Элизабет Эллиот - Обрученные (Ремингтон - 3)
Его лицо помрачнело.
- У меня есть одно правило, которое все почитают за лучшее соблюдать. Надеюсь, ты последуешь их примеру. Мое дело - это мое дело, и никто не должен в него вмешиваться.
Клаудия пристальней вгляделась в брата. Это был не тот человек, чей образ она носила в сердце все последние пять лет. Их родители часто посмеивались над простодушной открытостью Данте. Сейчас в это сложно было поверить. Веселый юноша с беззаботной улыбкой на устах исчез без следа. Этот новый Данте был значительно старше своих лет, и Клаудии он был совершенно незнаком. Что ж, она, наверное, тоже изменилась. Прожитые годы сделали их мудрее и печальнее.
- А в Чешире у тебя тоже есть дело? - поинтересовалась она.
- Да. - Он осадил лошадь перед небольшой речкой, пересекавшей дорогу. Теперь нам нужно заставить лошадей двигаться задом наперед. Натяни слегка поводья и ударь каблуками по бокам кобылы. - Обернувшись, он указал на упавшее дерево, лежащее у края дороги в добрых двадцати шагах от них. Видимо, оно находилось там уже долгое время, потому что ствол был покрыт мягким зеленым мхом. - Вот до этого дерева ты должна доехать. Затем я скажу тебе, что делать дальше.
Послушавшись, Клаудия коснулась лошади каблуками. К ее удивлению, кобыла поняла приказ и начала пятиться назад, неуклюже переставляя ноги.
- Но зачем все это? - недоуменно спросила Клаудия.
- Твои вопросы начинают мне надоедать, - Данте недовольно прищурился. Раньше ты не была столь любопытна. Видимо, природа берет свое - все женщины чересчур любопытны. А ты ведь, с тех пор как я тебя не видел, успела стать женщиной.
Не став вступать в дискуссию относительно женской природы, Клаудия выдавила из себя преувеличенно любезную улыбку.
- Какой чудесный комплимент! Я вижу, при дворе короля Эдуарда ты научился хорошим манерам. Говорят, ты прячешь лицо, когда появляешься на людях. Так, конечно, удобней говорить гадости - неизвестно ведь, у кого требовать удовлетворения.
- Что тебе известно о королевском дворе? И откуда ты знаешь, в каком виде я появляюсь на людях?
Внезапная напряженность, прозвучавшая в его голосе, испугала Клаудию, она отпустила поводья, и лошадь резко остановилась. Спохватившись, девушка заставила кобылу продолжить движение.
- Я знаю только то, что мне сказал Гай - ты сам никогда не рассказывал о своей жизни при дворе.
- Что этот ублюдок сказал тебе? - потребовал ответа Данте.
- Он не ублюдок! Гай добр и...
- Меня не интересует то, что ты о нем думаешь, - отрезал Данте. - Я хочу знать, что он наговорил тебе.
- Гай сообщил мне, что из всех рыцарей двора ты наиболее приближен к королю, - спокойно ответила Клаудия, - и что ты внушаешь всем придворным священный ужас. Он сказал, что ты прячешь лицо - видимо, потому, что слишком скромен и не любишь привлекать к себе лишнего внимания.
Сперва Данте слегка оторопел, затем улыбнулся своей хмурой улыбкой.
- Судя по всему, у барона Монтегю есть чувство юмора.
- Так что, он солгал мне?
- Нет, не солгал. Все, что он сказал - правда, однако любые факты можно истолковывать по-разному. Мне кажется, у него настоящий талант заставлять тебя верить в то, во что он захочет.
Клаудия была не расположена разгадывать его загадки.
- Что ты имеешь в виду?
- Он заставил тебя поверить в его любовь, - глухо произнес Данте. Монтегю может любить Кьявари не больше, чем летать. Он воспринимает тебя лишь как временное развлечение, как возможность удовлетворить свой пресыщенный аппетит. Завоевать твою любовь для него - просто новая интересная игра. Такое развлечение принято среди английских аристократов его пошиба. - Данте покачал головой. - Ты должна выкинуть Монтегю из головы и сердца. Для него ты - лишь приятное провождение времени. Смирись с этим, поскольку ты никогда его больше не увидишь.
Слова Данте острым ножом полоснули по сердцу, и Клаудия отшатнулась, как будто он ударил ее.
- Ты не прав! Гай любил меня!
- Я прав, как никогда, - хрипло промолвил Данте. Они достигли упавшего дерева, и он остановил лошадь. - В Лонсдейле ты вела уединенную жизнь, и ничего не знаешь о внешнем мире. Тем более о мужчинах. Ты должна доверять мне - поверь, я разбираюсь в этих вопросах лучше. Я твой брат и все, что ни делаю, делаю ради твоего же блага - в отличие от таких типов, как Монтегю, который просто использовал тебя.
- Я вела не такую уж уединенную жизнь, как ты думаешь, - резко произнесла Клаудия. - Дядя Лоренс часто приглашал в гости своих придворных друзей. Когда я с ними познакомилась, то поняла, что надо держаться от них подальше. Ты считаешь, что Гай ничем не отличается от тех аристократических выродков, которых ты знаешь, хотя никогда с ним не встречался. Поэтому я не могу уважать твое суждение о нем - так же, как и твое решение оставить меня в Лонсдейле на пять лет.
Опомнившись, Клаудия замолчала, но было уже слишком поздно. Она не хотела обижать Данте, но запальчивость завела ее слишком далеко. В глазах его наконец появилась жизнь, но этот огненный, бурлящий гнев, которым горел теперь его взгляд, пугал Клаудию даже больше, чем прежние холод и отстраненность.
- Я не собирался держать тебя в Лонсдейле столько лет, - произнес он, сдерживая ярость. - Лоренс согласился отправить тебя в монастырь, как только я пришлю ему золото, которое требует любая богатая обитель от вновь постриженных монахинь. Год назад я послал ему эти деньги - вернее, епископу Жермену, который пообещал мне все устроить. Я написал тебе тогда письмо, в котором объяснял мое решение, но Жермен сказал, что это письмо должно стать последним, поскольку ты теперь будешь далека от мирской жизни.
Данте пристально смотрел на Клаудию, ожидая ее реакции, но она от потрясения не могла вымолвить ни слова.
- В тюрьме я сказал тебе, что у меня много врагов, - продолжал Данте, и эти люди ждут не дождутся возможности отомстить мне. Монастырь единственное безопасное место, где до тебя никто никогда не доберется.
Клаудия наконец обрела дар речи.
- А тебе никогда не приходило в голову, что я могу и не захотеть уходить в монастырь? - Она едва сдерживалась, чтобы не закричать. - Что я хочу выйти замуж и рожать детей? Что я хочу иметь семью?
Данте сжал губы.
- Я никогда не позволил бы тебе выйти замуж за английского лорда и рожать от него детей. Они вырастут и пойдут по стопам отца. В мире и так более чем достаточно этих английских выродков, и я не хочу, чтобы моя сестра увеличивала их количество.
- Значит, ты хочешь постричь меня в монахини вовсе не из-за моей безопасности, - Клаудию душил гнев. Данте всегда был единственным человеком, которому она верила без раздумий. А теперь выяснилось, что он собирался заточить ее в монастырь и забыть о ней навсегда. - Все дело в том, что ты не хочешь выдавать меня замуж за англичанина! Ты забыл, что сам - наполовину англичанин? Что ты служишь английской короне? Как ты можешь так ненавидеть эту страну и этот народ?
- Мой меч принадлежит Англии, но не мое сердце. А что касается крови в моих жилах, - Данте сумрачно прищурился, - наша мать, выйдя замуж, стала Кьявари. Наш род происходит от благороднейших патрициев Римской империи, и я не чувствую в себе ничего общего с англичанами.
Клаудия поняла, что ей не под силу переубедить брата. Что бы ни случилось с Данте за эти последние годы, изменения, произошедшие с ним, были слишком серьезны. Клаудия вспомнила, как неприязнь к дяде, который настраивал против нее своих людей, она переносила на любого, именующего себя англичанином. Только Гай научил ее, что не все уроженцы этой страны одинаковы. Его люди полюбили ее, и многие из них относились к ней так, как будто она уже была баронессой. Внезапно ее поразила мысль - она ведь никогда не ощущала себя одинокой в Монтегю! В первый раз за долгие годы к ней вернулось чувство родного дома!
Когда Данте предстал перед ней в темнице, она была слишком смятена, чтобы доверять своим собственным суждениям. Она доверилась брату и только теперь поняла, что совершила непоправимую ошибку. Клаудия была не в состоянии столь легко, как ожидал этого Данте, вытравить образ Гая из сердца и не желала остаток своих дней проводить в бесплодных догадках - что было бы, останься она в Монтегю, что, если брат все же солгал ей и Гай не верит в ее виновность. К тому же у Данте, должно быть, желание поместить ее в монастырь теперь только усилилось. Она больше никогда не увидит Гая.
- Подержи мою лошадь, - велел Данте, спрыгивая на землю и протягивая Клаудии поводья. Он подошел к краю дороги и обогнул рухнувшее дерево, тщательно изучая его со всех сторон. Заметив что-то на противоположной стороне ствола, он довольно улыбнулся, вернулся к лошадям и помог сестре спешиться. - Оставайся здесь. Я вернусь через несколько минут.
Клаудия при всем желании не смогла бы никуда уйти. От долгого пребывания в седле ее ноги дрожали и подкашивались. Сжав поводья в одной руке, другой она судорожно вцепилась в лошадиную гриву. Данте вновь вскочил на коня и пришпорил его. Скакун грациозным прыжком перемахнул через дерево. Лошадь Клаудии попыталась последовать за ним, и Клаудии пришлось изо всех сил натянуть поводья, чтобы удержать животное. Данте вновь появился из-за упавшего ствола, но на этот раз он шел пешком, неся в руке большую, полную листьев ветку.
