, произнес Селим, поглаживая ее по щеке.
— Ты бунтовал против самого себя…
Лейла закрыла глаза, а он обвел пальцами ее лоб, нос, губы, подбородок. В его движениях было столько нежности, что у нее застыл комок в горле.
— Лейла, ты запрещала мне умереть. Как же я мог не ненавидеть тебя?
— Любая жизнь — это ценность, говорит Всемогущий, но твоя жизнь — ценность для меня.
— Почему? Ты ведь хотела меня покинуть.
Она вздрогнула.
— Озлобленность начала нас портить. Мы тогда уже были готовы что-нибудь уничтожить. Ревность, горькое воспоминание… Не стоит им позволять брать вверх над собой. Когда ты выбрал Нилюфер на роль второй жены, ты, сам того не понимая, уже что-то чувствовал. Твой жест повлек мой. Теперь я вижу в этом милость.
На улице порывы ветра теребили кроны. Под тяжелым облачным небом вихрем поднимались мертвые листья. Они оба вздрогнули, когда в окно стукнула ветка.
Селим был опьянен голосом Лейлы, ее ароматом, ее близостью. Он думал, что лишается ее, хотя они никогда не были особо близки. Он заколебался на мгновение. Он не хотел унижаться, но вопрос вертелся у него на языке.
— Любишь ли ты кого-то, кроме меня?
Он почувствовал, как она задрожала, заметил волну смущения и страха. Он надеялся, что она не оскорбит его ложью.
— Откуда ты знаешь?
— Тот, кто любит, не может этого не знать.
— И ты ничего не говоришь?
Он отбросил последние остатки гордости и покачал головой.
— Удивительно, не так ли? Такое поведение несвойственно мне. Раньше я бы никогда так не отреагировал. Возможно, я слабее, чем думал? — насмешливо добавил он.
Она переплела свои пальцы с пальцами мужа.
— Скажем так, Селим, ты — милосердный. Именно этому качеству я не могла позволить умереть, понимаешь?
— Ты не ответила на мой вопрос.
Лейла задумалась. Она смотрела, как на ковре вытягиваются тени. Маленькие лампочки освещали стоящую в нише коллекцию керамики, которая сверкала лазурью, кобальтом и бирюзой, зеленым изумрудом. Ее глаза скользили по безделушкам. Ей было трудно найти подходящие слова, чтобы не задеть честь супруга.
Она поднесла руку Селима к губам и поцеловала.
— Муж мой, когда мы встретились, наши сердца были еще девственны. Ты сотворил суть женщины, которой я сейчас являюсь. Я бы никогда не смогла уйти к тому, на кого сейчас возлагаю надежду, если бы я тебя не любила. Каждый из вас является отдельным лучиком моей жизни. Вы оба принадлежите моей судьбе.
Селим остался невозмутим. Он был тронут честностью Лейлы. Когда он спросил, выйдет ли она снова замуж, и в ответ услышал «да», то с удивлением отметил, что почувствовал не оскорбительную ревность, а лишь облегчение.
— Желаю, чтобы ты была счастлива, возлюбленная моя, — наконец сказал он и был полностью откровенен.
Глава 8
— Теперь ты довольна? — спросила Гюльбахар-ханым несколько дней спустя. — Сын подчинился твоим капризам. Я вовсе не удивлена. Он всегда любил тебя сильнее, чем ты этого заслуживала.
Глядя на упрямое лицо свекрови, Лейла подумала, что кусают всегда из-за страха.
— Ханым Эфенди, Селим — великодушный мужчина.
— Ты хотела сказать — глупец! Без тебя он лишь половина самого себя.
Сказанный сквозь зубы комплимент все же не стал менее ценным. Лейла улыбнулась. Она разрывалась между уважением к упорству черкешенки и умилением перед ее смятением.
В желтом шелковом платье и тюрбане, усеянном янтарными бусинами, Гюльбахар была очень хороша. Свекровь скручивала сигарету. В окружении подруг она восседала на удобном бархатном диване. На большом серебряном подносе стояли чайные чашки и кунжутная халва. За решетчатыми окнами рассеивался туман. Лишь унылые лица турчанок выдавали зимнее оцепенение, которое уйдет через пару месяцев, с наступлением весны. Чтобы развлечь хозяйку дома, служанка играла на лютне. Еще двое тихо бродили по комнате, время от времени обмениваясь вполголоса шутками.
— Мне будет вас не хватать, — заявила Лейла.
— Я еще не умерла! — возразила Гюльбахар, а затем ласково добавила: — Надеюсь, ты будешь часто меня навещать, мой цветочек. Ты быстро устанешь от своего немецкого авантюриста. Страсть приводит лишь к разочарованию, вот увидишь, но мы все знаем, что любовь — это естественный порыв тела. Кто мы такие, чтобы сопротивляться зову чувств?
В этом и заключалось наслаждение жизнью, которое прекрасно отражало темперамент женщин былых времен.
— Это вы рассказали Селиму?
— Конечно же нет! — обиделась Гюльбахар. — Я никогда не предам другую женщину, даже если ее бесстыдное и эгоистичное поведение меня огорчает.
В османском обществе ветреные жены не были частым явлением, но они все же существовали. Незаконные связи не являлись уделом европеек. Что касается сладострастных мечтаний, вдохновленных случайным прохожим во время прогулки, то мало кто из османских дам мог этого избежать. Ничего не ведая о сердечных пристрастиях свекрови, Лейла подозревала, что и та была небезразлична к наслаждению.
— Не будьте ко мне слишком строги, Ханым Эфенди.
Сострадание, рожденное общей бедой, побудило Гюльбахар наклониться и похлопать невестку по руке.
— Чего ты от меня хочешь? Я не люблю, когда меня покидают, — взволнованно призналась она. — Ты готовишься переехать к своей кузине Зейнеп?
Лейла кивнула. Гюльбахар сделала глубокую затяжку, глядя в потолок, прищурилась и сказала:
