Мор Йокаи - Золотой человек
— Да вы настоящий чародей, сударь! Еще вчера эта стрекоза так боялась лягушек и жаб, что готова была бежать от них на край света…
Пока Ноэми накрывала на веранде стол к ужину, она прочла матери целую лекцию по батрахологии,[11] пересказав ей все услышанное от Тимара. Она рассказала о том, как полезны, разумны и забавны лягушки.
— Знаешь, мама, оказывается, напрасно говорят, будто они выпускают яд, залезают в рот к спящим людям, высасывают у коров молоко, а если их подразнить — подержать над ними паука, они якобы лопаются от злости. Все это досужие выдумки невежественных людей; Лягушки — наши верные друзья, они бодрствуют ночью, оберегая наш покой. Ты видела крохотные следы на чисто подметенных дорожках вокруг дома? Это следы лягушек, они ночью стерегут наши сады — чего же их бояться?
Тем временем Тимар смастерил из ивовых прутьев лесенку для зеленого метеоролога и опустил его в банку с широким горлышком, до половины наполненную водой; сверху он обвязал банку бумагой, в которой сделал небольшое отверстие, чтобы в эту отдушину бросать мух пленному предсказателю. Квакша, разумеется, сразу же опустилась на дно банки, примирившись со своей участью. Видимо, ей было не до мух и не до кваканья. Ноэми обрадовалась, узнав, что в ближайшие дни будет хорошая, теплая погода.
— Ну, сударь, — заметила Тереза, подавая на стол ужин, — вы не только сотворили с Ноэми чудо, но и сделали доброе дело. У нас на острове был бы настоящий рай, если бы Ноэми не боялась лягушек. Раньше, стоило ей увидеть даже махонького лягушонка, она бледнела и ее бросало в дрожь. Калачом, бывало, не заманишь выйти за изгородь, где в болоте квакает несметное множество лягушек. А теперь ее не узнать… Вы приобщили Ноэми к природе, так сказать, вернули в родную стихию.
— Да, она очень любит природу, — заметил Тимар.
Тереза глубоко вздохнула.
— Почему ты так тяжело вздыхаешь, мама? — спросила Ноэми.
— Ты же знаешь…
Тимар догадывался, чем вызван этот вздох.
Ноэми решила переменить тему.
— Рассказать вам, когда я стала бояться лягушек? Как-то давно на моих глазах один злой мальчишка избивал огромную жабу, темно-коричневую, как хлебная корка. Он называл ее воловьей лягушкой и уверял, что если хлестать ее крапивой, то она от ожога взревет, как вол. Потом он в самом деле отхлестал ее крапивой, и она принялась так жалобно реветь, что мне этого вовек не забыть. Казалось, бедняжка ревом призывала к мести весь свой род. Все ее тело покрылось белой пеной. С тех пор мне все время чудилось, что лягушачье племя подкарауливает меня и хочет обрызгать ядом. А злой мальчишка хохотал во все горло, когда несчастная жаба ревела.
— Кто же был этот изверг? — спросил Тимар.
Ноэми молча презрительно махнула рукой. Тимар догадался, о ком идет речь. Он взглянул на Терезу, и та утвердительно кивнула. Они уже научились без слов понимать друг друга.
— С тех пор он не был здесь? — поинтересовался Михай.
— Увы, он является сюда каждый год и все тянет, тянет мою душу. Решил, видно, по миру нас пустить. Приплывет на шаланде и, если я не могу дать ему денег, забирает все наши припасы — мед, воск, шерсть, — а потом продает. Я отдаю ему все, что есть, лишь бы хоть на время отделаться от него.
— В этом году он еще не приезжал, — заметила Ноэми.
— О, этот малый никуда не денется! Того и гляди, нагрянет.
— Уж лучше бы он сейчас приехал, — выпалила Ноэми.
— Зачем? Глупышка ты моя!
Ноэми вспыхнула.
— Так мне хочется…
«Одно-единственное мое слово может осчастливить этих женщин», — подумал Тимар, осознав, что он принимает близко к сердцу все горести и радости обитательниц уединенного острова. Но он все-таки придержал это слово, совсем как ребенок, который дорвался до любимого лакомства и сперва подбирает со стола крошки, оставляя самое вкусное напоследок.
Ужин кончился, солнце закатилось, спустился тихий и теплый весенний вечер. Небосвод казался огромным прозрачным золотым куполом. Деревья стояли недвижно, не шелохнувшись.
Мать и дочь поднялись со своим гостем по деревянной лестнице на высокую скалу, с вершины которой открывался чудесный вид на окрестные просторы, а сквозь кроны деревьев за зарослями камыша поблескивал Дунай.
Остров раскинулся под скалой, словно сказочное море, где каждая волна играла различным цветом: нежно розовели яблони, алели абрикосы, верхушки тополей были окрашены в золотисто-желтые тона, груши усеяны белыми цветами, сливы — бледно-зелеными. Среди всего этого моря цветов поднималась отвесная скала, увитая огненно-красными розами и похожая на огнедышащий вулкан, вершину ее покрывали многолетние заросли лаванды.
— Какая красота! — воскликнул Тимар.
Кругом было дремотно и тихо.
— О, если б вы видели здешние места летом! — с жаром заговорила Ноэми. — Скала от самого основания и до вершины одевается желтыми цветами дельфиниума, а лаванда покрывает ее макушку голубым венцом.
— Я непременно приеду полюбоваться этим зрелищем! — обещал ей Тимар.
— Правда? — Ноэми радостно и порывисто протянула Михаю руку, и он впервые в жизни почувствовал горячее прикосновение женской руки.
Потом в избытке чувств она прижалась к плечу матери и обняла ее за шею.
Глубокая тишина и покой царили на острове. Вся природа, казалось, замерла. Только монотонное кваканье лягушек нарушало вечернее безмолвие. На востоке забрезжило бледное сияние. Одна половина неба была темно-синяя, а другая — опаловая.
— Слышишь, как квакают лягушки? — шепнула матери Ноэми. — Знаешь, что они напевают в этот вечерний час: «О моя милая! О моя хорошая! О моя чудесная!» Так говорят они своим любимым всю ночь напролет.
И девушка три раза поцеловала мать.
Михай позабыл обо всем на свете, он стоял на вершине скалы, скрестив руки на груди. Молодой месяц выглядывал из-за трепещущих вершин тополей. Он сиял чистым серебристым светом.
Странное, еще не изведанное чувство овладело Михаем. Что это было — любовная тоска или опасение? Тревожное воспоминание или манящая надежда? Нарождающаяся радость или утихающая печаль? Возвышенное чувство или животный инстинкт?.. Смутное ощущение или предчувствие? Дремотное состояние или весеннее пробуждение жизни? Некогда он так же вот глядел на заходящий месяц, который бросал на воду за кормой затонувшего судна последние серебряные блики. Мысли его уносились в небесные дали, залитые лунным сиянием, и он словно ожидал от молодого месяца ответа на свои мучительные вопросы. «Все-таки ты меня не понимаешь, — думал он. — Вот скоро я вернусь сюда, и тогда ты все поймешь!»
Паук среди роз
Люди, которые живут своим трудом, не могут позволить себе долго стоять на вершине скалы, любуясь луной и живописным пейзажем, — у них по горло дел; тетушке Терезе надо было спешить к козам и овцам, которые с нетерпением ждали, чтобы их подоили, а Ноэми — заготавливать траву для коз.
Тимар стоял, прислонившись к косяку двери, попыхивал трубкой и мирно беседовал с хозяйками; он чувствовал себя молодцеватым крестьянским парнем, который ухаживает за приглянувшейся ему девушкой.
Котел, в котором уже выкипела розовая вода, хозяйки долили на ночь водой, и все наконец отправились спать.
Тимар попросил устроить ему постель на пасеке. Тереза приготовила ему мягкое ложе из свежего душистого сена, а Ноэми ловко взбила подушку. Не успел он лечь, как его одолел сон. Всю ночь ему снилось, будто он нанялся садовником в какой-то чудесный сад и в огромных чанах в неимоверном количестве варил розовую воду — целое море.
Когда он проснулся, солнце стояло уже довольно высоко. Он выспался, хорошо отдохнул. Пчелы неумолчно жужжали над его головой, неутомимо собирая нектар. Тимар догадался, что кто-то уже подходил к нему, когда он спал, — возле него стоял бритвенный прибор, который он привез с собой в дорожной сумке. Мужчина, привыкший ежедневно брить подбородок, чувствует себя не в своей тарелке, если не может побриться. И как радуется человек, остановившийся в чужом доме, как благодарен он хозяевам, если утром, проснувшись, он находит возле себя мыло, теплую воду и зеркальце, откуда смотрит на него его заросшая за ночь, унылая физиономия, — проклятая щетина так портила ему настроение. А после сложной процедуры бритья какое блаженство испытывает он, поглаживая рукой гладко выбритый подбородок!
Тимар быстро закончил свой утренний туалет; гостеприимные хозяйки уже ждали его с завтраком, — было подано парное молоко и свежее масло, а затем начался трудовой день, сбор розовых лепестков.
Михай вызвался растирать розовые лепестки, Ноэми обрывала лепестки со срезанных роз, а Тереза хлопотала возле перегонного куба.
Тимар рассказывал Ноэми о розах. Он и не думал говорить ей о том, что ее румяные щечки подобны распустившимся розовым бутонам, — Ноэми наверняка подняла бы его на смех. Нет, он с увлечением рассказывал ей о розах, которые ему приходилось во множестве видеть во время долгих странствий по разным странам. Ноэми с огромным интересом слушала Тимара, он вырос еще больше в ее глазах. На молоденьких, неискушенных девушек производят сильное впечатление умные, знающие и бывалые люди.
