Николай Новиков - Предвыборная страсть
— На тебя разве можно сердиться? Надеюсь, ты объяснил ей, не называя имени, что я запросто выцарапаю глаза любой сопернице?
— Да уж постарался… Лера, я хочу тебя увидеть.
— И я хочу. Андрюша, ты придешь к мэрии часам к восьми? Мы так замечательно погуляли вчера…
— У меня другое предложение, более серьезное. Лера, я договорился с Костей, он оставит мне ключи от своей квартиры, до полуночи она наша.
— Ты с ума сошел, Андрей! А если кто увидит?
— Никто не увидит. Я приеду за тобой на такси, подожду, где ты скажешь.
— Костя Богаченко? Фотоателье? Помню… Нет, Андрей, это невозможно. Он кому-то проболтается, пойдут слухи… Нет.
— Он же не знает, с кем я приду. Никто об этом не узнает. Лера, пожалуйста… Выпьем шампанского, поговорим, никто нам не будет мешать… Ни дождя, ни ветра… Ты не хочешь?
— Хочу, но…
— Лера, милая, давай я прямо сейчас заеду за тобой, чтобы у нас было побольше времени. Уже действительно стемнело… Ты можешь хоть раз уйти с работы пораньше?
— С работы? Наверное, смогу, но… Андрей, меня ведь знают в городе…
— Замаскируйся. Ну, Лера?
— Хорошо. — Она вздохнула. — Я сейчас прямо уйду, а в пять… За моим домом есть сквер, он выходит на улицу Скрябина, тихая такая улочка. Возьми такси и жди меня там.
— Я люблю тебя, Лера!
Как знала утром, что придется надевать именно эти вещи. Когда-то покупала в поездках, примеряла и забрасывала. Разве может мэр города показаться в короткой юбке, в длинных замшевых сапогах, почти прозрачной блузке? Ноги длинные, стройные, светятся сквозь черные колготки, грудь высокая, почти не стесненная ажурным лифчиком, упруго колышется под тонким шелком…
Разве может мэр города показать, что она красивая женщина? Горожанам нужна умная, решительная, трудолюбивая и требовательная женщина на этом посту. А красивая она или нет, неважно. Лучше, если нет, нельзя же, чтоб одной женщине досталась и красота и власть, а многим другим ничего?
Лера еще раз посмотрела в зеркало и осталась довольна собой. Она действительно красивая, но теперь без власти, теперь она принадлежит своему любимому, красивому, сильному, нежному. Так хорошо принадлежать кому-то…
А на службе она властная, суровая и некрасивая. По крайней мере старалась быть такой. Конечно же, комплименты ей говорили всегда, сколько себя помнит, но приятными они были шестнадцать лет назад. И теперь.
Лера достала из гардероба черный парик, старательно упрятала под него свои рыжие волосы, засмеялась, глядя в зеркало. Вот и парик пригодился. Когда-то купила, хотела посмотреть, какой она будет брюнеткой? Другие женщины решают этот вопрос совсем просто: красят волосы. Но как может первый секретарь горкома комсомола из рыжей превратиться в черноволосую? Что скажет партийное начальство? Оно-то скажет! А мэр города?!
О муже она не думала. То, что сделал с нею Борис в день встречи с общественностью города, убило в ней всякие чувства к этому человеку. Он связал ее. Жестоко, больно, унизительно. Если думал, что после этого ока станет благодарить его или хотя бы уважать больше, — напрасно! Потому что пришел любимый и освободил ее. Не только тело от липких пут, но и душу. Освободил в ней женщину, забитую, замордованную мэром.
Не было угрызений совести. Они всегда были чужими. Но лишь теперь стало ясно: терпеть это вовсе необязательно! Она хотела быть рядом с Андреем — всегда-всегда. Но даже если что-то помешает им, с Борисом она разведется. Сразу после выборов. Поэтому она не изменяет мужу — она от него ушла, только официально это еще не оформлено. Но ведь никто не оформляет официальный развод прежде, чем встретиться с любимым.
Лера посмотрела на часы: уже пора. Надела дубленку, надвинула на глаза шапку, да еще и огромные солнцезащитные очки нацепила на нос — теперь никто не узнает. Подхватила сумочку и вышла из квартиры.
На улице Скрябина стояла серая «волга», а возле нее нервно прохаживался Андрей. Даже в парике он сразу узнал ее, метнулся навстречу, крепко прижал к себе, целуя теплые губы.
— Я плохо замаскировалась, да? — спросила она тихим, чуть хрипловатым от волнения голосом.
— Отлично, моя хорошая, — улыбнулся Андрей.
— Но ты же узнал меня.
— От меня не спрячешься.
— Ох, я все же боюсь, Андрюша…
Они медленно подошли к машине. Андрей распахнул заднюю дверцу, Лера легко скользнула внутрь. Андрей сел рядом:
— Поехали, шеф. Улица Некрасова, а там я покажу.
37
Пять бутылок стояли на столе: три пустые и две полные. Борис Агеев тяжело поднялся с дивана, шатаясь, подошел к столу, стал тыкать пальцем в бутылки.
— Одна… две… Только две, — пробормотал он заплетающимся языком. — А кто выпил вот эти?.. Я, что ли? Не может быть! Кто-то залез, выпил… Ботинки старые украли, коньяк выпили… Я тут живу, никого не трогаю, почему все привязываются ко мне? А ну пошли вон! — заорал он во все горло. — Кретины, твари, собаки! Вон, я сказал!..
Трясущимися руками он откупорил четвертую бутылку, наполнил рюмку, залпом выпил, не пошел, а повалился в сторону дивана, но успел донести тело до него, рухнул ничком и потом долго переворачивался на спину.
Сутки он пребывал в таком состоянии. Как приехал вчера, так и началось это полудремотное, не совсем реальное существование. Время от времени отключался, засыпал в самых неподходящих для этого местах: на веранде, в туалете, на полу перед печкой. Реже на диване, хотя бодрствовал большую часть именно там. Просыпаясь, машинально шел к столу, наливал себе рюмку, выпивал, зажевывал тем, что пальцы ухватили со стола.
Иногда его охватывала неукротимая злоба. В спальне на стене висело ружье, ижевская одностволка шестнадцатого калибра. Борис уже несколько раз хватал его, занимал место на полу у окна, готовый отстреливаться до последнего патрона, если бандиты придут по его душу.
— Вы, сволочи! — орал он. — Борис Агеев никогда не работал на торговцев наркотиками, никогда не был «шестеркой»! И вы не сделаете из него «шестерку», твари! Всех перестреляю! Меньше подонков будет на свете, мне еще спасибо скажут за это!
Но бандиты не спешили, видимо, не сомневались, что никуда он не денется, и Борис вылезал из засады, оставляя заряженное крупной дробью ружье у окна, и шагал к столу, а от него — к дивану.
Он не сошел с ума благодаря коньяку, но был близок к этому. Психика не выдерживала страшного напряжения. Еще позавчера он был уверенным в себе, красивым, холеным мужчиной. Крупный начальник, состоятельный человек, прикрытый к тому же высокой должностью жены. И вдруг, почти мгновенно — преступник, которого собираются использовать бандиты в своих грязных делишках! Ну выполнит он их задание, допустим, не попадется, где гарантия, что они снова не захотят использовать его?
Нет гарантии.
И ведь ни за что ни про что, нет его вины в том, что случилось, нет! Ну встречался с Анжелой, что в этом преступного? Да любой мужчина, если его жена ведет себя в постели, как Лера, найдет себе кого-то на стороне. Любой! Красивую, молоденькую, горячую, уютную… Самое страшное — жена узнает. И пусть! Разойдутся, давно пора это сделать, можно будет не прятаться, а жить с молоденькой открыто. И все!
Но если жена — мэр, и в депутаты рвется, получается черт знает что! За простую, вынужденную измену его заставляют связывать голую жену и делают убийцей!
Молоденькая в морге, а он здесь…
В милицию идти нельзя — не поймут. Они все гнут спины перед мэром. Если узнают, что он так подвел ее, укокошат. А она и пальцем не пошевелит, чтобы спасти мужа. Не по-ше-ве-лит!
Никто ему не поможет!..
«Что б ты провалилась!» — думал Борис. В эти минуты он готов был разрядить ружье в грудь Леры, и, если бы она случайно появилась вдруг на даче, не колеблясь, сделал бы это.
А потом злоба уходила, и он начинал философствовать.
— «Любовь, комсомол и весна»! — орал Борис, размахивая руками. — Все это гнусная, подлая ложь! Бывает любовь и весна или комсомол! Не было у нее любви, и весны тоже не было. Никогда! Ее настоящим мужем был комсомол, а потом стал город! Они затрахали ее до полусмерти, а я, Борис Агеев, зачем-то рядом околачивался, на что-то надеялся, идиот! Надо было комсомолу и городу набить морду, сказать: еще раз привяжетесь к ней, я вам!.. Так бы они и послушали… Бежать надо было от нее, давно уже и подальше! А теперь поздно…
Хотелось уснуть, отключиться часов на двенадцать, хоть на это время уйти от кошмара. Но, как назло, сон не шел, лишь время от времени наваливалось тяжелое забытье, похожее на обмороки, после которого становилось еще хуже…
Во дворе хлопнула калитка, послышались тяжелые шаги. Борис замахал руками и ногами, пытаясь подняться с дивана. Не сразу ему удалось это.
Уже пришли? Нужно в Москву ехать?
Пошатываясь, он подошел к окну, рванул в сторону занавеску. По асфальтовой дорожке от калитки к двери веранды уверенно шагали люди в пятнистой форме. Сколько их было, Борис не мог сосчитать — много. Но человека, идущего впереди, узнал. Гена Бугаев, «мушкетер королевы»…
