Мэри Уэсли - Разумная жизнь
— Я завтра спрошу. Может, мы снимем где-то квартиру. Чтобы уединиться.
— И с хорошей двуспальной кроватью, а?
— Отличная мысль, тебе не кажется?
— Да. И это будет даже экономней. Мы могли бы побыть подольше в Кашмире в следующее лето или покататься зимой на лыжах.
— О, следующее лето — это когда еще!
— Но сегодняшняя ночь уже… Давай-ка, пойдем обратно. В постель.
Они повернулись и пошли вверх по холму.
— Не могу поверить, что на свете есть еще какой-нибудь мужчина, который так бы любил свою жену, — сказал он.
— О Денис.
— Я честно признаюсь в этом. Ты разве против?
— Мне это нравится.
— И честно говорю, что я думаю о ребенке. — Он упрямо пошел вперед. — Она была слишком дерзкой за ужином.
— Но она ни слова не сказала.
— Вот именно.
Они шли вверх, чуть наклоняясь вперед.
— Я знаю, послушай. Если я смогу найти кого-нибудь, кто согласится присмотреть за ней, мы могли бы последние недели твоего отпуска провести в Лондоне. Сейчас я вижу, что решение приехать сюда — непростительная глупость.
— Но мы же уволили гувернантку.
— А нам она не нужна на такой короткий срок, просто нужен кто-то, кто живет в отеле. Я могу попросить мадам Тарасову присмотреть за ней. Мы могли бы ей немного заплатить. И оставим свой адрес, конечно.
— Ты можешь это устроить? Моя голова хотя бы немного отдохнула от этих мыслей о забастовке, которые отравили всю поездку.
— И мы могли бы посмотреть то шоу — они подошли к отелю, — на которое мы не смогли достать билеты.
— Это мысль. Но если мы переедем на квартиру, что тогда делать с ребенком?
Он никогда не называл ее Флора.
— Оставим в пристройке — до тех пор, пока я не вернусь. Видишь, я все продумала. Ей там хорошо, а у нас с тобой по ночам будет квартира.
Они поднялись по лестнице в свою комнату. Денис обнял жену за шею, когда она открывала дверь. Какая белая кожа. В квартире, подумал он, никто не услышит ее криков, когда они станут заниматься любовью, не будет тонких стен, как в отеле, из-за которых приходится сдерживаться.
Вита почистила зубы солью: Денис не любил вкус пасты.
— Скорее, — позвал он ее из кровати и, когда она пришла к нему, добавил: — Давай снимай это, — и сильно дернул ночную рубашку.
„Я в неравном положении, — подумала Вита, — он не снимет свою пижаму“.
— Посмотри, — сказала она, — ты порвал ее.
— Эти проклятые мальчишки, — говорил он, разрывая ее ночную рубашку. Она боялась такого настроения мужа и становилась податливой.
— Да это же просто мальчики, — сказала она, — молоденькие.
— Светловолосый держался чертовски надменно. Я знаю такой тип. А темноволосый напоминает мне кого-то, ну тот, у которого брови сходятся на переносице. Ты его не заметила?
Она предпочла бы не заметить, она намеренно смотрела в сторону.
— Да нет. — Она стала расстегивать его пижаму. („Только брови были похожи, все остальное — другое“.)
— Не надо, — выкрикнул Денис.
— А что в этом такого? — пробормотала она.
Денис зашептал, покрывшись потом:
— Где ты научилась этому?
— Да просто. Как-то само так вышло.
— Раньше ты никогда так не делала.
— Но мне хотелось.
— Из тебя вышла бы прекрасная потаскуха, — сказал он. Она знала, каприз кончился.
Во сне Денис держал ее уже не так крепко. Осторожно, чтобы не потревожить его, Вита вылезла из рваной ночной рубашки и, слегка потрясенная, пошла в свою постель и лежала без сна на прохладных простынях. Тот мужчина надул ее, и было опасно пробовать это на Денисе. Она заставила себя оборвать воспоминания и затолкать их глубоко в тайники памяти, откуда они уже не могли ее тревожить. Обычно ей это удавалось. Только случайно, в такой ссоре, как сегодня вечером, воспоминания вылезали. Однажды она решила для себя: что бы ни случилось, на первом месте — Денис, и ей перестали сниться кошмары. Она поклялась себе, что несколько месяцев проведет с ребенком. „Если бы мы отдали ее удочерить, — подумала Вита, — тогда бы мне снились кошмары про то, как я ее встречаю, я бы все время думала, какая она… А так, как теперь, — я знаю, как она выглядит, и в моей натуре нет ничего материнского“.
ГЛАВА 6
Милли Лей редко получала удовольствие от знакомства с людьми, особенно женщинами, которых ее муж знал в молодости. Ангус был крупный, уверенный в себе, красивый мужчина с громким и самоуверенным голосом. Он много поездил по свету, служил далеко от дома и, где бы ни появлялся, везде заводил друзей. Она вышла за него замуж в 1908 году, в восемнадцать лет, сразу после окончания школы. Ангус был на пятнадцать лет старше Милли, и у него было много друзей мужчин и женщин, интеллигентных, одаренных, очаровательных. Милли чувствовала себя немного ущербной. Ее возмущали холостяцкие годы Ангуса, и она побаивалась его друзей, ревновала к ним. Ангус не обращал ни малейшего внимания. Задумываясь об этом, он чувствовал себя даже польщенным, ревность Милли тешила его „эго“. Он понимал и то, что она, скорее всего, подружится с его друзьями, забудет о своих страхах перед ними, и все они объединятся в одну компанию против него же. Так что они станут больше ее друзьями, чем его. Он обожал свою жену, считал ее самой красивой женщиной, которую когда-то любил, а если подумать, то Милли была единственной женщиной, которую он любил. Было, конечно, много других женщин, но так, ничего серьезного, во всяком случае из-за них он не мучился бессонницей.
Космо и Мэбс наблюдали за реакцией матери, когда отец представлял ее, как они это называли, своим потерянным друзьям. Они ощетинивались, сплачивались вокруг матери и свирепо взирали на незнакомцев, которых представляли.
Космо пытался объяснить это Бланко, когда они гуляли по городу после ужина.
— Мы знаем, что ей нечего бояться. Отец в ней души не чает, но он дурак, он ждет, что она поймет, что между ним и этими женщинами ничего не было. Как раз женщин она и боится. Некоторые из них ведут себя так, как если бы…
— Что?
— Как если бы у них с отцом что-то было. Это нелепо.
— А может, и было?
— Откуда я знаю? Что касается мужчин, их она опасается из-за того, что боится показаться глупой. У отца есть друзья намного умнее его, и они думают, что женщинам надо просто уметь хорошо слушать. (Бланко засмеялся.) И ма совсем не такая уж хорошая слушательница. Она болтает, из-за того что нервничает, — сказал Космо.
— Хотел бы я болтать, когда нервничаю. А я немею.
— Но сегодня, — воскликнул Космо, — ты заметил? Когда ее представили баронессе и ее пяти амазонкам, ма была такая веселая, радостно приняла приглашение к их столу. Так что их семь и нас шесть — ужас!
— Нас будет тринадцать.
— А ты суеверный?
— Да простая арифметика.
— Удивительно! — воскликнул Космо. — Она держалась неожиданно. Совсем непохоже на нее. Обычно уходит неделя, чтобы она достигла такой стадии.
— Ты заметил, как баронесса сказала: „Давайте восполним потерянные годы, и пусть наши дети познакомятся“. Ты как думаешь, ей столько же лет, сколько твоему отцу, или просто так кажется?
— Ну даже если…
— Она толстая.
— Ну это мою мать не обескуражит. Она будет все время думать, что из этой кучи жира выглядывает малышка Роуз.
— Твой отец говорил так, как будто ее муж был его большим другом…
— Этим мать не проведешь. Нет, я думаю, тут что-то еще, все дочери и только один сын.
— Причем, некрасивые дочери, — согласился Бланко.
— А Мэбс — сногсшибательная.
— Почему ты мне не говорил про это? — удивленно спросил Бланко.
— Потому что у тебя никаких надежд. Мэбс семнадцать.
— А ее подруга?
— То же самое.
— А ты думаешь, барон и баронесса все время делали попытки: оп, оп, оп, оп, оп — пять маленьких девочек, потом о-оп — и наконец — они сделали сына Феликса; ура и можно остановиться? — спросил Бланко.
Космо и Бланко толкнули друг друга плечом и расхохотались. Успокоившись, Бланко сказал:
— Я думаю, твоя мать поняла, что если мы пересядем к голландцам, то уберемся подальше от той противной пары за соседним столиком, которая так ругала своего ребенка.
— Ах да. Я тоже кое-что уловил. Они говорили, что у нее угри. Бедняжка. Да, Элизабет, ну старшая из голландок, играет в триктрак, и все они — в теннис. Кажется, они не буки и не задаваки. Одна спросила, почему мы не ходим танцевать в казино. Похоже, возраст не имеет значения. Вот все пойдем и потанцуем.
— Танцевать? — в голосе Бланко послышалась заинтересованность.
— А ты умеешь?
— Немножко, — кивнул Бланко.
— Если хочешь познакомиться с Мэбс, тебе надо уметь танцевать.
— Да я умею. Посмотри, как я отплясываю чарльстон. — И Бланко принялся подпрыгивать и извиваться на тротуаре. — Давай, Космо, танцуй!
