Николай Новиков - Опасная любовь
— Молчи! — с яростью крикнул Аристарх и сильно толкнул жену, снова усаживая ее в кресло.
— Как вы смеете, Аристарх?! — испуганно закричал Степан Петрович, напрасно высматривая за спиной Аристарха своего телохранителя. — Что вы себе позволяете?!
Он попытался встать, но Аристарх, не задумываясь, ввинтил свой кулак в рыхлое брюхо спонсора. Степан Петрович квакнул, выпучил глаза и плюхнулся на диван.
— Арик! — закричала Ирка, но Аристарх одним лишь взглядом пригвоздил ее к спинке кресла.
— Вы… вы за это ответите, — пробормотал Степан Петрович, тщетно пытаясь придать своему голосу необходимую твердость.
Вид его был жалок, бить всерьез такого человека, сколь бы ненавистен он ни был, Аристарх не мог. Врезал с правой тяжелую пощечину по красной, лоснящейся щеке. Потом — с левой. С правой. С левой.
— Остановитесь… пожалуйста, прошу вас… — заскулил Степан Петрович, прикрывая лицо ладонями. — Аристарх, прошу вас… выслушайте… Не надо, пожалуйста… мне завтра лететь в командировку, я… между мной и вашей супругой ничего не было, она подтвердит, остановитесь же…
— В командировку? — зло спросил Аристарх, переводя дух. — На Канары? С моей женой?! На колени, сука! Ну?! На колени, гад!
Он вдруг почувствовал себя Мишкой Крутым, лихим парнем, обиженным злыми людьми. Именно так разговаривал Мишка со своими обидчиками. Именно так играл его Аристарх, легко и непринужденно играл, посмеиваясь над режиссером и сценаристом. Знал бы, что скоро сам попадет в такую ситуацию — вряд ли смеялся бы тогда.
Степан Петрович хотел возмутиться, но, взглянув на Аристарха, на его страшное, искаженное ненавистью лицо, медленно сполз с дивана, встал на колени. Он слишком долго был руководящим работником высшего ранга, не выбирал выражений, общаясь с подчиненными, терпел оскорбления, попадая на «ковер» к членам Политбюро, но видеть перед собой человека, готового убить (и ведь было за что, сам иногда пытался представить себе Ингу с другим мужиком, и что-то страшное в груди поднималось!), — такого не знал, не помнил. Поэтому подчинился приказу. Унижение, позор? Да, но это же мелочи по сравнению с жаждой жизни.
Ирина закрыла лицо ладонями.
— А теперь — пошел вон! — брезгливо сказал Аристарх. — И не вздумай еще когда-либо приближаться к моей жене. Вон, сука! Забирай своего дебила и уходи! Ну?!
Степан Петрович поднялся и, непрерывно оглядываясь, голова его при этом судорожно дергалась, побрел в прихожую.
Аристарх смотрел, как он долго одевался, не попадая в рукава пальто, а потом сказал:
— Ублюдок твой на кухне. Закрой нос и глаза носовым платком и волоки его оттуда.
— Глаза? — испуганно переспросил Степан Петрович. — А как же я увижу?..
— Пошел! — закричал Аристарх.
Благодаря открытому окну воздух на кухне был уже почти безопасным. Миша все так же лежал на полу, морда его была синей, как у висельника, но грудь вздымалась тяжело и редко — живой, значит. Подхватив его под мышки, Степан Петрович выволок Мишу на лестничную площадку. Аристарх не мог отказать себе в удовольствии приложить носок сапога к широкому заду спонсора, так, что тот рыбкой нырнул к дверям лифта. Потом, побагровев от натуги, Степан Петрович втащил безжизненную тушу телохранителя в кабину лифта.
Аристарх закрыл дверь, запер замки и посмотрел на Ирину.
— Вот теперь мы серьезно поговорим.
Аристарх откинулся на спинку кресла, устало смежил веки. Ну вот и остались они вдвоем — Ирка и он, а говорить вроде и не о чем. Вернее, он мог бы многое сказать сейчас жене, да нужно ли это? Сколько уже было сказано в последние дни, и все без толку…
Ирина неуверенно приблизились к Аристарху, пальцы ее нервно мяли белую кофточку на груди.
— Можешь и меня побить, — тихо сказала она.
— А зачем? — Аристарх взглянул на нее, тоскливо усмехнулся. — Что от этого изменится, Ирка? Я говорил тебе, предупреждал, но ты решила все сделать по-своему. Теперь вот я думаю: нам даже говорить больше не о чем. Стоит ли понапрасну трепать друг другу нервы?
— Но ты же ничего не знаешь, Арик! — Ирина подошла еще ближе, присела на подлокотник, обняла Аристарха. — Пожалуйста, послушай меня. Я так испугалась, когда ты ушел, всю ночь места себе не находила. Я же не знала, что этот верзила не пускает тебя в комнату. А ты… Где ты был, Арик?
— Могла бы позвонить и выяснить.
— Я звонила! Всем, твоим родителям, Котлярову, даже… даже Барсукову позвонила, подумала, а вдруг ты пошел с ним выяснять отношения?
— Барсуков-то здесь при чем?
— Я же сказала, ты ничего не знаешь, Арик! Степан Петрович обещал мне роль в новом фильме Барсукова. Оказывается, они знакомы. Представляешь?
— Представляю, — буркнул Аристарх. — У них там клуб отпетых негодяев.
— Нет, не представляешь. Степан Петрович сказал, что это будет очень серьезная роль. Никаких постельных сцен, никаких стриптизов.
— Надо же! Этого я действительно не знал. А вот про Котлярова ты мне лапшу на уши вешаешь, дорогая. Эту ночь я провел у него и не помню, чтобы ты звонила. И вообще он ни слова не сказал мне про твой звонок.
— Я звонила в ту ночь, когда ты ушел. И взяла с Бориса слово, что он не скажет тебе… — Ирина прижалась щекой к его всклокоченным волосам, всхлипнула. — А тебя нигде-нигде не было, Арик! Я ни о чем не хочу знать, я дура и сама виновата во всем. Но тебе не нужно было сегодня вышвыривать Степана Петровича. Потому что я сама сказала ему, чтобы он больше не приходил к нам и вообще не приставал ко мне. Я все ему сказала, Арик, посмотри. — Она протянула руку к другому креслу. — Там лежит и костюм, и все его подарки, я хотела вернуть ему… И даже от роли в том фильме отказаться…
— Пока ты хотела, терминатор-мазохист Миша собирался прибить меня на кухне, — мрачно усмехнулся Аристарх. — Так бы и сделал, если бы я не опередил его.
— Но я же не знала этого! — Ирина уже не всхлипывала, а плакала, судорожно обнимая его. — Когда ты ушел, я все думала, думала и поняла, что поступала глупо, Арик…
— Раньше не могла этого понять, да? Не могла меня послушать? Я же умолял тебя, Ирка!
— Я думала, что все будет хорошо, Ари-ик… Ну пусть иногда приходит, посидим, поговорим, чаю попьем… А подарки — так это же для него пустяки, я думала… он действительно любит театр, хочет дружить с актерами, помогать им. Ничего же между нами не было, слышишь, Арик? Ничего! Сегодня он, правда, попытался обнять меня, но я не позволила. На Канары приглашал с ним лететь, ну зачем же мне Канары без тебя, Арик?..
— Ну и летела бы, — уже не так мрачно усмехнулся Аристарх.
— Да-а?.. Дурак ты какой, Арик! Будешь таким дураком, и улечу когда-нибудь…
Она прижала к его щеке мокрое от слез лицо. Аристарх заморгал, чувствуя, что и сам вот-вот заплачет. Глупенькая девчонка, любимая, родная! Его Ирка… Он рывком пересадил ее к себе на колени, поцеловал дрожащие, соленые губы.
— Не плачь, моя хорошая, я люблю тебя… Люблю, люблю, хоть ты и дура несусветная, — шептал он, сжимая ее в объятьях. — Как же долго ты не понимала, что творишь, Господи, даже сейчас мне страшно, я ведь мог тебя потерять.
— Не мог, Арик, я же твоя… Просто мне казалось, что ничего страшного в этом нет. У всех великих актеров были покровители, богатые меценаты, ну вспомни хотя бы Чайковского, Шаляпина, Ермолову, ну ведь были же? А когда я узнала, что страшный этот верзила не пускает тебя в комнату, мне даже не по себе стало, и я сразу подумала: так нельзя. И сегодня сказала об этом Степану Петровичу.
— А он согласился с тобой, да?
— Ну, ты же знаешь, он никогда не говорит прямо, стал убеждать меня, что это нервы, сказывается твое отсутствие, а потом я привыкну, и все будет хорошо… Я никогда не привыкну к тому, что ты уходишь из дому, Арик, никогда.
— Дураки мы с тобой, — вздохнул с облегчением Аристарх. — Такое могли натворить, в голове не укладывается!
Он снова поцеловал Ирину, и она ответила ему. Аристарх на мгновение отстранился, с болью и страстью вглядываясь в голубые глаза, русые волосы, обрамляющие нежный овал лица, — он мог лишиться этого? Родная, любимая… Он мог потерять ее?!
И снова жадный, долгий поцелуй соединил их губы. Аристарх подхватил ее на руки и бережно положил на палас, лег рядом, неистово целуя губы, глаза, щеки, лебединую шею… Потом голова его метнулась к ее ногам, он задрал юбку, дрожащими руками стащил колготки и трусики, словно хотел убедиться, что самое главное его сокровище на месте. И оно было там, и поднималось к его губам, невыносимо прекрасное, трепетно нежное, тянулось к нему, как сказочная награда за его мучения. Аристарх прижался к своему самому ценному сокровищу лицом и замер, вдыхая знакомый, волнующий запах. Запах любви и жизни.
Спустя полтора часа, донельзя уставшие, совершенно обессиленные, но безмерно счастливые, они лежали в постели, с неохотой отдаляясь от полуторачасового безумия в комнате, в ванной, снова в комнате… Сердцем и ей, и ему хотелось еще, но мышцы уже не могли преодолеть блаженную расслабленность, можно было только вспоминать минувшие мгновения, еще и еще наслаждаясь их красотой. Так продолжалось до тех пор, пока Ирина не вздрогнула, прижимаясь теснее к Аристарху.
