Мейв Бинчи - Небесный лабиринт. Искушение
— Я не хочу, чтобы ты говорила манерно, — предупреждала свою воспитанницу мать Фрэнсис, — но и не хочу, чтобы ты уколола палец во время чаепития.
— Почему я должна производить на кого-то впечатление? — однажды спросила Ева.
— Давай посмотрим на это с другой стороны. Ты не должна кого-то разочаровать. Нас считали умалишенными и говорили, что мы не сумеем тебя воспитать. Поэтому нами владеет суетное и не слишком благочестивое желание сказать недоброжелателям: «Что, съели?»
Ева поняла ее с полуслова. Всегда существовала надежда, что Уэстуорды однажды увидят перед собой элегантную леди и пожалеют, что отреклись от ребенка, который, в конце концов, был их плотью и кровью.
К ним подошла миссис Хили. Ныне вдова, эта женщина была по-прежнему грозной, и ее неодобрение чувствовали все в радиусе пятидесяти ярдов. Она не могла помешать Бенни Хоган из магазина напротив и Еве Мэлоун из монастыря сидеть и пить кофе в ее столовой, но предпочла бы видеть на их месте более солидных и обеспеченных нокгленских матрон.
Миссис Хили устремилась к окну.
— Нужно поправить шторы. По-моему, они слегка морщат.
Ева и Бенни обменялись взглядами. Тяжелые тюлевые шторы гостиницы Хили были в полном порядке. Они оставались такими же, как всегда: достаточно плотными, чтобы скрывать посетителей, и в тоже время не мешавшими посетителям смотреть на улицу.
— Тьфу, какой мерзкий тип! — сказала миссис Хили, тут же поняв, на кого смотрели девушки.
— Вы судите по одежде, — тоном святоши возразила Ева. — А вот мать Фрэнсис всегда говорит, что этого делать не следует.
— Это очень хорошо со стороны матери Фрэнсис, — парировала миссис Хили, — однако не мешает ей следить за тем, чтобы ваша школьная форма была в порядке. Мать Фрэнсис сама судит о вас по одежде.
— Больше нет, миссис Хили, — весело ответила Бенни. — Я выкрасила свою серую школьную юбку в темнокрасный цвет.
— Я свою — в черный. А серый свитер — в фиолетовый, — добавила Ева.
— Очень ярко. — Миссис Хили уплыла величаво, как корабль под парусами.
— Ей не нравится, что мы стали взрослыми, — прошептала Ева. — Она хотела бы приказать нам сидеть прямо и не трогать мебель руками.
— Она знает, что мы еще не чувствуем себя взрослыми, — мрачно ответила Бенни. — А если это знает ужасная миссис Хили, то скоро узнает и весь Дублин.
Проблема была серьезная. Когда девушки шли по улице, мясник мистер Флуд посмотрел на них очень странно. С явным неодобрением. Если даже такие люди будут чувствовать их неловкость, это кончится очень плохо.
— Мы должны порепетировать. Приехать на пару дней раньше, чтобы освоиться. Научиться держаться так, чтобы нас не считали деревенщиной, — с надеждой сказала Ева.
— Освоиться? Интересно, как мы это сделаем? Кроме того, какой смысл держаться уверенно, если там нам все равно придется заниматься ерундой?
— Тогда давай называть это не ерундой, а как-нибудь по-другому, — предложила Ева.
— Как именно?
Ева задумалась.
— Ну, ты будешь составлять списки книг, расписания предметов… Для всего этого есть тысячи названий. — Внезапно ее голос зазвучал грустно.
И тут Бенни впервые отчетливо поняла, что хотя им с Евой предстоит жить в одном городе, однако жизнь у них будет совсем разная. Они лучшие подруги с десяти лет, но отныне должны идти каждая своей дорогой.
Бенни предстояло учиться в Дублинском католическом университете (сокращенно ДКУ) и получить степень бакалавра искусств, потому что родители согласились оплатить ее учебу. Но монастырь Святой Марии заплатить за обучение Евы в университете не мог. Мать Фрэнсис и так с трудом выкроила деньги на то, чтобы дочь Джека Мэлоуна и Сары Уэстуорд смогла окончить среднюю школу. Теперь девушку посылали в дублинский монастырь того же ордена, где ей предстояло бесплатно учиться на курсах секретарей, но взамен немного помогать по хозяйству.
— Ах, как бы я хотела, чтобы ты тоже поступила в университет! — внезапно сказала Бенни.
— Знаю. Не говори таким тоном, иначе я расстроюсь, — резко, но не грубо ответила Ева.
— Все говорят, что это здорово, что мы будем вместе, но если бы ты осталась в Нокглене, мы виделись бы чаще, — пожаловалась Бенни. — Твой монастырь находится в нескольких милях от города, а мне каждый день придется возвращаться домой на автобусе, так что по вечерам мы видеться не сможем.
— Сомневаюсь, что у меня будет много свободных вечеров, — неуверенно сказала Ева. — Мне придется натереть несколько миль монастырских полов, подрубить несколько миллионов простынь и перечистить пару тонн картошки.
— Они не могут тебя так нагружать! — испугалась Бенни.
— Кто знает, что значит выражение «немного помогать по хозяйству»? То, что для одной монахини легкая работа, для другой — рабская повинность.
— Тебе следовало бы узнать это заранее. — Бенни расстроилась за подругу.
— В моем положении не поторгуешься, — ответила Ева.
— Но там от тебя такого никогда не требовали. — Бенни кивком головы показала на монастырь, стоявший в конце улицы.
— Это другое дело. Монастырь Святой Марии — мой дом, — просто ответила Ева. — Я там живу и всегда буду жить.
— Когда ты пойдешь работать, то сможешь снять квартиру и жить сама по себе, — с завистью сказала Бенни, сомневавшаяся, что ей самой удастся когда-нибудь вырваться на свободу.
— Да, возможно, но я буду возвращаться в монастырь Святой Марии так же, как другие люди приезжают домой в отпуск, — ответила Ева.
«Ева такая решительная, — с восхищением подумала Бенни. — Маленькая, с короткими темными волосами и бледным лицом эльфа». Никто не смел сказать, что в ее жизни с сестрами было что-то необычное. Одноклассницы не отваживались спросить, на что похожа жизнь в монастыре, а сама Ева никогда об этом не рассказывала. Однако девочки были уверены, что монахини тоже не узнают об их проделках. Что-что, а молчать Ева умела.
Бенни не знала, как она будет жить без подруги. Ева много лет помогала ей выигрывать сражения. Например, с вредными девчонками, дразнившими ее «Биг Бен»[5]. Ева быстро расправлялась с теми, кто злоупотреблял добродушием Бенни. Они составляли хорошую пару: маленькая жилистая Ева с беспокойно блуждавшими глазами, не способными долго на чем-то сосредоточиться, и высокая красивая Бенни с зелеными глазами и каштановыми волосами, всегда перехваченными бантом, таким же большим, как и она сама.
Если бы подруги могли ходить в один колледж, каждый вечер возвращаться домой на автобусе, а еще лучше вместе снимать квартиру, их жизнь была бы идеальной. Но Бенни с детства знала, что жизнь идеальной не бывает. Ей и так повезло. У нее есть то, чего нет у большинства других.
* * *Аннабел Хоган думала, стоит сменить главное блюдо вечерней трапезы или нет. Доводов за и против было множество.
Эдди привык обедать в середине дня. Когда он приходил из магазина, перед ним неизменно ставили тарелку с мясом и картошкой; регулярность этого доставила бы удовольствие любому армейскому офицеру. Когда Шеп отправлялся в ленивую пробежку к месту встречи хозяина на углу, Патси начинала греть тарелки. Мистер Хоган мыл руки в гардеробной на первом этаже и по пятницам всегда радовался бараньей отбивной, бекону с капустой или треске с соусом из петрушки. Разве можно было разочаровывать человека, закрывшего магазин и пришедшего съесть то, к чему он привык? Вряд ли после такой измены муж смог бы сосредоточиться на работе.
А как же быть с Бенни, которая приедет из Дублина после целого дня занятий в университете? Может быть, приберечь главное блюдо до ее возвращения?
Ни муж, ни дочь не могли ей помочь. Оба говорили, что это не имеет значения. Как обычно, бремя решения всех домашних дел ложилось на Аннабел и Патси.
Возможно, решением проблемы станет чай. Большой кусок ветчины, жареного бекона или несколько сосисок. Тогда можно будет сохранить порцию Бенни на случай, если она приедет голодная. Аннабел все еще не верилось, что ее дочь учится в университете. Дело было не в возрасте; Аннабел вышла замуж поздно, когда уже почти потеряла на это надежду. И родила Бенни только после нескольких выкидышей.
Аннабел Хоган обходила дом; всегда оставались какие-то недоделки. Патси находилась на большой теплой кухне. На засыпанном мукой столе стояла посуда, но ко времени трапезы все должно было быть убрано, а стол выскоблен.
Лисбег был невелик, однако дел в нем хватало. Наверху находились три спальни и ванная. Окна хозяйской спальни смотрели на фасад, а окна спальни Бенни — в противоположную сторону. В задней части дома имелись темноватая спальня для гостей и большая старомодная ванная с гудящими трубами и огромной ванной в деревянной раме.
Если человек приходил через парадную дверь (что случалось редко), то на первом этаже видел две просторные комнаты с обеих сторон. Пользовались ими редко. Хоганы регулярно бывали только в задней части дома, где находилась большая запущенная комната для завтраков, смежная с кухней. Затапливать камин в этой комнате не требовалось; было вполне достаточно тепла, которое шло от плиты. Комнату от кухни отделяла большая двустворчатая дверь, но она никогда не закрывалась. Конечно, это самое уютное место в доме.
