Любовь Шапиро - Дневник романтической дурочки
— Конечно, — обрадовалась я столь скорому расставанию и простоте просьбы. — Я пойду? Можно?
— Да, спасибо.
Я почти вприпрыжку побежала к Руфе. Она дремала в своем кресле, было жалко и неудобно ее будить. Я наверняка не стала бы этого делать, но, к счастью, мне дали поручение, которое я просто обязана выполнить. Я тихонечко присела на ступеньки в ожидании пробуждения старушки. Никого больше не было. Наверное, Анна Николаевна пошла на базар, а мужчины в Москве. Вот с ними мне бы не было грустно, я бы не считала дни до отъезда — мечтала я о несбыточном.
— Чего ты ждешь? — проскрипели кресло и голос хозяйки одновременно.
— Вас. Я разбудила? Извините.
— Безусловно. Ты так громко вздыхаешь, что мертвый проснулся бы.
— Я принесла вам от Иллариона Валентиновича сверток с просьбой сохранить до его приезда. И никому не говорить.
— А что здесь? Ты знаешь?
Я отрицательно помотала головой.
— Неужели не заглянула? Я бы обязательно проковыряла дырочку.
— Нет, что вы! — возмутилась я.
— Ты первый раз была у Ларика? Он привел дом в порядок?
— Не знаю, я же впервые зашла. Но там очень чистенько и пустовато.
— Значит, убрал все, — задумчиво прошептала Руфа.
— Только какой-то пустой ящик стоит в центре комнаты. И радио орет, как ненормальное.
— Понятно. Ты девочка любознательная, буду тебе рассказывать. Может, когда-нибудь вспомнишь и напишешь или расскажешь кому-нибудь. Жалко, у нас в семье нет пока знаменитых имен и о нас не напишут. Мы так, невидимые труженики искусства. А историй много… Потерпишь?
— С удовольствием, — затрепетала я. Мне нравились рассказы старой актрисы. Я надеялась, что мы доберемся и до Митиной персоны, но понимала, что не скоро.
— Ты уже слышала, что мы с Лариком друзья с детства. Наши родители служили в одном театре, но мои были на второстепенных ролях, а его мать — примадонной. У нее вышел недолгий роман с офицером и в результате случился Ларик, который ей очень мешал. Бросить она его не могла, а заботиться тоже не особенно стремилась. В ее гримерке стоял огромный шкаф с костюмами. Она вытащила из нижнего ящика все побрякушки и укладывала, а потом и сажала туда своего малолетнего сына. Часто она забывала его покормить и вообще оставляла там на ночь, когда ее приглашали кавалеры пойти куда-нибудь после спектакля. В этой истории из провинциальной актерской жизни того времени нет ничего необычного. Но, конечно, все оставляет свои следы. Илларион вырос очень одиноким человеком. У него не было возможности научиться привязываться к кому-нибудь. Это, безусловно, повлияло на всю его жизнь. Он на войне был радистом, полгода просидел один где-то на Кавказском хребте. Другой бы с ума сошел, а он нет, привык к одиночеству.
— А почему вы не заглядываете в пакет? Вам не интересно?
— Но он не просил вскрывать. Слушай дальше. Когда мы встретились, я помогла ему освоиться в мирной жизни. Он же всегда с кем-то воевал. Знаешь, какая у него была первая просьба? Пойти в комиссионный магазин и купить самый дорогой и лучший радиоприемник. Деньги он привез. В отличие от других, пришедших с войны, которые тащили огромные тюки с картинами и другой негабаритной утварью, Ларик привез только альбом с марками. Но на эти бумажки можно прожить не одно десятилетие. А приемник он любит слушать больше, чем общаться с людьми. Привычка.
Истории Руфа рассказывала, конечно, потрясающие, но делала это сбивчиво и конспективно. Остальное, как она говорила, умный человек домыслит и поймет сам, а дураку все равно не объяснишь. Для девочки моего тогдашнего возраста все это осмыслить было сложно, но от этого становилось только интересней.
— Привет, дамы!
В комнату, радостно улыбаясь, вошел Митя.
— Вы о чем шепчетесь? Секреты?
— Да, это наше, женское, тебе будет не интересно. Ты один приехал?
— Нет, Данила и отец тоже прикатили. Только я на электричке, как простой смертный, а они на машине. Тебе меня жалко, Руфочка? — поцеловав бабушку и прижавшись к ее руке, жалобно спросил внук.
— Очень. Я сейчас поплачу над твоей горькой судьбой и пойду готовить обед. Или наоборот. Как ты хочешь?
— Руфа, от тебя не дождешься теплого слова. И умоляю, обойдись без выпечки. Мне же нельзя столько есть, я не влезу в костюмы.
— Ты еще капризничать будешь! Тоже мне, большой артист.
Ворча, она ушла на кухню, в комнате повисла тишина. Я боялась начать разговор, а мой визави и не стремился. Минут через пять, когда уже надо было или уходить, или что-то говорить, появился Данила, который кивнул мне и уселся за рояль. Чувствовала я себя сиротливо и глупо. Наверное, надо убираться.
— А что, Лера, ты с нами обедать останешься?
Митя, наконец, оторвался от журнала, который увлеченно листал.
— Не знаю.
— Сначала неплохо было бы пригласить девушку, — вынырнул из музыкального мира Данила.
— Хватит меня поучать! Сам знаю! — огрызнулся младший брат.
— Лера, тебе еще сколько лет учиться в школе? — не обращая внимания на выплеск брата, поинтересовался Данила.
— Еще год, а потом буду поступать, — вежливо ответила я.
— А куда собираешься?
— Это я уже выяснял, — заявил Митя. — Так что вы тут беседуйте, а я пойду подкрепляться.
— Он, наверное, обиделся… — робко начала я.
— Перебьется, капризуля наш.
— Зачем вы так? Просто ему неинтересно.
— А ему ничего, кроме себя, неинтересно. Если хочешь общаться с Митькой, то приготовься все время восхищаться и слушать его жизнеописание.
— Ну и что. Это очень увлекательно. Я с удовольствием буду слушать.
— Вот и чудненько. Тогда советую заделаться театральным критиком.
Вот так определилась моя профессия. Я не заметила иронии Данилы и была ему страшно благодарна за совет. Теперь можно общаться с Митей на конкретные темы. Только надо хорошо подготовиться. Весь год потрачу на походы в театр, консерваторию и чтение интересных книг про музыку и музыкантов. Спасибо мамочке — заставила меня учиться музыке. А я-то думала, мне это никогда не пригодится.
— Чему ты так радуешься? Тебе подарок сделали или в любви признались за то время, что я готовила еду? Накрывай на стол, я устала, — ворчала Руфа, усаживаясь в кресло.
— Да, сейчас. Вы знаете, Руфочка, я теперь знаю, чем стану заниматься после школы. Поступлю в театральный на отделение критики.
— Ну наконец кто-то напишет о нас. Только обо мне — в первую очередь. А то умру, так и не услышав о себе доброго слова. Тебе, надеюсь, ничего плохого еще не сделала и даже, по-моему, не успела сказать ни одной гадости.
— Нет, что вы.
Мне так хотелось побежать и рассказать эту новость Мите, но я боялась показаться навязчивой. Сейчас сам придет. За обедом похвастаюсь. Я вся трепетала от предвкушения торжественной минуты. Но все, сев за стол, стали молча есть. Как в такой тишине возникнешь со своими детскими радостями. Я промолчала. Еще успею.
Почему я думала, что Митю это должно обрадовать, не знаю. Не знала я и о том, что еще долго не смогу обрадовать его этим сообщением. Никто не представлял себе в тихие минуты обеденной трапезы, что это последний безмятежный день нашей жизни.
Обед прошел в ленивом молчании, мужчины удалились в свои апартаменты, а я стала помогать хозяйке убирать со стола.
— Конечно, все это могла сделать и моя невестка, но Анны никогда не бывает дома, когда надо возиться по хозяйству, — сердилась Руфа.
Я благоразумно не стала ничего спрашивать о взаимоотношениях невестки и свекрови. Под брюзжание отставной примадонны в очередной раз грезила наяву. Сейчас, пересматривая старые страницы о той жизни, удивляюсь бесконечно восхищенному взгляду, обращенному к моему божеству. В общем-то я не без иронии и достаточно скептически смотрела на окружающий мир. Тогда же, стоя на веранде и вытирая посуду, я думала о том, что этот в общем-то чужой дом кажется мне гораздо ближе и уютней моего собственного, в который скоро предстояло вернуться. Я хотела сохранить в памяти каждую деталь, стоящую, лежащую или ходящую, этого обворожительного пространства. И хотя прекрасно понимала, что в какой-то мере предаю бесконечные старания мамы, поделать с собой ничего не могла. Жаль, что появившееся мерцание новой жизни скоро исчезнет. Лето закончится, все разъедутся и забудут девочку, которая для Шабельских стала хоть и приятным, но всего лишь эпизодом в их яркой, разнообразной жизни. Я довела себя этими размышлениями до такого удрученного состояния, что слезы стали наворачиваться на глаза от безумной жалости к себе.
— Послушай, милая, ты, надеюсь, станешь меня навещать в Москве? Живу я с Данилой, но его же никогда нет. А это семейство приезжает ко мне только по выходным.
— Я с удовольствием, мне очень интересно с вами разговаривать.
— Ну это я уже поняла. Думаю, сейчас ты еще мало соображаешь, но со временем, когда выйдешь из своего цыплячьего состояния, будешь обращаться ко мне все чаще. Если, конечно, не умру или не сойду с ума. Заканчивай, ты мне очень помогла, теперь можно во что-нибудь поиграть. В карты умеешь?
