Мэри Уэсли - Разумная жизнь
— Мне очень повезло, что я на тебя натолкнулся, — сказал Ангус, когда они уселись за столиком в „Куаглиносе“. — Я собирался завтракать в одиночестве в клубе, где еда очень скучная. Я бы повел тебя туда, если бы можно было, но нет. („Со старым Яном и Фредди, которые будут пялиться и сверлить нас глазами, чтобы я им ее представил. О Боже, нет“.) —…Итак, что мы будем есть?
Флора заказала устриц и камбалу в винном соусе. Ангус тоже выбрал устриц, но предпочел жареную рыбу, изучил карту вин и сделал заказ. Пока они ждали, Ангус разболтался, излагая ей новости про Милли, Мэбс и Нигела, которые теперь живут в Лондоне, что она и сама знала, о собаках, о бедняжке Бутси: она все еще жива, но невозможно древняя, тявкает на всех. О лошадях, о том, как Космо готовится к поприщу адвоката. Нынешний год был хорош для сада, и новый молодой садовник, кажется, соображает. Трудновато стало после того, как потеряли дворецкого, Гейджа, он заразился большевистскими идеями, занесенными Хьюбертом. А помнит ли она Хьюберта Виндеатт-Уайта? Флора кивнула. О, такая потеря, такой был дворецкий. Милли теперь уверяет, что лучше иметь дело с горничной, которая прислуживает за столом; он был просто незаменим и работает сейчас где-то в Лондоне, поближе к Молли. А помнит ли она Молли? Хорошая была девушка. Теперь она служит у Таши и Генри, помнит ли Флора их? Флора сказала, что помнит.
Появились устрицы. Он смотрел, как Флора их ест и запивает вином.
— А что сама ты сейчас делаешь? — Ангус проглотил устрицу.
— Я веду себя разумно, — сообщила Флора.
— Разумно? — он был озадачен.
— Да.
— Я подумал, — сказал Ангус, вспоминая, — ты ведь собиралась поехать к родителям в Индию? Они в порядке, надеюсь?
Он что-то слышал от Мэбс или Милли. Что-то там насчет бешенства.
— Все в порядке было, — сказала Флора, — когда я в последний раз слышала о них.
— Значит, ты едешь в Индию.
— Я решила не ехать. Это было бы неразумно. — Флора наблюдала, как официант снова наполнил ее бокал. — Ангус присвистнул сквозь усы. — Они меня не любят, — сказала она. — Я всегда это знала. Я им только помеха. Они поглощены друг другом. Они засунули меня в эту школу на семь лет. Единственный раз, когда я оказалась за ее пределами, это когда ваша жена пригласила меня в Коппермолт. Но теперь я взрослая. Они послали список одежды, которую надо заказать, оплатили и прислали билет в Бомбей. План их ясен — я должна выйти замуж и развязать им руки. Я все это знала, но еще яснее поняла на корабле. — Флора потянулась к бокалу и залпом выпила. — Ну, я так много говорю, а вам, наверное, скучно.
— Продолжай, — сказал Ангус.
— Честно говоря, — призналась Флора, — я тоже их не люблю. — Брови Ангуса поехали вверх. — Вот я и сошла с корабля.
— Бог ты мой! Где?
— В Марселе.
Воображаемые сцены запрыгали в голове Ангуса.
— А когда это случилось и что ты делаешь с тех пор?
Флора ухмыльнулась.
— В октябре. С тех пор я наверстываю упущенное. Взрослею, — ее голос звучал совершенно спокойно.
Казалось, она была довольна. Ангус пыхтел в усы.
— И что сказали твои родители?
— А я не слышала. Я им написала, но у меня-то нет адреса. Они получат свой сундук. Я взяла с собой только самое необходимое, вот этот костюм, например. Хороший, правда?
Она смеялась над ним, передразнивая Мэбс, это она так говорила о тряпках. Уже почти Рождество. Ангус думал, какого черта она делала с октября.
— Что ты им написала?
— Я поблагодарила за образование, которое они мне дали, и все такое. Я сказала, что теперь сама стану зарабатывать на жизнь и не буду им мешать и им не о чем беспокоиться.
— Бог ты мой! — Ангус всегда получал какое-то удовольствие от всего того, что выходило за рамки обычного. — У тебя есть характер.
— Да они не будут волноваться, — сказала Флора. — Они обрадуются, даже очень.
— Да, у тебя есть характер.
— Надеюсь, что есть, — согласилась Флора.
Официант убрал тарелки с пустыми устричными раковинами, подал Ангусу жареную рыбу, а Флоре — такую же, но в винном соусе. Он наблюдал, как она прошлась по спине рыбы ножом и отправила в рот полную вилку, улыбаясь ему, потом вытерла рот салфеткой. „Как бы мне ни хотелось, но я должен ей сказать“.
— Если бы ты была моя дочь…
Но что бы он сделал, если бы Мэбс на самом деле?.. Флора наблюдала за ним.
— И думать нечего, что такое могло бы случиться с Мэбс, — покачала головой Флора. — Вы, Леи, любите друг друга. А у нас этого нет. Вы ведь помните моих родителей в Динаре? Вам они тоже тогда не понравились, я это заметила. Да Господи, когда сундук до них доедет, моя мать будет без ума от тряпок — мы же одного размера, и она написала, что купить. Они сочинят что-нибудь правдоподобное, чтобы объяснить всем, почему я не приехала.
Ангус сказал:
— Никогда в жизни не слыхал ничего такого. Это все неправильно.
— О, да бросьте… — как бы забавляясь, отмахнулась Флора. — Всю жизнь люди убегают из дома.
— Мальчики, — подчеркнул Ангус, жуя рыбу. — А ты девочка.
— Да, согласна.
— Девочки не могут убежать без…
— Ну да, не попав в беду.
— Точно.
— Девочки могут еще кое-что выбрать, кроме замужества и проституции.
— Я не думал…
— Да, подумали. Марсель — это клоака и не место для девушки, вот о чем вы подумали.
Принимая ее насмешку, Ангус сказал:
— Так что ты собираешься делать? И что ты делаешь сейчас?
— Я живу с другом.
„Она не сказала с кем, — подумал Ангус, наблюдая, как она быстро уходит вверх по Бьюри-стрит, — она даже не намекнула, где живет“. И почему-то, когда они ели рыбу, стало совершенно невозможно спросить ее. Она умело отклоняла его любопытство, когда он делал заходы, чтобы выяснить, где она живет с тех пор, как спрыгнула с корабля. С кем? Есть ли у нее деньги? Почему она так не расположена к замужеству? И как может зарабатывать себе на жизнь? Это она засыпала его вопросами. Что он думает о безработице? О развале Лиги Наций. О Национальном правительстве. Он попался на крючок, подумал Ангус, печально наблюдая, как Флора растворяется в дали. Он оседлал своего любимого конька и не слезал с него, пока они не доели камбалу, не съели пудинг и не выпили кофе. Он распространялся о Рамсее Макдональде, разбил в пух и прах Национальное правительство, посмеялся над паникой Уинстона Черчилля по поводу разоружения, не забыл о восхождении Гитлера и, наконец, о позоре университетов, набитых пацифистами и „больши“.
Она дала возможность выговориться. Она читала газеты, много знала, все схватывала на лету и была куда интереснее, чем Мэбс в ее возрасте, в семнадцать лет, и даже сейчас. Она подбадривала его, льстила, и он продолжал. Умная маленькая сука, подумал Ангус, когда Флоры уже не было видно, она сделала из него мартышку.
Мог бы он пригласить ее в Коппермолт? — подумал он, переходя через Кинг-стрит, чтобы выйти на площадь Сент-Джеймс. Приняла бы ее Милли радушно? Ах, какой дурацкий вопрос! Ангус вспомнил, как этот ребенок в том черном вечернем платье шокировал всех. Они еще тогда думали, знает ли она что-то о жизни. Она мило поблагодарила его за ленч, позволила ему коснуться ее щеки усами, потом, уходя, быстро обернулась и бросила через плечо:
— Кто знает, может, я пойду в горничные.
Неся пакет из „Флорис“ и „Фортнума“, Ангус подошел к клубу.
В холле он наткнулся на Яна Макниса и Фредди Варда, уже выходивших.
— Мы тебя видели с очень хорошенькой девушкой.
— Да, этакое разумное созданье, подруга моих детей. — Он удержался и не сказал, что она помогала ему покупать подарки для Милли. Мужчины вроде Фредди и Яна сделали бы глупые выводы.
ГЛАВА 41
Хьюберт миновал Флит-стрит и шагал по Бувери-стрит к Темпл. До встречи с поверенным кузена Типа было полно времени, и он решил собраться с мыслями, прогуляться по Триверз-Элли. Через неделю он будет в Германии аккредитованным корреспондентом одной солидной газеты и для начала должен написать три статьи о восхождении Гитлера. А после этого — кто знает? Редактор сказал ему „посмотрим“. И это несколько иное, чем „кто знает?“. „Ну да мне все равно, — подумал Хьюберт. — Мне все равно. Это только начало. Я могу излить на бумаге то, что излагал под платанами в римском театре на Орандже и на Понт д’Авиньон“. Флора вежливо, внимательно слушала и назвала это ударным курсом в международной политике, чем вызвала его снисходительное отношение. Лекция, прочитанная ей, помогла ему самому точнее и короче сформулировать мысли.
Увидев на дощечке имена Макфарлейн и Тейт, Хьюберт поправил галстук и отодвинул мысли о Флоре. Однако они снова вернулись, пока он стоял в приемной, слишком взволнованный, чтобы сесть. Когда он велеречиво и скучно рассуждал о фабианцах, она притворилась, что не видит разницы между социалистами и коммунистами, и жаловалась, что по „Таймс“ они ей казались одними и теми же, она поддразнивала его.
