Лиза Альтер - Непутевая
— Крови нет, — сказала я и удивленно покачала головой.
Подошел Айра.
— Как смешно. Там нет крови, — улыбнулась я.
Он взял меня за руку, повел к чьей-то машине, усадил на заднее сиденье и медленно повез к флигелю.
— Ведь правда? — спросила я дома. — Там нет крови?
— Чем я могу тебе помочь?
— Я никого не хочу видеть. Уйди.
Я проснулась посреди ночи и потянулась к теплому телу Эдди. Она всегда обнимала меня и грела своим телом. Никто не ответил. В постели я была одна.
Я опустила ноги на холодный дощатый пол и все вспомнила. Эдди в морге в Старкс-Боге в полном мире с народом. Я сидела, обхватив колени руками, и стонала.
Боже! Мне так нужна Эдди! Я поеду на лыжах в город, подкрадусь к моргу, найду ее среди трупов… без головы. Разве может тело, дарившее мне столько счастья, стать холодным и мертвым? Разве может не отвечать мне? Тело, которое дрожало и трепетало под моими руками… Ласкай я его хоть вечность, оно не оживет. Эдди… Где ты, Эдди?
Мы не смогли сообщить матери Эдди и похоронили ее сами. Когда привезли из крематория в Монреале пепел, все решили, что я должна сама — совсем одна — похоронить ее. Я взяла урну и вышла в сад. Из снега торчали сорняки и сухие колосья. Я лопатой расчистила место, где была грядка с помидорами. Как лукаво улыбалась Эдди, утверждая, что вредно полоть помидоры! Я рассыпала пепел и засыпала снегом.
Мона, Этель и я пытались жить на ферме Свободы, как, конечно, хотела бы Эдди, — не прекращая работы. Мы собирали сок, ухаживали за лошадьми и телятами, убирали и варили еду. Я старалась работать, но мне было все равно. Я бросала дела и подолгу смотрела вдаль, удивляясь, зачем я здесь и зачем что-то делать. Единственное, что удерживало меня на ферме, — это смутное ощущение, что я отдаю дань памяти Эдди.
Несколько раз в неделю мы дежурили по очереди в сарае, поддерживая огонь под кленовым соком. Я легла на пол, мокрая насквозь от пота, и стала размышлять о гибели Эдди. Случайно ли она налетела на провод? Или нарочно? Другими словами, подтолкнула ли я ее к самоубийству, заставив ревновать? Или она случайно попала в собственный капкан? Я не знала ответа и не узнаю никогда. Я буду нести крест этой вины до самой могилы…
Я что было сил стукнула кулаком в стену и забилась в рыданиях… Успокоившись, я вытерла слезы, высморкалась и услышала какой-то шум. Дверь распахнулась. Вошел Айра.
— Послушай, — сказал он. — Я чувствую себя отвратительно после того, что случилось с твоей подругой. Не могу спать. Я точно не понимаю, что тогда произошло, но чувствую, что виноват. Я могу что-нибудь сделать?
— Ты не виноват. Пожалуйста, уйди. Оставь меня одну.
— Но ты можешь объяснить, в чем дело?
— Нет.
Он виновато посмотрел на меня и вышел.
Следующие несколько дней во флигеле витал неприятный запах.
— Смерть. — Мрачно сказала Мона. — Это ее запах.
Я содрогнулась. Потом принесла сандаловые палочки, мы зажгли их и походили, размахивая, как ладаном.
Однажды утром, когда мы втроем собирали на холме сок, флигель вспыхнул, словно гигантский газовый факел. Он сгорел дотла прежде, чем примчались пожарные в желтых плащах и черных касках. На несколько ярдов вокруг снег мгновенно растаял.
Мы стояли, оцепенело глядя на догоравшие руины.
— Утечка газа, — подошел к ним Айра. — Очень похоже. — Он стал задавать нам вопросы, и когда мы рассказали, что избавлялись с помощью сандаловых палочек от запаха смерти, посмотрел на нас как на аборигенов. — Вы чувствовали запах газа и зажигали спички?
Мона с ненавистью посмотрела на него и отвернулась. Они с Этель отошли к машине, заявив, что отправляются на свою ферму. Я сказала, что приду позже. Я хотела побыть одна.
Пожарные, разочарованные, что не пришлось показать свою ловкость, уехали ни с чем. Осталась только красная машина Айры с горящими на крыше фонарями.
— У меня огромный дом, — мягко сказал Айра. — Много комнат. Если тебе негде жить, поживи у меня.
Я подошла к пожарной машине, села рядом с ним и почувствовала, что моя жизнь все еще впереди.
Глава 10
Пятница, 30 июня.
На третье утро после переливания крови миссис Бэбкок обнаружила в унитазе странный черный сгусток.
— Это мелена, — объяснил доктор Фогель, глядя в сторону. — Результат желудочного кровотечения. Я перевожу вас на щадящую диету. И назначаю другое лекарство. — Он помедлил. — Сегодня днем введем еще две унции здоровой крови. У вас болезнь Верльгофа, миссис Бэбкок. — Он произнес это имя так, будто говорил о каком-то римском божестве.
Миссис Бэбкок серьезно кивнула. Этот белобрысый молодой человек годился ей в сыновья. Довольное выражение лица, когда он произносит медицинские термины, забавляет ее. Как часто она видела в нем своих детей! С таким же важным видом Карл как-то показывал, как научился вязать скаутский узел. Она внимательно смотрела, заставляя себя интересоваться этими колышками и петлями, задавала вопросы и слушала обстоятельные ответы. Он стал демонстрировать свое мастерство, но веревка порвалась и упала. Карл покраснел и смутился. Потом тайком заглянул в записную книжку и сказал, что сделал это специально, чтобы показать, как не надо вязать узел.
Конечно, лучше бы рядом был доктор Тайлер. Они через многое прошли вместе: роды, смерти, менопаузу, ангины, поносы, депрессию. По крайней мере, он был человеком одного с ней уровня. Даже если он не знал, что делать, возраст и опыт позволяли ему найти выход.
— Молодой человек, — спросила она, — и все-таки: насколько опасно я больна?
Он выпрямился и опустил стетоскоп.
— Гм-м-м… Вы достаточно больны, чтобы лежать здесь. Согласны?
— Я могу умереть?
— Я бы не сказал, но… — он откашлялся. — Никто не живет вечно. — И вышел из палаты.
Миссис Бэбкок услышала, как он налетел на кого-то и дал волю своему раздражению.
— Бегают тут всякие… — долетело до нее.
Что с ней происходит? Уэсли умер от сердечного приступа на полу своего кабинета. Через два месяца у нее началось кровотечение из носа, продолжавшееся несколько часов. Доктор Фогель сделал анализ крови и прописал преднизолон. Через неделю она ушла из больницы. Спустя три месяца все повторилось. Три недели назад из носа снова пошла кровь. Лекарство не помогало. Ей сделали переливание крови и новые анализы. Теперь он надеется на новое лекарство. Что же с ней происходит? Почему он обращается с ней как с ребенком?
В палату неуклюже вошла Джинни. В застиранной футболке с надписью «Яблочное вино Бун» и каком-то полукомбинезоне. Где она это откопала? Миссис Бэбкок закрыла глаза и вздохнула.
— Извини, мама, если тебя это раздражает, — мрачно сказала Джинни, — но это единственное, что у меня есть.
— Бедняжка! Я понимаю, трудно сводить концы с концами всего на восемь тысяч долларов в год! — Она снова вздохнула и заставила себя не обращать внимания на наряды Джинни. Ее всегда удивляло, как быстро изменяются дети физически. Будь ее воля, она оставила бы всех в возрасте пяти лет. Она обожала их маленькие тела в этом возрасте. Никогда потом им не требовалось от нее столько помощи, никогда не случалось столько несчастий. Они танцевали под пластинки, и от их трогательного, грациозного вида у нее невольно текли слезы. Они цеплялись за ее колени, требуя успокоить и поцеловать.
К сожалению, дети быстро росли. Пошли в школу и стали отворачиваться от ее объятий; старались все делать сами и не искали спасения у нее на коленях. Голоса мальчиков стали ломаться, они превратились в неуклюжих хвастливых подростков. У Джинни началась менструация, развились бедра и грудь. Они — ее дети — могли точно так же, как родители, испытывать желание и страсть, у них могли появиться собственные дети, на которых они будут смотреть, ожидая, что те станут лучше родителей.
Особенно тяжело переносил Уэсли выходки Джинни, когда она стала бегать на свидания и возвращаться с размазанным макияжем. Он говорил, что она напоминает ему поросенка, которого нежно растили все лето. А когда они увидели Джинни в больничной палате после падения с мотоцикла мальчишки Клойда?! Страшно вспомнить! Ободранную, в кровоподтеках, как недожаренный ростбиф…
Миссис Бэбкок старалась не думать, кто и что делает с оформившимся телом Джинни, телом, которое она одновременно любила и ненавидела. Ради душевного спокойствия Джинни она старалась вести себя с ней величественно-безразлично. В конце концов, это чувство собственности просто смешно. Теперь у Джинни свой ребенок. Интересно, любит ли она свою дочь, как любила ее в детстве мать? Купания, пеленания, кормления, лечение… Разве могла она ожидать, что Джинни вырастет и станет чужой? Не способной думать ни о ком, кроме себя. Иначе она не явилась бы в этом дурацком комбинезончике.
