Миранда Гловер - Шедевр
— Продолжай.
— Олоферн испытывал голод… и жажду тоже. — Я села перед Беном и заговорила тише. — Поэтому я и предложила ему выпить вина. Когда он утолил жажду, я налила ему еще. А когда бутылка опустела, я попросила подать другую. Сначала Олоферн отказывался, но у меня были свои способы сделать его покладистей.
Бен ухмыльнулся, а я встала, сделала шаг назад и отвернулась. Стоя к нему спиной, я развязала верхние завязки так, чтобы кимоно сползло, обнажив низко вырезанное нижнее платье. Я удостоверилась, что сабля надежно спрятана, и повернулась. Я заметила, что камера вздрогнула в руках моего владельца, свидетельствуя о его нервном возбуждении. Потом я наклонилась ближе к нему и объективу. Я видела, как он уставился на мой голый живот. Через несколько секунд я продолжила свою историю.
— Я выжидала. Олоферн пьянел и все больше вожделел меня. Но я не позволила ему дотронуться до моего тела. Вместо этого я убедила его выпить еще чуть-чуть, потом еще, пока он не уснул. Тогда я вытащила саблю. — С этими словами я достала изогнутую турецкую саблю из ножен и направила ее Бену в лицо. Камера задрожала еще сильнее. Я отступила назад и захохотала, поводя саблей из стороны в сторону. — И двумя ловкими ударами, — продолжила я, — отсекла ему голову!
Бен по-прежнему вел съемку, но сам с беспокойством смотрел на меня поверх камеры. Я сделала выпад в его сторону, он увернулся, и я уронила саблю на пол. Затем я вытащила из коробки искусственную голову и, держа ее в левой руке, с безумным видом покачала ею перед Беном.
— После этого я взяла голову Олоферна и понесла ее своему народу, чтобы показать: вот хозяин, который не сможет больше вами распоряжаться!
Я замерла в позе Юдифи с картины Климта и неотрывно смотрела на Бена ее сумасшедшим сладострастным взглядом. Голова медленно качалась у меня в руке, а в комнате воцарилась полная тишина.
Затем Бен начал смеяться, а я низко поклонилась и принялась одеваться.
— Снято, — сказал он, выключая камеру и обрушиваясь на диван. — И убери эту чертову штуку. — Бен со смехом указал на голову: — Она отвратительна.
Я положила голову обратно в коробку.
— Теперь передай-ка мне этот нож, Эстер. Я не могу чувствовать себя в безопасности, когда он у тебя.
Я подняла саблю и протянула ее Бену, лезвием вперед. Он вытянул руки. Я повернула саблю, он взял ее, внимательно осмотрел и положил на стол.
— Ты сумасшедшая женщина, — произнес Бен, покачав головой; его глаза светились весельем. — А теперь скажи: ты, наверное, голодна?
— Как волк, — ответила я.
Ужин сервировали в длинной узкой столовой, с панелями, разрисованными вручную сверхреалистичным изображением кукурузного поля на Среднем Западе. То там то сям из-за початков выглядывали косматые детские головы с безумными заостренными лицами; казалось, что их глаза наблюдают за вами. Я узнала стиль: это был современный американский художник, работы которого я видела на выставке в Нью-Йорке в Уитни. Выбор Бена меня удивил. Работа была бездарной и казалась здесь неуместной. Но, может, все дело в зиме? Я взглянула в окно на снег, который покрывал все вокруг, отрезая все пути к бегству.
На дальней стене напротив меня висел большой экран. Интересно, какие фильмы Бен по нему смотрит? А может, по этому экрану транслируется Артден или даже моя спальня здесь. Возможно, вуайеризм Бена не знает границ. Я села с одного конца стола, он с другого. С высокого, обложенного льдом блюда, поставленного между нами, каскадом спускались дары моря: омары, устрицы, лангусты и креветки.
— Меня встревожило то, с каким видимым удовольствием ты рассказывала об этом ужасном преступлении, — сказал Бен, глядя, как мои хищные накладные ногти щелкают раковиной, извлекая оттуда мясо. — Надеюсь, ты не проводишь параллелей между этой античной антигероиней и нашей сегодняшней ситуацией?
Мне было приятно, что я смогла удивить Бена.
— Может, и провожу, — ответила я, — но если так, то кто тогда военачальник и чья голова будет отрублена?
— А у тебя есть подходящие кандидатуры?
Я отложила устрицу, которую собиралась съесть.
— Надо подумать… Разумеется, это… — я помедлила, — Эйдан?
Бен ободряюще кивнул.
— Или, конечно, Грег, — добавила я.
Он опять кивнул, на этот раз с большим энтузиазмом.
— Или, может, настоящий военачальник — это Джо? — спросила я.
При этом имени Бен отрицательно покачал головой, и на его лице отразилось сожаление.
— А потом, конечно, это можешь быть… ты.
Его передернуло.
— Я бы никогда так не поступил. Я хочу стать твоим главным покровителем и защищать тебя от враждебно настроенных военачальников, когда мы вернемся в Нью-Йорк.
— Ну, все, что я могу сказать на прощание: для меня большая честь получить такую высокую оценку и находиться неделю в твоей власти.
Бен поднял бокал.
— Это большая честь для меня, Эстер.
Закончив ужинать, мы вернулись в гостиную. Сабля все еще лежала на столе, зловеще поблескивая.
— Не желаешь ли пропустить еще стаканчик перед сном? — спросил Бен.
Я была рада, что вечер не заканчивается, хотя и отдавала себе отчет в том, что должно произойти дальше. Я взяла большой бокал скотча, Бен налил второй себе, затем сказал, что должен отпустить прислугу на ночь.
Мой ум бешено заработал. Наверное, я хотела, чтобы Бен попытался соблазнить меня, чтобы он вышел из равновесия и чтобы у проекта появилось логическое завершение. Первое представление было виртуальным, потому что Кристина недосягаема. Юдифь же, напротив, может стать доступной — до определенного момента. Но Бен за ужином едва пригубил вино. Я практически сама выпила всю бутылку. Я задумалась о том, стоит ли продолжать. Я засунула руку в потайной кармашек и достала склянку.
Единственное, что меня останавливало, это то, что за мной могут наблюдать скрытые камеры. Держа флакон в руке так, чтобы он был незаметен, я отвинтила крышку. Затем встала, подошла к столу и принялась упаковывать камеру, с увлечением погрузившись в это занятие. Через минуту я тайком налила пару капель в бокал Бена.
Даже если камеры и наблюдали за мной, уверена, что я проделала все незаметно. Я снова села на диван и отхлебнула виски. Препарата слишком мало, чтобы причинить Бену вред, успокаивала я себя, но это поможет ему расслабиться и, возможно, вызовет потерю памяти утром.
Я сидела на огромном диване, освещение в комнате стало более приглушенным, и я смотрела на пейзаж за окном. Снег сиял в свете луны. Тишина казалась такой же всепоглощающей, как время. Вскоре вернулся Бен и сел на другой край дивана. До этого я сидела, подобрав под себя ноги, но теперь вытянула их, уменьшая расстояние между нами. Мои ступни по-прежнему были босыми. Я заметила, что Бен взглянул на пальцы моих ног, затем быстро отвел глаза, словно его поймали с поличным. Глядя в окно на снег, он выпил немного виски, потом еще. Вскоре мы оба осушили свои бокалы.
— Я получил удовольствие от общения с тобой, Эстер, — наконец сказал Бен. Его язык немного заплетался. Потом он широко зевнул и погладил меня по ноге. — И особенно мне понравился сегодняшний вечер. — Он посмотрел прямо мне в глаза.
Я ответила на его взгляд.
— У тебя фантастическое платье, — продолжал Бен.
Я придвинулась к нему.
— Хочешь взглянуть поближе на свой шедевр? — спросила я.
Он не ответил, но его пальцы быстро пробежали от моей ступни к тесемкам на платье. Бен медленно развязал их одну за другой. Его руки дрожали, а дыхание заметно участилось. Он снял с меня верхнее платье и провел пальцем между моих грудей вниз по животу, до пупка. Наконец-то его защита сломлена!
Я отодвинулась, желая продлить сцену, чтобы наркотик подействовал полностью. Теперь вечер стал по-настоящему интересным. Я приблизила к нему лицо.
— Я прочитала твою анкету, — сказала я. — Кто такая Джульетта?
Мои слова полностью изменили настроение Бена. Он отпрянул от меня, отодвинулся на другой конец дивана и посмотрел в окно на снег. Минута прошла в молчании.
— Джульеттой, — с невероятной нежностью в голосе произнес Бен, — Джульеттой звали мою мать.
— Что с ней произошло? — осторожно спросила я.
— Ее убили, — бесстрастно ответил он, — застрелили на улице в Бостоне. Мне тогда было десять лет.
Я взяла его руку и положила ее обратно на свою ступню.
— Чем она занималась? — спросила я.
Бен повернулся ко мне. Я с тревогой заметила, что его глаза помутнели и он с трудом выговаривает слова.
— Она была художницей. Абстрактные картины маслом.
Я притянула его к себе, и он замолчал. Я положила его голову себе на грудь и смотрела, как по его щеке скатывалась слеза. Я гладила его волосы, а он принялся осыпать легкими поцелуями мою ключицу. Потом я услышала, что его дыхание замедляется, и почувствовала, как тяжелеет его голова. Действие наркотика оказалось более сильным и совсем не таким, как я ожидала. Но для меня это стало огромным облегчением. Я уже было подумала, что загнала себя в тупик. А теперь самый подходящий момент, чтобы закончить представление. Но я испытывала жалость к Бену, пережившему такую трагедию. Это была уже не игра: я вдруг увидела, какой он на самом деле.
