Мила Бояджиева - Бегущая в зеркалах
Он сидел у ночного моря на теплой от дневного солнца гальке, считая звезды и чувствовал, что не в силах усмирить закипающую злость: "самое лучшее сейчас, было бы утопиться, но не выйдет: вместо благородного ухода будет сопливая истерика". У машины краснел уголек неллиной сигареты и что-то позвякивало. Потом появилась она сама, неся стаканы и бутылку гавайского рома.
- Крепковато, но это единственное, что я нашла под сидением.
Йохим взял стакан, наполнил его до верху и выпил одним духом, наслаждаясь недоумением Нелли. А потом, уже проваливаясь в сон, он радовался победе: "Истерика не состоялась, мы придушили ее вместе с этим убойным гавайцем". - "Что ты там бормочешь, боцман? Я всегда думала, что махнуть так без закуски целый стакан рома может только бывалый моряк", нехотя шутила, предчувствуя неладное Нелли.
...Йохим вернулся в клинику за пять дней до оговоренного Леже срока. Он обошел полупустой в это время года санаторий, посидел в саду на алисиной скамейке. Он еще чувствовал, как отрывает от своего свитерка вцепившиеся руки Нелли, как бормочет что-то невнятное в ответ на ее слова любви, как утирает ей слезы и раскуривает для нее сигарету, как уверяет, что приедет к ней осенью, а она грозит немедля отравиться, разбрасывая из сумочки пустые флаконы снотворного...
Безлюдный парк с пышными клумбами напоминал о приближении осени. Соцветия роз увядали, роняя в некошенную траву яркие лепестки, и кое-где в кленах краснели пряди стареющих листьев. В траве что-то зашуршало и Йохим увидел зверька, устремившегося к нему в поисках лакомства. Ветка лиственницы еще качалась, зверек замер, поднявшись на задних лапках. "Наверное, это тот самый алисин "пугливый самец". Или какой-нибудь другой за лето отъелся - ишь какой пушистый и шустрый" - подумал Йохим, пообещав себе вернуться сюда завтра с орехами.
Ее белки, ее скамейки, ее шрамы, книги, фотографии , ее тень везде, никуда не сбежать. Конечно, это было наваждение, психоз - мадмуазель Грави не покидала Йохима. Заново продумывать детали операции, изобретать новые подходы, выискивать ошибки стало для него единственным занятием, в которое он погружался с мазохистским самозабвением. Хуже всего было то, что ни поправить сделанного, ни "прокрутить" заново весь сюжет он не мог, да и надежде на его продолжение зацепиться было не за что - Грави навсегда ушла из его жизни. Йохим собирался обратиться к психиатру за помощью: видеть Алису по нескольку раз в день, думать о ней, стало для него необходимостью, наркотиком, зависимость от которого не ослабевала со временем. Напротив пружина заворачивалась все туже.
...Последнее воскресенье августа - повсюду ярмарки и праздник сельское веселье обтекало пустующий санаторий со всех сторон, как воды островок. Было видно, как по ленточке серпантина движутся грузовики, фургоны, тянутся подводы и автобусы. Фермеры, торговцы, кочующие общины евангелистов, виноделы со своим ходовым продуктом и просто ротозеи, рассчитывающие полакомиться свеже-копченным угрем с кружкой молодого пива, померяться силой на обязательных "кулачках" или поплясать в веселой толчее под разливистую гармонику, направлялись в маленькие городки, разбросанные на пологих холмах.
"Последнее воскресенье августа, - у нашей реки, конечно, как обычно, гулянье и Корнелия продает свои душеспасительные книги и комаров, наверное, - тьма. На берегу визжат и хохочут дети, играя в салочки, а какой-нибудь угрюмый мальчик прячется от них в кустах барбариса... Неужели же там, год за годом проигрывается один и тот же сюжет? А вдруг? Ведь достаются к Рождеству из ящика на чердаке каждый год одни и те же елочные игрушки и тот же кукольный театрик, где над яслями сверкает Вифлиемская звезда из погнутой фольги, а у волхвов из-под тюрбанов топорщится пыльная пакля. И стареющие мальчики, показывая все это детям и детям детей своих, еще сильнее любят эту пожухшую паклю, выцветший бархат "небес" и трогательную роскошь фольги", - грустил Йохим, выруливая на шоссе и следуя туда, - куда ехали сейчас все - к ближайшему городу.
Сен-Антуан, расположившийся на зеленом холме был одним из заманчивых пунктов в карте туристических маршрутов. Округлая спина несущего его холма располагалась в первом ярусе от моря, прямо над "партером" Лазурного берега, прикрытая с тыла круто вздымающимся амфитеатром горных вершин. Уже издали хорошо были видны крепостные средневековые укрепления на самой вершине, вокруг которых уступами теснились старые дома из желтоватого камня, а дальше - город сползал вниз, редея и молодея. Чем дальше от крепостной макушки - тем больше зелени и меньше построек, а чем обширней сады - тем современней и комфортабельней выглядели дома.
Главная ярмарка развернулалсь на центральной площади города среди старинных стен городской ратуши, исторического музея и собора, с утра оглашавшего окрестности колокольным звоном. Йохиму пришлось оставить машину внизу - проезды в центр города были перекрыты и узкие улочки представляли собой ряды лавок и лотков, среди которых прогуливалась нарядная толпа. Чинные семьи, от мала до велика одетые в отутюженные национальные костюмы разных Альпийских районов, голоногие веснушчатые туристы с фотоаппаратами, темнолицые цыгане, зыркающие исподлобья смоляными глазами, собаки, козы, лошади, жующие овес в холщевых торбах, и даже огромный медно-зеленый петух, пытающийся склевать прилипшее к брусчатке конфетти - все это шумное, многоголосое окружение - жующее, поющее, торгующееся у лотков, разбрасывающее пестрые листочки лотерейных билетов, испугало Йохима. Голова кружилась, он шатался и бледнел, как трагической Пьерро в гуще карнавала, но все же шел, удаляясь от своего спасительного "ситроена".
Он не знал, что ищет, но когда увидел старую даму, одиноко стоящую у выщербленного каменного фонтанчика, сразу понял, зачем зарулил сюда. Дама, действительно, была очень стара, как этот покрывшийся зеленью камень, выдолбленный корытцем, как треснувшие стены, укрепленные рогатой чугунной загогулиной. Она умоляюще смотрела на Йохима - единственного любопытного, притормозившего у ее крошечного прилавка. На потертом бархатном платке, сохранившем остатки бисерной вышивки, были разложены вещицы, извлеченные, по=видимому, из ее пропахшего гвоздикой камода. Здесь были какие-то вилочки с витой филигранной ручкой, табакерки, бусы и то самое, к чему магнитом притянуло блуждающий взгляд Йохима. Алая прозрачная рубиновая капля, вправленная в золотой ободок с "лапками", изображала "божью коровку". Крошечная мордочка из черной эмали и прорезь крыльев, рассекавшая камень, создавали иллюзию жизни, казалось, что букашка вот-вот отправится в путь.
- Мсье, не зря обратил внимание на эту шляпную булавку, - проговорила старушка голосом театральной феи, протягивая Йохиму вещицу. Она держала булавку двумя пальцами, отставив мизинец, как в старину учили девушек брать цветок или надушенный платочек. - Это работа очень известного ювелира, жившего здесь до войны... до первой войны. Если мсье был в нашем музее, то наверняка обратил внимание... С мастером произошла удивительная история... Большая любовь, мсье, завершившаяся трагедией... И сам камень такого редкого сочного тона...
Она, наверное, много могла рассказать и о городе, и об этой булавке, которую Йохим приколол к подкладке куртки с левой стороны. Но покупатель торопился, он даже не стал торговаться, отсчитав названную сумму и пошатываясь устремился вниз
- вспять праздничному потоку, направляющемуся к площади.
В голове у Йохима звенело, перед глазами плыли черные пятна, когда он, чудом избегая столкновения с встречными машинами, удирал домой. Он поминутно касался рукой груди, ощущая желанную добычу и пьяно улыбался: у его сердца притаился тот самый торопыга-жучок, который еще недавно стартовал в божью синеву с теплой алисиной ладони.
2
Дани поджидал Йохима у двери коттеджа.
- Ты всегда - как снег на голову! Разве можно так со стариком глядишь - удар хватит. У меня сегодня весь день мозги плавятся, - Йохим обнял друга и уже потом, оттолкнув, критически осмотрел. Дани опять стал длинноволосым блондином, выгоревшие пряди падали до плеч, а его брюки с широким ремнем, тесные в бедрах, вольно клешились от колен.
- Как я понимаю, мне срочно необходимо приобретать такой же прикид, что бы не выглядеть археологическим ископаемым... Или ты снимаешься в бразильской кинокомпании? - подкалывал друга Йохим, радуясь, что теперь ему, наверняка, удасться обойтись без помощи психиатра.
Они провели вмести три дня, поменявшись ролями: Дани терпеливо слушал беспрерывно говорящего друга, которому просто необходимо было выговориться.
- Похоже, я прибыл во время, как пишут: "К счастью, обошлось без жертв. Спасательная команда вытащила из волн утопающего." И вот, что я тебе прежде всего скажу: ну и каша у тебя в голове, Ехи! Ты все перепутал сам и сейчас водишь меня за нос, пытаясь передернуть карты. Но опытного шулера не проведешь - на на того напал, - Дани небрежно развалился в кресле. - Я понял по твоему единственному августовскому письму, если так можно назвать эту изящную записку с какой-то сомнительной цитатой, что ты просто перепутал адрес - тебе нужна была "служба спасения". Явился я, не подозревая, что роль психоаналитика меня так увлечет. Тем более, что уже три дня она совсем лишена текста. Но в финале - у меня большой выразительный монолог, в котором я надеюсь блеснуть. Учти, кстати, никто не стал бы пятьдесят часов кряду выслушивать эти истории о резекциях, перкуссиях, атрофиях, аритмиях - и так далее. Только за особый гонорар так что - с тебя причитается. А теперь сядь лучше на диван, старик. Да, да - поудобнее, расслабься и слушай: я рассчитываю потрясти тебя красноречием. - Дани встал, приобразившись в доброго аолшебника:
