Маурин Ли - Счастливый билет
Сестра Сесилия как-то вычитала в одной книге, что в незапамятные времена в Уэльсе высадилось целое племя из Индии и именно им местные жители, а также ирландцы и шотландцы обязаны смуглой кожей и экзотической внешностью. Но все-таки было в Лиззи О’Брайен нечто такое, что отличало ее от других темноволосых детишек. Хотя, конечно, к ребенку в таком возрасте это слово неприменимо, но в ней ощущалось некое распутство.
Одной из тех, кого подобные отличия тревожили больше остальных, была сестра Аугуста. Облизывая губы, она ощущала влагу на едва заметных усиках над верхней губой, когда склонялась над арифметическими задачками Лиззи — причем над ее задачками она склонялась намного чаще, чем над теми, которые решали другие дети. И еще сестра испытывала тайное удовольствие, гладя шелковистую ручку маленькой девочки, — удовольствие запретное и дурное, как прекрасно сознавала она в глубине души, и поэтому склонна была винить в этом Лиззи, а не саму себя, и перечеркивала задачи, даже если те были решены правильно, считая свои действия чем-то вроде епитимьи. Но почему и в чем должна раскаяться Лиззи и за что на нее следует наложить епитимью, сестра Аугуста затруднялась объяснить даже себе самой.
Больше никто из учителей не относился к девочке предвзято, когда следовало поставить оценку за ее работу, и все сходились на том, что Лиззи — исключительно одаренный ребенок. Все мальчишки О’Брайенов были умницами, но Лиззи превзошла их.
К этому времени Лиззи обзавелась двумя маленькими сестричками, Джоан и Нелли, причем последняя была такой же смуглой, как и Лиззи, и еще одним братиком, Пэдди, который родился следом за Джоан.
Миссис О’Брайен пришлось нанести еще несколько визитов на Док-роуд, и отцом рыжеволосой Джоан, хотя она так никогда и не узнала об этом, стал какой-то французский моряк. Китти даже не заметила, что он рыжий, пока тот не снял круглую шапочку, чтобы попрощаться, а когда через девять месяцев родилась девочка с огненными волосами и красноватой кожей, Китти было уже все равно. Она узнала, что Том две недели не платил за аренду и что домовладелец грозится выгнать их на улицу.
Чтобы погасить задолженность, Китти пришлось еще несколько раз наведаться по известному адресу, потому что те десять шиллингов, которые она заработала в первый раз, намного превышали стандартную плату за услуги. Помимо того, что эти походы оказались не столь выгодными, они стали в той же мере и неприятными — хотя Китти даже не позволяла себе мыслить подобными категориями — по сравнению с ее первым опытом, хотя они все равно не шли ни в какое сравнение с теми истязаниями, которым еженощно подвергал ее супруг.
Поначалу сам факт, что Том не заплатил арендную плату за дом, изрядно обеспокоил Китти, ведь то, что он сделал один раз, могло повториться. Между тем она никак не могла платить двенадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю мистеру Вудсу, владельцу, — все ее домашние расходы были гораздо меньше этой суммы. К счастью, Китти обнаружила, что мистер Вудс поджидает злостных неплательщиков у доков в тот день, когда они, торжествуя, вываливались оттуда с зарплатой в кармане. Китти попросила, чтобы он включил в их число и Тома, полагая, и не без оснований, что гордость не позволит ее мужу не заплатить в присутствии приятелей.
Китти вздохнула чуточку свободнее. Сама мысль о том, чтобы регулярно тащить свое бедное, усталое, измученное тело на Док-роуд, казалась ей невыносимой, хотя, разумеется, она пошла бы на это без колебаний — ради детей.
Вот так они и жили, миссис О’Брайен и ее дети, влача жалкое существование, подобно остальным обитателям Чосер-стрит, в районе Бутль в Ливерпуле… впрочем, как и все бедняки в стране — надеясь, мечтая и отчаянно желая изменений к лучшему в своей судьбе.
Но когда в сентябре 1939 года эти перемены и впрямь произошли — разразилась Вторая мировая война, — то мир и богатых, и бедных рухнул и разлетелся на куски.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Из-за того, что Бутль находился рядом с доками, он стал одной из первых жертв гитлеровских бомбардировщиков. Ночь за ночью они сваливали свой смертоносный груз на районы, расположенные вдоль реки Мерси, убивая жителей и разрушая их дома.
Как и ее братья и сестры, Лиззи не знала, что такое война, до тех пор, пока беда не постучалась к ним в дверь. Благодаря скудным познаниям, которыми их снабдили в школе, дети были убеждены, что война — это нечто такое, что происходило в далеком прошлом между мужчинами, одетыми в роскошную форму красного цвета с золотым шитьем, и обязательно в каких-нибудь дальних странах. В современном мире война попросту не могла разразиться, уж во всяком случае не в Англии.
Но еженощные визиты в бомбоубежища, где омерзительно пахло потом, мочой и экскрементами, где плакали маленькие дети, где кашляли старики, где люди совершали самые интимные вещи на глазах у остальных… Люди выходили оттуда и обнаруживали, что дом разрушен, улицы больше нет, а кто-то из членов их семьи погиб… Все это заставило детей осознать, что война — событие вполне реальное, которое может случиться с любым человеком, в любом месте и в любое время.
Молодые люди уходили сражаться, гордясь новенькой военной формой, а Китти О’Брайен горячо молилась по утрам, вечерам и в любую свободную минуту, чтобы война закончилась окончательно и бесповоротно не позже, чем через четыре года, прежде чем Кевину исполнится восемнадцать.
Война сделала Тома счастливее, но это никак не отразилось на его отношениях с семьей. Его сочли «особо ценным работником», отчего он преисполнился важности. Он стал больше зарабатывать и перешел в категорию «постоянных тружеников». Теперь ему больше не нужно было унижаться, стоя у портовых ворот в ожидании, пока какой-нибудь задавака-бригадир выберет его на временную работу. В борьбе против Гитлера Том был столь же необходим, как и любой солдат.
Как же они ненавидели Гитлера! Гитлера не волновало, кого он убивает своими бомбами. Его пилоты сбрасывали их беззаботно, или, скорее, вполне осознанно, куда придется, убивая женщин и детей, разрушая больницы, детские приюты и дома престарелых, тогда как все знали, что храбрые молодые люди из королевских военно-воздушных сил бомбят лишь военные объекты, такие как армейские заводы и казармы. Немецких граждан не убивали просто так, в отличие от британских.
Как-то ночью сирены воздушной тревоги завыли гораздо раньше, чем обычно. В животе у Китти О’Брайен похолодело от страха, когда она услышала этот пронзительный вой, от которого закладывало уши. Было всего шесть часов вечера. Она собирала детей, чтобы отвести их в убежище, когда вокруг начали падать бомбы. Обычно все ее дети были готовы к началу налета. Самых маленьких Китти затолкала в шкаф под лестницей. Совсем рядом прогремел взрыв, и дом содрогнулся.
Внезапно бомбежка прекратилась, и в это самое мгновение в переднюю дверь постучал Том.
Никто из членов семьи не пользовался этой дверью. В любое другое, более безопасное время Том тоже вошел бы через черный ход. Ключа от входной двери у него не было.
Секундой раньше или секундой позже они бы просто не расслышали его стука.
Тони открыл дверь, чтобы впустить отца, и Том тяжело протопал по коридору в кухню. Налет напугал его до полусмерти, и он, уже изрядно выпив, готов был наброситься на жену с кулаками, если она хотя бы косо посмотрит на него. Вдруг бомбы стали сыпаться вокруг, как конфетти. Одна из них упала совсем рядом с домом, и входную дверь сорвало взрывной волной с петель, после чего она пролетела через прихожую и рассыпалась на куски от удара о лестницу.
Дети смотрели на обломки двери и старались представить себе, что это — их отец. Он чудом избежал смерти.
Том хвастался случившимся еще много недель спустя:
— Вот как Господь хранит преданных рабов своих!
Он даже сходил на две мессы: в воскресенье утром и вечером, вознеся страстную хвалу Господу за свое спасение.
Его дети, вспомнив, как во время совместных ежевечерних молитв мать упрашивала Всевышнего наставить их отца на стезю добродетели, спрашивали себя, уж не внял ли Он их молитвам. В последующие годы они не раз пожалели о том, что молились столь усердно и Господь услышал их и что по коридору пролетела и разбилась на куски всего лишь входная дверь, а не их папаша.
Утром растерянные родители, за юбки и штаны которых цеплялись плачущие дети, сидели у дымящихся развалин своих домов. Многие пожилые люди наотрез отказывались уходить от кирпичей и каменной крошки, которая стала столь же неотъемлемой их частью, как плоть и кровь. Они рылись в ядовитом дыму, откапывая разбитые воспоминания о своей прежней жизни, свадебные подарки, сломанную мебель и обгоревшие фотографии.
На развалинах бесчинствовали мародеры, словно были уверены в том, что сумеют улизнуть с награбленным, хотя их преследовали, если замечали. В Биркенхеде[2] разъяренные жители до смерти забили камнями молодую женщину, карманы которой были набиты шеффилдскими столовыми приборами — подарком на чью-то серебряную свадьбу.
