Виктория Клейтон - Дикие сердцем
— Хорошая собачка!
Пес вежливо заурчал в ответ. Он был довольно большим, размером с лабрадора, но гораздо мохнатее. Выглядел пес весьма дружелюбно. Я абсолютно ничего не знала о собаках. Когда я была маленькой, в доме у нас жила серая кошка по прозвищу Лулу. Я очень ее любила. Когда мама умерла, а отец женился на Фэй, дом превратился в обитель хорошего вкуса, где не осталось места домашним животным. Лулу переехала в другой дом — ее приютила наша домработница.
— Хочешь чего-нибудь перекусить? — спросила я.
Собака завиляла хвостом более интенсивно. В дорожной сумке у меня были хлеб, сыр, паштет, фрукты и бутылка вина. Я раскрыла сумку на диване. Гораздо удобнее принимать пищу, когда она обернута салфетками. Пес медленно, с задумчивым видом, разжевал ломоть хлеба. Паштет исчез в его пасти намного быстрее. Мы разделили на двоих кусок сыра — очень хорошего «Рокфора».
Собака старательно слизала крошки с морды, улеглась, положив голову между лапами, и уставилась на огонь. Спустя некоторое время она придвинулась ко мне и деликатно положила голову мне на ногу. Присутствие еще одного живого существа в доме наполнило меня удивительным ощущением покоя.
Я вдруг почувствовала, что должна выйти в туалет.
— Мне очень жаль, но я вынуждена побеспокоить тебя, — сказала я.
Пес поднял голову и заскулил. Я слезла с дивана и высоко подняла подсвечник. Напротив камина виднелся дверной проем. Это была единственная дверь, не считая наружной. Интересно, где же лестница, которая ведет наверх? Я знала, что в доме есть лестница. В темноте я успела разглядеть полукруглое оконце под крышей. Я шагнула в дверной проем и тут же свалилась на пол — я упала второй раз за сегодняшний день. Теперь препятствием оказалась низкая ступенька. Я больно ударилась локтем и прикусила язык. Я со стоном стала на ноги и тут же стукнулась головой о притолоку. Свечи осветили комнату. Она оказалась такой же длинной, как и предыдущая. Под окном виднелась широкая плоская раковина. Рядом с раковиной темнела дверь. В верхней части дверь придерживал гвоздь, крепко забитый в потолок. Я схватила сковородку, которая висела на крючке, и стукнула ею несколько раз по гвоздю. Дверь с визгом распахнулась. Поток холодного ночного воздуха задул свечи. Когда я присела под колючим влажным кустом, собака принялась страстно вылизывать Мой нос.
Я размышляла: «Что за странное создание могло выбрать подобное жилье — нечто среднее между орлиным гнездом, англо-саксонской хижиной и эскимосским иглу?» С огромным удовольствием я вернулась в тепло комнаты. Пес прислонился к моим ногам. Я лениво чесала его за ухом.
Мое детство прошло в Чейн Уолк[3]. Мне очень хотелось иметь кошку. Лулу появилась в доме на мой пятнадцатый день рождения. Мама полагала, что держать животных в доме в огромном Лондоне жестоко. Она была уверена, что несчастные четвероногие существа будут тосковать по просторам, деревьям, запахам живой природы. Мама не любила город за шум транспорта, гарь выхлопных газов, улицы, закованные в кирпич и бетон. Ей тяжело было свыкнуться с замкнутым пространством, в котором существовали городские жители.
Родители в конце войны купили по дешевке дом в Челси[4]. Дом должен был стать временным убежищем.
— Как только папа разбогатеет, дорогая, мы купим старинный особняк за городом, — часто повторяла мама. — Вокруг дома будут лужайки, клумбы с яркими цветами, фруктовый сад и лес, в котором будет водиться всякое зверье.
Шли годы, мама украшала свой рассказ о воображаемом семейном очаге новыми деталями. Папа никак не становился богаче. Мне было нелегко понять, почему. Отец часто рассказывал о рынке, жаловался на то, что он непредсказуем. Я представляла отца стоящим за красочным прилавком, на котором высятся груды фруктов и овощей, точь-в-точь как на картинках в моих детских книжках. Когда я узнала, что отец торгует скучными бумажками под названием «акции», разочарованию не было предела.
К моему седьмому дню рождения фантастический дом в деревне уже украшали солнечные часы, голубятня, конюшня, искусственное озеро с лодками и фонтан, который, кроме своей основной задачи, еще и обрызгивал ничего не подозревающих гостей. Папа все еще не был богат. В это время он начал отдаляться от нас, а мама стала есть все меньше и меньше. Изменения были незаметны для меня. Я обратила внимание на то, что что-то происходит, лишь после слов дяди Сида. Дядя Сид, мамин брат, жил на берегу моря в Норфолке, в старинном каменном доме, в котором он и мама выросли.
Я обожала дядю Сида. У него были толстые гладкие лоснящиеся щеки и длинные, немного кривые зубы. Он говорил со старомодным аристократическим акцентом, более заметным, чем у мамы. Когда дядя приезжал навестить нас, то привозил рыбу с блестящей, как серебро, чешуей, крохотные коричневые креветки, пучки морских водорослей и причудливые ракушки. Мы ели на ужин рыбу с жареной картошкой в маленькой кухне, которая находилась в полуподвальном этаже. Дядя Сид рассказывал бесконечные истории о море. Море было его всепоглощающей страстью. Дядя не стал моряком только потому, что как единственный мальчик в семье вынужден был взять на себя заботы о ферме. Ферма была небольшой — всего лишь несколько акров заболоченной земли. Дядя разводил овец, держал гусей, коз и корову. Ему никогда не хватало денег. Иногда мне разрешали остаться у него. Мы вставали рано утром, выгоняли овец на пастбище и возились по хозяйству целый день. Вечерами я помогала дяде мастерить безделушки из раковин, которые мы собирали на берегу. Мама хохотала до слез, когда я говорила, что мечтаю провести всю жизнь на ферме. Она говорила:
— Ты не знаешь, каково это — жить без электричества, каково бродить по колено в грязи большую часть года, с сентября по май, каково оставаться в холодном доме с чадящим камином. Подожди немного, ты увидишь мой дом. Мой дом будет самым прекрасным в мире местом.
— Сильвия! — обратился как-то дядя Сид к маме во время одного из наших ужинов, состоящего из рыбы и картошки. Он прервал мамин рассказ о самом прекрасном в мире доме. — Как поживает Чарли (Чарльзом звали моего отца)? Он еще не разбогател, но все же достоин награды за старание? Черт побери, я уже забыл, когда в последний раз видел его!
Тень пробежала по маминому лицу.
— Не называй его Чарли. Ты ведь знаешь, как он ненавидит это имя.
— Ненавидит? Но я ничего не могу с собой поделать. Я называю его так по-дружески. Я ни за что не стану называть мою маленькую Фредди Эльфридой. Что взбрело тебе в голову, почему ты назвала девочку так?
— Я нашла имя, роясь в книжках. Оно показалось мне милым. Эльфрида означает «королева эльфов». Я думала о крошечных феях, которые танцуют на летней поляне среди цветов.
Мама всегда была неисправимо романтичной.
— Вот как! Но ты не ответила на мой вопрос: где мистер Чарльз Сванн — назову его полным именем — проводит дни и ночи? Он слишком много работает для человека, которого ждут дома жена и дочь.
Мама отшутилась в ответ. Она пробормотала что-то о старомодных деревенских повадках дяди Сида. Я не запомнила окончания разговора, но спустя много месяцев поняла, что дядя Сид был прав. Я осознала, что довольно давно отца постоянно не бывало дома.
Когда мама умерла, дядя Сид вручил мне ее свадебную фотографию. Других фотографий у меня не было. На небольшом листе пожелтевшей бумаги стройная девушка с розой в волосах смотрела прямо в объектив и смеялась от счастья. Фотография была черно-белой, но я помнила, что у мамы были рыжие, как и у меня, волосы и зеленые, будто изумруды, глаза. Но больше всего мне врезалось в память, как мама одиноко сидела в кресле у окна в гостиной и разглядывала корабли на реке. Ее глаза были темны от невысказанной тоски.
Через некоторое время после памятного разговора с дядей Сидом я начала находить бутылки, спрятанные в самых неожиданных местах: в комоде, за шторами в гостиной, в книжном шкафу. Очень много бутылок пряталось под маминой кроватью. Бутылки издавали ужасный зловонный запах, очень похожий на запах жидкости, которой папа заправлял зажигалку. Мама спала теперь подолгу. Ее движения стали замедленными и неловкими. Отец несколько раз скандалил с ней. Однажды дядя Сид приехал навестить нас и застал маму спящей в кухне на полу.
— О Сильвия, моя дорогая маленькая Сильвия… — грустно сказал он.
Я не могла сдержать слез. Дядя легко поднял маму на руки. Мама сделалась худой, почти невесомой. В ванной, когда она купалась, я увидела, что ребра у нее торчат, как у измученного тяжелой работой животного. Дядя пробормотал сквозь зубы:
— Господи, как мне отплатить ему за это? Есть ли наказание, достойное этого подонка?
Мама приоткрыла глаза и прошептала:
— Не сердись на него, Сид. Это я во всем виновата. Это я испортила ему жизнь. Брак по принуждению не делает людей счастливыми. О Сид, я так… — мама заметила меня, закрыла глаза и не сказала больше ни слова.
