Мейв Бинчи - Небесный лабиринт. Искушение
— Красивый у вас дом, — с завистью говорила она. Аннабел Хоган довольно улыбалась и радовалась, что сумела подружить девочек.
Ева спрашивала отца Бенни, как он познакомился с миссис Хоган и всегда ли ему хотелось заниматься бизнесом. Бенни и в голову не приходило задавать такие вопросы, но ответы она слушала с удовольствием.
Она понятия не имела, что ее родители познакомились, играя в теннис в каком-то другом графстве. Никогда не слышала, что папа учился совсем другому бизнесу в соседнем городе Баллили. Или что мама после окончания школы преподавала английский в каком-то бельгийском монастыре.
— Ты заставляешь моих родителей рассказывать очень интересные вещи, — однажды днем сказала она, когда девочки сидели в ее спальне и Ева удивилась тому, что им позволили пользоваться электрическим камином только для себя.
— Ну, у них действительно была потрясающая жизнь.
— Да, наверное… — неуверенно ответила Бенни.
— Понимаешь, у монахинь ничего такого не было.
— Конечно, было. Разве они могли это забыть?
— Знаешь, им не положено думать о прошлом. О жизни, которая была у них до пострижения. Их жизнь начинается тогда, когда они становятся Христовыми невестами. Они просто не могут рассказать о старых временах то, что рассказывают твои мама и папа.
— Они хотят, чтобы ты тоже стала монахиней? — спросила Бенни.
— Нет. Мать Фрэнсис сказала, что меня не примут в монастырь, даже если я этого захочу. Пока мне не исполнится двадцать один год.
— Почему?
— Она считает, что это единственная жизнь, которую я знаю, и если я стану монахиней, то только поэтому. Говорит, что после окончания школы мне нужно будет найти себе работу, прожить в миру не меньше трех лет и только потом подумать о пострижении.
— По-моему, тебе очень повезло с ними, — сказала Бенни.
— Да. Да, повезло.
— Я не хочу сказать, что смерть родителей — это везение, но ты могла попасть в место и похуже.
— Как в сказках про злую мачеху, — кивнула Ева.
— Странно, почему они тебя взяли. Обычно сестры берут детей только тогда, когда при монастыре есть приют.
— У них работал мой отец. Они послали его в Уэстлендс, чтобы чуть-чуть заработать, потому что сами монахини не могли много платить ему. Там он и познакомился с моей мамой. Наверное, они чувствовали себя ответственными за это.
Бенни умирала от желания узнать что-нибудь еще, но хорошо помнила совет Патси.
— Что ж, все вышло хорошо. Сестры тебя обожают.
— Твои родители тебя тоже обожают.
— Ну, иногда с ними бывает трудно. Хочется сбежать за тридевять земель.
— Мне тоже, — ответила Ева. — Но из монастыря не очень-то убежишь.
— Когда мы станем старше, все будет по-другому.
— А может, и нет, — серьезно ответила Ева.
— Ты про что?
— Для этого мы должны показать им, что достойны доверия. Показать, что если нам разрешат уйти, то в назначенный срок мы вернемся.
— А как мы можем это сделать? — с жаром спросила Бенни.
— Не знаю. Нужно начать с чего-то простого. Кстати, ты можешь попросить, чтобы мне разрешили остаться у вас на ночь?
— Конечно, могу.
— Тогда я сумею доказать матери Фрэнсис, что могу вернуться к мессе в часовне, и она поймет, что на меня можно положиться.
— К воскресной обедне?
— Нет. К семичасовой мессе, которая бывает каждое утро.
— Нет!
— Это очень приятно. Монахини чудесно поют. Там мирно и спокойно. Так что ничего страшного. К нам специально приходит отец Росс, съедает в трапезной вкусный завтрак и говорит, что другие священники ему люто завидуют.
— Я не знала… про каждое утро.
— Ты никому не расскажешь, правда?
— Конечно, правда. А это что, секрет?
— Да нет. Просто я никому ничего не рассказываю, и монахиням это нравится. Они считают меня своей. Раньше у меня не было подруг. Поэтому и рассказывать было некому.
Бенни широко улыбнулась:
— Когда ты хочешь остаться на ночь? Может быть, в среду?
— Не знаю, Ева. У тебя нет хорошей пижамы, сумки с туалетными принадлежностями и другими вещами, которые нужны человеку, который хочет остаться в гостях на ночь.
— Мать, пижама у меня хорошая.
— Конечно, ты можешь ее погладить. Да и нарядное платье у тебя тоже есть… — Тут настоятельница заколебалась. — Да, но как быть с сумкой для туалетных принадлежностей?
— Может быть, ее сошьет сестра Имельда? А я вместо нее сделаю уборку.
— И когда ты вернешься?
— Я буду в часовне еще до начала утренней мессы.
— Если ты останешься ночевать в гостях, то не захочешь встать так рано, — мягко сказала монахиня.
— Захочу, мать Фрэнсис.
Вечер удался на славу. Девочки долго играли на кухне с Патси в рамми[2], потому что папа и мама ушли через дорогу к доктору Джонсону и миссис Джонсон. Там был праздник в честь крещения новорожденного.
Ева дотошно расспрашивала Патси про приют, и Патси сообщила ей куда больше, чем рассказывала Бенни. Описала, как они воровали еду. После поступления к Хоганам, на свою первую работу, она с трудом удерживалась от того, чтобы не стащить печенье или не сунуть в карман фартука пригоршню сахара.
Когда они легли спать, Бенни с удивлением промолвила:
— Не знаю, почему Патси все это рассказала. Совсем недавно она говорила мне, что люди, оставшиеся без родителей, не любят, когда им задают слишком много вопросов.
— Когда вопросы задаю я, это совсем другое дело, — ответила Ева. — Мы с ней в одной лодке.
— Неправда! — рассердилась Бенни. — У Патси ничего нет. В том ужасном месте ей приходилось работать, выводить гнид и красть. А еще их наказывали, когда они мочились в постель. Она ушла оттуда в пятнадцать лет и поступила к нам. У вас с ней нет ничего общего!
— Дело не в этом. Мы одинаковые. У нее нет родных, и у меня тоже. У нее никогда не было своего дома. А у тебя он есть.
— Так вот почему ты рассказываешь ей больше, чем мне? — Вопросы, которые Патси без стеснения задавала Еве, изумляли Бенни еще сильнее. Ненавидит ли Ева богатых Уэстуордов, которые не захотели взять ее в Большой Дом? Ева сказала, что нет. Они не могли этого сделать, потому что они протестанты, объяснила девочка. Были и другие вещи, о которых Бенни ни за что бы не осмелилась спросить.
— Ты никогда не спрашиваешь, — просто ответила Ева.
— Я боялась тебя обидеть, — пробормотала Бенни.
— На подруг не обижаются.
Бенни и Ева прожили в этом городке всю свою жизнь, но в Нокглене происходили вещи, о которых знала только одна из них.
Бенни не подозревала, что три священника, жившие в пресвитерской[3], каждый вечер играли в «Эрудит». Иногда они звонили в монастырь и спрашивали мать Фрэнсис, как правильно пишется слово «донкихотский», которое сложил отец О'Брайен.
Ева не знала, что мистер Бернс из хозяйственного магазина любит выпить или что у доктора Джонсона вспыльчивый характер. Доктор до хрипоты оспаривал утверждение, что Господь никогда не посылает в мир лишних ртов, которые Он не может прокормить. Доктор Джонсон был уверен, что таких ртов уйма. Особенно в семьях с тринадцатью детьми.
Бенни не знала, что Пегги Пайн — старая подруга матери Фрэнсис, что они дружат с детства и что когда мисс Пайн приходит в монастырь, то называет настоятельницу Банти.
Ева не знала, что за владелицей кондитерской Берди Мак пятнадцать лет ухаживает один мужчина из Баллили, но Берди не может бросить свою старую мать, а переезжать в Нокглен этот мужчина их Баллили не хочет.
После таких откровений жизнь в городке начинала казаться обеим более интересной. Возможно, потому что они узнавали секреты, которыми нельзя было делиться с другими. Девочки имели представление о том, откуда берутся дети, но самое смутное. Знали только, что дети рождаются на свет так же, как котята, однако подробности оставались для них тайной.
— Это как-то связано с тем, что после свадьбы люди вместе ложатся в постель.
— Этого не может случиться, если люди не женаты. А вдруг ты ляжешь с кем-нибудь вроде Десси Бернса? — встревожилась Бенни.
— Нет, для этого нужно пожениться. — Ева не сомневалась в своих словах.
— А как же тогда ребенок попадает внутрь? — Это была тайна.
— Наверное, к этому имеет отношение «маленькая Мария», — задумчиво сказала Бенни.
— Какая маленькая Мария?
— Такой кусочек в середине живота.
— В середине живота? Мать Фрэнсис говорила, что это называется пупок.
— Выходит, я права! — возликовала Бенни. — Если одну и ту же вещь называют по-разному, это значит, что там есть секрет!
Они тщательно упражнялись в соблюдении точности. Если кому-то из девочек велели вернуться к шести часам, это означало, что она должна быть на месте за пять минут до того, как начнут звонить колокола. Как и рассчитывала Ева, это позволило им получить намного больше свободы. Кроме того, они учились не давать воли припадкам истерического смеха на улице.
