Эрик Сигал - Аутодафе
Он промолчал, задышал ровнее и обрел прежнее самообладание.
— Давайте-ка встанем.
Я всегда боялся этого мига, когда нас заставляли петь несколько стихотворных строк гимна, с которым наши собратья отправлялись в газовые камеры:
Я верю в пришествие Мессии,
Пускай Он не спешит,
Я все-таки жду Его.
Я верю, Он придет.
Когда я, потрясенный, шел домой, небо напоминало мне серый саван. Меня снова окружали рождественские огни. Но теперь мне представлялось, что это сияют шесть миллионов душ, растворенных в пространстве бессмертными частицами.
6
Тимоти
Жарким летним днем 1963 года четырнадцатилетний Тим, Эд Макги и неизменный заводила Джэред Фицпатрик проходили по вражеской территории — кварталу, прилегающему к церкви Святого Григория и служившему центром иудейской общины Бней-Симха.
Проходя мимо дома рава Моисея Луриа, Эд осклабился:
— Глядите-ка, здесь главный жид живет. Давайте позвоним ему в дверь или еще что-нибудь такое сделаем?
— Хорошая идея! — согласился Тим, но Фицпатрик засомневался:
— А что, если он откроет? Еще напустит на нас проклятье…
— Да ладно тебе, Фицци, — не унимался Макги. — Ты просто трусишь!
— Еще чего! — запротестовал тот. — Просто звонить в дверь — это ребячество. Может, придумаем что-нибудь поинтереснее?
— Например? — хмыкнул Эд. — У нас же нет гранаты!
— Может, камнем в окно запустим? — предложил Тим, показывая на стройплощадку в нескольких десятках метров ниже по улице. Рабочие уже закончили, оставив массу потенциальных снарядов на любой размер.
Фицци сгонял на стройку и принес булыжник величиной с бейсбольный мяч.
— Отлично! — воскликнул Эд. — И кто же станет первым питчером[5]? — Он уставился на Тима. — Я бы сам это сделал, но у меня еще немного болит рука после той драки с ниггерами. Ну, помнишь, в тот четверг?
Не дав Тиму возразить, Эд и Фицци избрали его на эту почетную роль.
— Давай же, не трусь, бросай!
Тим резко выхватил камень из рук Эда, размахнулся и запустил им в самое большое окно в доме раввина.
Раздался жуткий грохот. Тим обернулся — его приятелей уже и след простыл.
Три часа спустя в дверь Луриа позвонили.
Дебора, еще не оправившаяся от шока, открыла и обомлела при виде двоих посетителей. Она тут же пошла звать отца.
Когда вражеский снаряд обрушился на святыню его дома, рав Луриа был поглощен сложным отрывком какого-то комментария к Закону, так называемого мидраша.
С того самого момента он стоял недвижимо, уставив невидящие глаза в зияющую дыру между несколькими острыми осколками, все еще висящими на раме. В его сознании мелькали картины погромов и шагающих в затылок отрядов боевиков.
— Папа! — запыхавшись, окликнула Дебора. — Там полицейский пришел… И с ним мальчишка.
— А-а, — пробормотал отец. — Может, на этот раз мы добьемся хоть какой-то справедливости. Пригласи их в дом.
Они вошли.
— Добрый день, ваше преподобие, — поздоровался полицейский, сдергивая с головы фуражку. — Я офицер Делани. Простите за беспокойство, но я пришел по поводу вашего разбитого окна.
— Да, — строгим голосом отвечал раввин Луриа. — Окно у меня разбито.
— Ну, так вот виновник, — ответил полицейский, дернув парнишку за шиворот, как охотник, вынимающий из капкана пойманного зверька. — К своему стыду, должен сообщить, что Тим Хоган приходится мне племянником. Неблагодарный щенок! Мы взяли его к себе, когда бедняжка Маргарет заболела.
— А-а, — снова протянул рав Луриа, — так это сын Маргарет Хоган? Мне следовало и самому догадаться, глаза у него точь-в-точь как у матери.
— Вы знали мою мать? — вскинулся Тим.
— Мельком. Когда у меня умерла жена, Айзекс, председатель синагоги, нанял ее приходить время от времени в наш дом, чтобы содержать его в порядке.
— Тем более позор! — Такк глянул на Тима. — Ну, говори же. Скажи раввину, что я тебе велел.
Тимоти сморщился так, словно взял в рот горькую таблетку, и пробурчал:
— Я…
— Громче, парень! — прорычал полицейский. — Ты говоришь с духовным лицом!
— Я… Я больше не буду. Простите меня, ваше преподобие. — Тимоти набрался храбрости и выпалил заготовку: — Я полностью беру на себя ответственность за содеянное и обязуюсь возместить причиненный ущерб.
Рав Луриа с любопытством оглядел подростка, после чего сказал:
— Присядь, Тимоти.
Тим покорно примостился на край стула лицом к заваленному книгами столу раввина. Он с напряжением наблюдал за бородатым евреем, расхаживающим взад-вперед вдоль уставленных книгами стеллажей, заложив руки за спину.
— Тимоти, — медленно начал раввин, — ты можешь мне сказать, что подвигло тебя на столь недружественный поступок?
— Я… Я не знал, что это ваш дом, сэр.
— Но ты знал, что это дом еврея?
Тим опустил голову:
— Да, сэр.
— Ты питаешь какую-нибудь особую… враждебность к нашему народу?
— Я… это… некоторые мои друзья… Ну, то есть… нам говорили…
Это было все, что он мог сказать. Дядя уже начал покрываться испариной.
— А ты думаешь, тебе правильно говорили? — тихо спросил раввин. — Я хочу сказать: отличается ли этот дом чем-либо от тех, где живут твои друзья?
Тим быстро огляделся и чистосердечно ответил:
— Ну, разве что книг очень много…
— Так, — продолжал раввин. — А во всем остальном? Я или члены моей семьи — мы что, похожи на злых духов?
— Нет, сэр.
— Тогда будем надеяться, что этот злополучный инцидент дал тебе возможность убедиться, что евреи такие же люди, как все… Только у них больше книг.
Он повернулся к полицейскому:
— Благодарю вас, что позволили побеседовать со своим племянником.
— Но мы еще не обговорили вопрос компенсации. Такое огромное окно должно стоить кучу денег. А поскольку Тим не собирается закладывать своих сообщников, то платить ему придется самому.
— Но дядя Такк…
Вмешался хозяин дома:
— Сколько тебе лет, Тимоти?
— Только что исполнилось четырнадцать, сэр.
— Как думаешь, чем бы ты мог заработать?
Такк ответил за племянника:
— Он может быть посыльным, носить соседям продукты из лавки, а они ему что-нибудь да заплатят.
— «Что-нибудь» — это сколько?
— Ну, пять-десять центов.
— Такими темпами на мое окно он заработает не раньше, чем через несколько лет.
Полицейский посмотрел на раввина и объявил:
— А мне плевать, пусть хоть сто лет! Будет платить вам по чуть-чуть каждую неделю.
Раввин Луриа потер лоб, словно пытаясь ухватить ускользающую мысль, потом поднял глаза и заговорил:
— Думаю, у меня есть вариант, который может устроить обе стороны. Офицер Делани, я вижу, ваш племянник в общем-то парень неплохой. Как поздно вы разрешаете ему ложиться?
— В будни в десять.
— А по пятницам? — спросил раввин.
— В пол-одиннадцатого, в одиннадцать. Если по телевизору показывают матч, я разрешаю ему досмотреть до конца.
— Хорошо. — Лицо раввина озарила улыбка. Повернувшись к мальчику, он объявил: — У меня для тебя есть работа…
— Он согласен, — быстро выпалил дядя.
— Я бы хотел, чтобы это решение он принял сам, — мягко возразил рав Луриа. — Это очень ответственная работа. Ты знаешь, что такое шабес-гой?
Опять в разговор встрял офицер Делани:
— Прошу меня извинить, равви, но ведь гоями вы, кажется, называете христиан?
— Верно, — ответил раввин Луриа. — Хотя это слово просто означает всех иноверцев. Шабес-гой — это порядочный человек не иудейской веры, который приходит по пятницам, когда уже начался шабат, и делает то, что нам делать запрещено — убавляет отопление, гасит свет и все такое прочее. Этот человек, — пояснил он, — как правило, приходит и на неделе и выполняет кое-какие поручения, что позволяет ему узнать наши порядки, ибо для нас считается грехом отдавать ему распоряжения после того, как уже начался шабат.
Он повернулся к Тимоти:
— Так случилось, что Лоренс Конрой уезжает в колледж Святого Креста изучать медицину. В последние три года он помогал нам, Каганам, мистеру Вассерштайну и обоим братьям Шапиро. Раз в месяц каждая семья платит ему какие-то деньги, плюс по пятницам мы оставляем ему десерт — из того, что сами ели на ужин. Если тебе это предложение интересно, то свой долг ты сумеешь отработать за какие-то несколько месяцев.
Спустя несколько минут они шагали домой, и патрульный Делани подвел итоги неприятного происшествия.
— Слушай меня, Тимми, — сказал он. — И слушай внимательно! В следующий раз, когда вздумаешь разбить окно еврею, убедись, что это не дом какого-нибудь важного раввина.
