Энн Эдвардс - Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару
В «Унесенных ветром» Пегги имела дело с тем, что она прекрасно знала, но область ее познаний была ограничена одним — историей Атланты во время и сразу после Гражданской войны. Пегги надеялась, что публикация книги может помочь ей занять новое, более высокое, положение в атлантском обществе, что друзья перестанут, наконец, говорить, что она зря тратит свою жизнь, и что литературные круги станут относиться к ней хотя бы с некоторой долей почтения. Но ей и в голову не могло прийти, какие потрясения обрушатся на ее жизнь. Пока клуб «Книга месяца» не остановил свой выбор в июле 1936 года на ее романе, она полагала, что получит чуть больше тысячи долларов от ее продажи. В то же время финансовое положение Маршей было таково, что эта сумма позволила бы им покончить с долгами и стать платежеспособными. А теперь, совершенно неожиданно, она стала просто богатой.
Так, в сентябре пришел чек от Макмиллана на 43,5 тысячи долларов (ройялти от продаж), а в октябре — еще один на 99,7 тысячи, что могло считаться невероятной удачей в разгар Великой депрессии. А кроме того, были еще и 500 долларов аванса, и 5 тысяч, полученных от клуба «Книга месяца», 5 тысяч санкционированного Лэтемом аванса по ройялти и 45 тысяч от продажи прав на экранизацию романа.
Да, Пегги была теперь богатой женщиной и с каждым днем становилась все богаче. Огромные суммы, которые она получала, казались ей нереальными. Она была уверена, что долго так продолжаться не может, и все же была непоколебима в своем решении не писать больше ничего и никогда. А это означало, что тех ройялти, которые она получала сейчас с каждого проданного экземпляра романа, должно было хватить Маршам на всю оставшуюся жизнь.
Судебные дела занимали большое место в мыслях Пегги, поскольку Стефенс практически ежедневно советовался с ней по всем вопросам, связанным с нарушением ее авторских прав различными производителями одежды, косметики и игрушек, использовавшими ее имя, название книги или имена героев романа для рекламы своей продукции. Различные организации — как профессиональные, так и любительские, включая и церковные группы, — цитировали ее книгу без разрешения. А потому и сам Стефенс, и все его лучшие таланты были теперь постоянно при деле. Он превратился в защитника авторских прав, и хотя сомнительно, чтобы он ловил всех нарушителей, тем не менее Марши жили в состоянии постоянных судебных тяжб. И обо всех юридических или деловых затруднениях ежедневно докладывалось самой Пегги.
К тем людям, которые, как говорила Пегги, «готовы были пикировать как стервятники на труп», нарушая ее авторские права, добавлялись еще и разного рода самозванцы, объявлявшиеся в Калифорнии, Мехико и Нью-Йорке и выдававшие себя за Маргарет Митчелл, делая при этом заявления для прессы. Одна из таких самозванок даже пыталась получить кредит в банке.
Ни дня, казалось, не проходило без волнения, вызванного возбужденными звонками Стефенса, и любая минута свободного времени у Маршей была занята обсуждениями тех вопросов, которые были причиной телефонных звонков Стефенса. А поскольку Пегги была вспыльчива и за словом в карман не лезла, то жить с нею в это время было нелегко.
Теперь она была убеждена, что в мире полно «воров и мошенников» и что все они кормятся ее удачей. И это циничное отношение ясно ощущалось даже в ее взаимоотношениях с издательством Макмиллана.
Ибо, как Пегги ясно сознавала теперь, ей совсем не удалось «снять скальп» с Сэлзника и что именно Макмиллан забыл предупредить ее, какие большие деньги можно делать на коммерческом использовании атрибутов фильма, приди Сэлзнику в голову мысль сдавать в аренду права на изготовление кукол «Скарлетт» или ремешков для часов «Ретт». И потому в адрес Лу Коул и Джорджа Бретта полетели сердитые письма от Пегги, Джона и Стефенса.
Прислушиваясь к доводам Джона и Стефенса, уверявших ее, что издательство небрежно отнеслось к защите ее основных прав, Пегги настаивала на внесении изменений в контракт. Бретт же в ответном письме пишет, что хорошо бы ее юристу приехать в Нью-Йорк, чтобы обсудить суть дела, и что «Макмиллан» готов «оплатить расходы».
В Атланте наивно посчитали, что это будет означать оплату как гонорара Стефенса, так и его дорожных и гостиничных расходов, и это свое мнение изложили в письме к Бретту. Ужаснувшись тону и содержанию подобного послания, Бретт тут же аннулировал свое приглашение. И с этого момента отношения между Пегги и издательством становятся весьма напряженными.
Больше других переживала по поводу сложившегося положения Лу Коул, и потому ее муж, Ален Тейлор, решил вмешаться, с тем чтобы успокоить «взъерошенные чувства» Пегги. Он пишет ей длинное, успокаивающее письмо, в котором пытается защитить Лу и «Макмиллана», но непоколебимая верность семье, отличавшая Пегги, выдержала это испытание: позицию Стефенса она продолжала поддерживать безоговорочно.
Возможно, для того, чтобы облегчить ситуацию, «Макмиллан» вернул Пегги все права на зарубежные издания, за исключением английских. Но вопрос с Сэлзником уладить так и не удалось, и пламя конфликта продолжало угасать.
Несмотря на уверенность Маршей, что с ними плохо обошлись, справедливости ради следует признать, что действия «Макмиллана» в отношении обеспечения авторских прав Пегги были, как правило, верными. Даже его решение воспользоваться услугами мисс Уильямс было попыткой обеспечить Пегги компетентного представителя на переговорах с кино боссам и.
Кроме того, каковы бы ни были ее достоинства, следует признать, что рукопись «Унесенных ветром» издательство получило в ужасном состоянии, что оно дважды изменяло условия контракта в пользу Пегги, что выплачивало ей деньги до того, как поступят ее законные ройялти, а кроме того, «Макмиллан» подготовил и издал рукопись и сделал все для распространения книги с огромной заботой и вниманием. В своих ранних письмах к Лу и Лэтему Пегги не уставала повторять: «Я никогда не могла бы подумать, что издатели могут быть так милы».
Но с тех пор как успех книги был обеспечен, а переговоры с кинокомпанией закончены, Пегги, похоже, начала думать, что любезность «Макмиллана» была не более чем способом извлечь выгоду из ее былой наивности.
9 октября она пишет Гершелю Брискелю, что Стефенс прибудет в Нью-Йорк в следующий вторник на встречу с Джорджем Бреттом и юристами издательства и что расходы его будут оплачены «Макмилланом».
«Этот бизнес и юридические хитросплетения, в которые мы теперь вовлечены, уже измучили нас всех. Они разрушили почти все мои планы, забирают почти все свободное время у Джона и большую его часть — у Стефенса. Мне кажется, что если бы все удалось решить, то я, возможно, начала бы приходить в себя… И я надеюсь, что Стиву удастся уладить все в ходе своей поездки на север.
Конечно, если бы там были какие-нибудь бумаги, требующие моей подписи, я бы поехала с ним, но я скорее суну голову в пасть льва, чем без крайней необходимости выйду сейчас из дома. Вы не можете себе представить, как ведут себя люди по отношению к новой знаменитости. Мы неделями жили фактически за баррикадами… Я не создана для того, чтобы быть знаменитой».
А следом Пегги впервые выражает свое замешательство и недоумение по поводу массового увлечения ее романом:
«Гершель, когда у меня есть свободная минута, я спокойно размышляю о своей книге… И так до конца и не могу понять, где хвост, где голова… Я не могу понять, почему моя книга продается в таких невероятных количествах… Здесь, в Атланте, студенты пятых и шестых курсов читают ее — как акушерские подробности, так и всю подряд… Старые люди, благослови их Господь… Она нравится коллегиям адвокатов и судьям… Большинство писем и телефонных звонков — от мужчин-врачей. Особенно она нравится психиатрам. Архивные клерки, лифтеры, продавцы в универсальных магазинах, телефонистки, стенографистки, гаражные механики, школьные учителя — о Боже, я могла бы про должать и продолжать — любят ее. Но больше всего сбивает с толку то, что они покупают ее. Союз дочерей Конфедерации одобрил этот роман, сыновья ветеранов Конфедерации с великим шумом и грохотом одобрили ее. Ее читают дебютантки и вдовы. И католические монахини тоже любят ее.
Чем объяснить все это… Несмотря на размеры и насыщенность деталями, в основе своей это совершенно обыкновенный рассказ о совершенно обыкновенных людях. В нем нет ничего от изящной словесности, нет великих мыслей, скрытого смысла, символизма, нет никаких сенсаций — нет ничего, абсолютно ничего из тех качеств, которые делают другие бестселлеры — бестселлерами. Тогда чем объяснить это повальное увлечение ею всех — от пятилетних до девяностолетних? У меня нет ответа».
Сейчас, по прошествии определенного времени, проанализировать массовое увлечение романом — задача уже не столь сложная. Каждый находит в этой книге что-то свое и лично для себя.
