Ион Друцэ - Недолгий век зеленого листа
— А если они придут?
Домника посмотрела вокруг — что ж, если воры заберутся в дом, девушкам будет чем отбиваться.
— Русанда, а разбойники крадут девушек?
— Крадут. Только сначала договариваются с ними.
И поздно, и ночь на дворе. По ночам ходят парни.
— Домника, а если придут парни, мы их пустим?
— Боже упаси!
— А если они будут проситься?
— Да разве они просятся, когда приходят?
— Тогда давай подметем пол, чтобы не высмеяли нас потом.
— Еще как!
Девушки подмели пол, потом поменялись платочками, уселись друг против дружки и диву даются, до чего они хороши.
И поздно, и ночь на дворе. Ночью ходят привидения.
— Домника, в этой хате умирал кто-нибудь?
— В позапрошлом году умерла бабушка.
— Что ты говоришь! А когда ее положили в гроб, кошка не прыгала через покойницу?
— Не помню. А если прыгала?
— Как, ты не знаешь? Если кошка перепрыгнет через покойника, мертвец становится привидением и каждый вечер приходит домой посмотреть, что делают его родные.
Домника улыбается.
— Э, мою бабушку не возьмут в привидения, даже если бы через ее гроб прыгала кошка со всеми своими котятами.
— Почему так думаешь?
— Разве ты ее не помнишь? Она была такая маленькая. Вечно у нее болела поясница. А раз уж ты привидение, хочешь не хочешь — ходи, а кладбище аж на том конце села. Два раза прошлась бы до дому и снова умерла бы.
— А правда, что она хорошо гадала на картах?
— Ох, Русанда, скажу — не поверишь! Вечером наворожит маме, что у нее будут неприятности, — и что ты думаешь! — на другой день или коршун утащит утенка, или корова отвяжется от яслей и сжует всю петрушку. А что может быть неприятнее, чем остаться на все лето без петрушки?
— И чужим тоже гадала?
— Сколько угодно!
— Кому именно?
— Кому хочешь! Андреевой Василице сказала, что та долго еще не выйдет замуж, и разве не сидит она до сих пор в девках?
— Домника, а ты умеешь гадать на воске?
— Умею. Только нужна свечка из воска диких пчел.
— А у вас нет такой?
— Остался огарочек после бабушки, только мама прячет его. Давай поищем!
Восковой огарочек лежал на потолочной балке в каса маре. Налили воды в тарелку. Русанда наклонила огонек над тарелкой. Огарок задрожал, уронив две желтые слезинки. Девушка покрутила пальцем так, что вода стала двигаться по кругу, и восковые капельки принялись гоняться друг за дружкой, пока не соединились. Русанда прыгала от радости.
— Ты видела?
— Так и знай — осенью выйдешь замуж. А ну, дай я себе погадаю.
Но Домника не выйдет замуж ни осенью, ни через год, ни в ближайшие десять лет: уже полчаса капельки бегают по кругу, но они и ленивые, и слепые — однажды сошлись было близехонько, но так и не соединились. В конце концов бедная девушка схватила их и выбросила. Потом с затаенной завистью взглянула на Русанду и спросила как бы невзначай:
— Ты на кого гадала?
— На бадю Георге.
Домника остолбенела.
— На Георге тетушки Фрэсыны?
Русанда смущенно ответила:
— На него… А что — хороший ведь парень!
Замечтавшись, Русанда водила пальцем по ободку тарелки, а рядом, прилепленный к краю стола, догорал забытый девушками огарочек из воска диких пчел. Русанда хотела было потушить, авось еще пригодится, но Домника заслонила его рукой:
— Пускай догорит…
7
Перед рассветом оттаяла крыша, началась капель. Капли падают одна за другой, но никогда не упадут две вместе — только по одной, по одной, по одной…
Домника намотала на палец прядь волос и тянет, тянет, если б сил хватило, вырвала бы. Некому ее бить за то, что забивает себе голову всякой всячиной. Рядом крепко спит Русанда, а она все думает, думает. И все мерещатся ей две капли желтого воска, — и всего-то одна капля воды между ними, а не сойдутся, не станут рядом. Лучше бы она подумала о другом… Поезд с Тоадером уже, наверное, в Бельцах. Хотелось бы его повидать… Она не в обиде на него ни чуточки, хотя он один виноват. Еще в школе подружился он с Георге тетушки Фрэсыны и приводил его почти каждый вечер. И скоро они к нему так привыкли, словно он был их сыном. Когда ее посылали поить скотину, Георге молча брал ведра и шел вместо нее. А в прошлую зиму он сделал ей дубовую прялку, одну из тех прялок, что служат целую жизнь, и не избавишься от нее, пока не сломаешь. Ничего больше он для нее не делал, и, может быть, ничего б не случилось, не забудь он у них свой платочек. Домника хорошенько выстирала его и вышила крестиком. И однажды, когда Георге выходил от них, она догнала его во дворе и сунула платочек ему в карман.
Георге ничего не сказал. Только, приходя к ним, пристально смотрел на Домнику, словно хотел спросить ее о чем-то, а Домника делала вид, будто занята какой-то работой. Но пришла весна, и однажды, когда Домника сажала картофель в огороде, явился Георге, взял тяпку из ее рук, посмотрел, хорошо ли наточена, и спросил, кто научил ее вышивать.
— Сама научилась. А что?
— Молодчина. Моя мама о тебе прямо гимны слагает — ну что за нитки, что за крестики!..
Домника сказала, что тогда у нее не было ниток, — разве то вышивка? Она сделала ее так, на скорую руку.
— А теперь у тебя есть нитки?
У нее не было ниток, но, сама не зная почему, сказала:
— Теперь есть.
Георге улыбнулся.
— Ну тогда я забуду у вас еще один платочек.
В тот же день она обошла все село, собирая разноцветные нитки, — теперь могла бы вышить все, что угодно. Но только на другой день пролетели над деревней два самолета, и со стороны Прута донесся глухой шум — там гудела и ухала земля.
Георге не забыл у Домники второго платочка.
Теперь ему будет вышивать Русанда — о, она умеет хорошо вышивать. А ей что делать со своими нитками, которыми она любовалась, берегла как зеницу ока? Выбросить?
Падают капли с крыши — одна, опять одна и еще одна…
Нет, она их не выбросит.
И чтобы скорее уснуть, Домника считает капли: одна, две, три, четыре…
Заворочался во сне Трофимаш, но Домника уже не слышала — она спала глубоким сном. Поднялась Русанда и укрыла его. Ей только что приснился дом, который она любила больше всех домов на свете, — большой дом с двумя окнами. Вдруг одно окно открылось настежь, и перелез через подоконник черноволосый парень. Завидев девушку, подошел к ней и сказал:
— Милая…
Светало. Занавески на окнах стали пепельного цвета, и по улице проехал верховой, но ни одна собака не откликнулась на зычные шаги лошади, с трудом месившей раскисшую дорогу.
Русанда вдруг затосковала по своему дому, где легче мечталось и откуда рукой подать до того, который только что сказал ей «милая».
8
Георге почти не помнил своего отца: еще не мог взбираться к нему на колени, когда остался сиротой. Может, он всего несколько раз за свою жизнь произнес слово «отец», а может, и ни разу. И научился сам делать себе игрушки, и ел виноград только с хлебом, чтобы было сытнее. Возможно, он слишком рано понял, почему их пшеница поспевает позже, чем у других, почему каждую субботу дядя его Петря приходит к ним смазывать телегу и почему, когда он ходит колядовать, люди дают ему два бублика, а остальным ребятам только по одному.
В десять лет он уже ездил пахать, цепляя плуг за задок телеги, — ни поднять, ни снять не хватало еще сил. И так из года в год он оставлял свое детство в играх других мальчишек, а сам чуть свет выезжал в поле, где самой лучшей сказкой был обеденный отдых, самым лучшим товарищем — вороной жеребенок и самой красивой игрушкой — прямая, с теплой гривой борозда. И ночью ему снились рожь, и плуг, и жеребенок, но никогда не снились калитка, звезды и девичьи глаза. И если он был удручен, это означало, что у него плохо взошла рожь; если вечером, вернувшись с поля, он наклонялся приласкать собаку, значит, он хорошо поработал в тот день. А если и одолевала какая-нибудь мелодия, он насвистывал ее, пока шел за водой, чтобы не терять времени даром.
Тяжелый труд сделал из него здоровенного парня, а вечные хлопоты научили спокойной и зрелой мысли. И вот тетушка Фрэсына вдруг увидела намного раньше, чем ожидала, что в доме вырос мужчина — хозяин; деревенские парни нашли еще одного товарища, на которого можно было всегда положиться, и, к великой радости девушек, на вечеринки стал приходить немного застенчивый, молчаливый черноволосый парень.
Сядет, улыбнется и помолчит. Еще помолчит, еще улыбнется. Разговорить его, раскачать не было никакой возможности. Все эти игривые взгляды, намеки, перешептывания летели как пушинки, не задевая его. Натруженный за день, он сидел себе в уголочке, улыбался, погруженный в заботы дня завтрашнего, старался поменьше слушать, пораньше смотаться, так что в конце концов родители местных красавиц стали смотреть на него недобрыми глазами и говорили промеж собой:
