Патриция Хаган - Любовь и ярость
Вместе с людьми, которые принесли домой тело отца, пришла и Элейн Барбо. Именно она и была тем человеком, который взял на себя труд объяснить юному Гевину, что его отец верил в одно, а Тревис Колтрейн - в другое. Она сказала также, что Гевину ещё не раз придется слышать об отце разные небылицы, например, что он был членом страшного Ку-клукс-клана, и делал всякие ужасные вещи, но Элейн сказала, что мальчик не должен верить этому. - Твой отец, - продолжала шептать она, - был храбрейшим из храбрых, потому что жизни своей не пожалел, защищая то, во что свято верил. А верил он в превосходство белой расы и в то, что ниггеры должны знать свое место. И ты, Гевин, не должен думать плохо об отце ... - И он вырос с гордостью за Стюарта.
Его мать так никогда и не оправилась от этого удара. Казалось, желание жить покинуло её, она лежала целыми днями, забыв об осиротевшем Гевине, и не прошло и года, как её не стало. Единственные близкие родственники мальчика, дядя с женой, и не подумали взять к себе сироту. Этой бездетной паре шумный и подвижный ребенок показался слишком большой обузой. Они уже обсуждали, что, может быть, стоит отправить его в городской приют, но тут вмешалась Элейн. Категорически заявив, что не позволит сыну Стюарта жить с чужими людьми или рассчитывать на городскую благотворительность, она увезла мальчика с собой. Так Гевин впервые попал в огромный, фантастической красоты особняк семьи Барбо, и с этого момента он уже никогда не жил прежней жизнью. Он узнал, каково это - не знать ни в чем нужды, носить роскошную одежду, дорогую обувь, забыть о том, как ложиться спать на пустой желудок. Потом Элейн ненадолго уехала, а вернувшись, привезла с собой Дани Колтрейн. Бог свидетель, разве он рассердился на это? Кто бы знал, каково это было - жить бок о бок с отродьем человека, который лишил его отца, а ведь он, черт побери, и слова не сказал! И никогда бы не сделал этого, скорее по своей воле отправился бы в приют навечно. Он так и сказал тогда Элейн, а та, вздохнув, погладила мальчика по голове и объяснила коротко, что Дани не виновата в том, кто её отец. Она добавила, что девочка - дочь её родной сестры и, следовательно, член семьи Барбо, и это самое главное, а, значит, и обсуждать тут нечего.
Поначалу Гевину приходилось нелегко, но мало-помалу он притерпелся и привык. А по мере того, как они становились старше, девочка все больше начинала нравиться Гевину и теперь он удовольствием останавливал на ней взгляд. Шли годы, и Дани постепенно хорошела, превращалась в хрупкую, очаровательную девушку с глазами цвета свежего меда. По спине рассыпалась густая копна светло-каштановых волос, а изящная фигурка, стройная, как фарфоровая статуэтка, не раз заставляла сердце Гевина отчаянно колотиться в груди. Он сравнивал её с сочным, истекающим соком плодом, и у него чесались руки сорвать его.
Пока дети росли, внезапно скончался отец Элейн, а та, ничего не понимая в семейных делах, принялась хозяйничать сама И не прошло и нескольких лет, как они были разорены. Поэтому, когда французский аристократ граф Клод де Бонне сделал Элейн предложение, та не колебалась ни минуты. Облегченно вздохнув, она ухватилась за эту возможность и уехала во Францию. У де Бонне был прелестный маленький замок на вершине скалы на берегу Средиземного моря, недалеко от Монако. Туда Элейн перевезла и детей.
Никогда ещё Гевин так не скучал по дому, как в те первые годы. Поначалу он безумно хотел вернуться в Кентукки, но потом понемногу привык и новая жизнь постепенно даже понравилась ему, особенно после того, как он оценил её преимущества. Благодаря принцу Чарльзу Ш, тридцать три года тому назад разрешившего на своей земле азартные игры и построившего первое казино, Монако - или Монте Карло, как называл его сам принц, скоро превратилось в бурлящую жизнью роскошную столицу игорного бизнеса. Жизнь здесь была сказочной и восхитительно интересной, и Гевин вскоре страстно полюбил её. Все реже и реже он думал о возвращении в Америку, и постепенно его мечты о родине как бы заволокло легкой дымкой. Не то, чтобы он решил навсегда остаться во Франции, просто теперь возвращение откладывалось на неопределенный срок, когда он, например, постареет настолько, что просто будет уже не в состоянии наслаждаться всеми прелестями Монте Карло.
Внезапно волна возмущения нахлынула на Гевина, когда он вспомнил, что граф в конце концов тоже поддался безумной страсти к игре. И когда, не больше года назад, он был застрелен на дуэли, очень быстро выяснилось, что к этому времени он уже успел промотать почти все состояние. С тех пор вся жизнь Элейн проходила в судорожных попытках хоть как-то сохранить жалкие остатки богатства покойного мужа и свести концы с концами.
Наконец, дела пошли настолько плохо, что Гевин решил поговорить с Элейн. Он поинтересовался, почему она не потребует, чтобы Колтрейн увеличил содержание Дани, ведь ему было хорошо известно, что тот к этому времени разбогател и стал владельцем одного из самых крупных месторождений серебра в Неваде.
Элейн терпеливо выслушала его, объяснив затем, что Колтрейн вряд ли согласится. В конце концов, прошло уже тринадцать лет с тех пор, когда он в последний раз получил письмо от дочери.
Гевин не верил своим ушам. - Она, что, с ума сошла?! Ведь её отец один из богатейших людей в Америке, а она знать его не желает? Как можно быть настолько безмозглой?!
Элейн и бровью не повела, хотя он ещё долго кипел от возмущения. Она только холодно напомнила ему, что Дани сейчас не хочет иметь с отцом ничего общего и для этого есть очень веская причина. - Видишь ли, - смущенно улыбнулась она, - Дани много раз писала ему, но я всегда уничтожала письма. И поскольку девочка ни на одно из них не получила ответа, она уверена, что это он бросил её. Она свято верит в то, что отец знать её не хочет, потому что она предпочла жить со мной.
И тут Гевин не выдержал. Потеряв голову, он кричал и брызгал от возмущения слюной, называя Элейн безмозглой, старой курицей. Благодаря её глупости и упрямству, возмущался он, они остались почти без гроша за душой. Она оправдывалась как могла, сетуя, что никто не подозревал о несчастной страсти покойного графа к азартным играм. Ведь все были уверены, что он богат и будущее их обеспечено.
Итак, Гевину одному предстояло искать выход из тупика, в котором оказалась вся семья. Но что он мог сделать? Ведь он уже успел привыкнуть к роскоши, любил её и не мог без неё обойтись. Он ещё не забыл, что такое бедность, и нищета казалась ему хуже смерти.
Отогнав нахлынувшие воспоминания, Гевин вынул из шкафа сорочку, маленькое произведение искусства из тончайшего шелка цвета слоновой кости. Сшитая вручную, она прекрасно облегала тело и замечательно гармонировала с элегантным темно-голубым смокингом, который он выбрал в этот день из сотни других, тоже принадлежавших ему. Все это множество дорогих костюмов было в строгом порядке развешано на плечиках в просторной гардеробной. Слава Богу, что в казино не принимали в заклад одежду, с мрачным юмором подумал он, иначе милейший граф мог бы оставить меня голым.
Он слабо улыбнулся, бросив прощальный взгляд на свое отражение. Потихоньку в голове у него начал складываться отличный план. Еще утром, когда Элейн ворвалась к нему в комнату, размахивая каким-то письмом и бессвязно что-то выкрикивая, неясная мысль забрезжила в мозгу молодого человека. С тех пор он постоянно обдумывал свою идею и, наконец, пришел к мысли, что стоит попробовать.
Он с усмешкой вспомнил, как читал письмо, а Элейн в нетерпении не сводила с него широко раскрытых глаз, как он потом долго хохотал, а она все не понимала.
- Неужели до тебя не доходит, что это может значить для всех нас? наконец спросил он.
Она нехотя кивнула. - Тревис пишет, что он теперь будет жить в Париже вместе с Китти. Он хочет увидеться с Дани, попытаться заново узнать её.
Гевин нетерпеливо отмахнулся, перебив её. - Да, нет, я не об этом. Он же собирается остаться в Париже надолго. - Он торопливо пробежал глазами письмо, - Вот, читай. Тревис пишет, что составил распоряжение. Он хочет ещё при жизни оставить детям свое состояние, его имущество будет разделено поровну, серебряный рудник достанется его сыну и Дани.
Не в силах сдержаться, он помахал письмом перед носом Элейн. - Вот оно! Дани сможет продать свою долю в разработках брату, или кому угодно, и мы снова будем богаты!
Элейн попыталась было образумить его, напомнив, что у Дани, вне всякого сомнения, есть свои планы по поводу того, как в будущем поступить со своей долей наследства. - А вдруг девочка решит вообще навсегда вернуться в Америку и жить там, - осторожно добавила она.
- Ну, тогда ей лучше как можно скорее выбросить эти мысли из головы, буркнул Гевин. - Впрочем, оставь, я сам обо всем позабочусь, это не твое дело. И ни слова Дани об этом письме, ты поняла? - грозно предупредил он. Зная его вспыльчивость, Элейн молча кивнула. Она настолько ненавидела Тревиса, что охотно пожелала в душе, чтобы этого письма никогда не было, как, впрочем, и всех его прежних писем.
