Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы
Эрмина встала и взяла его за руку. Ей было хорошо рядом с отцом; его высокая фигура и ласковый голос действовали на нее успокаивающе. Они медленно вышли из дома под раздраженным взглядом Лоры.
— Взгляни на это мягкое октябрьское солнце, — тихо сказал Жослин, спускаясь с крыльца. — Как было бы хорошо с легким сердцем встретить приближающуюся зиму! Бедное дитя, тебе кажется, что твой муж тебя отверг, не так ли?
— Да, — всхлипнув, ответила она. — Даже хуже: мне кажется, что у меня больше нет мужа.
Жослин молча погладил ее по руке. Потом продолжил:
— Твоя мать поделилась со мной своими опасениями. Она боится, как бы ты не совершила глупость, привязавшись к Овиду Лафлеру. Мне непросто говорить об этом: я не привык обсуждать подобные темы с тобой. Однако, если ты поддашься терзающему тебя чувству одиночества, оказавшись вдали от мужа, может случиться беда. Подумай о последствиях.
На этот раз Эрмина не стала возмущаться. Спокойные слова отца обижали ее меньше, чем бурные предостережения Лоры.
«Если бы тогда, в гостинице, Акали не приснился кошмар, я бы занялась любовью с Овидом. От этого один шаг до зачатия. Какое безрассудство! Тогда я об этом не думала. Папа прав, это могло привести к ужасной трагедии!»
— Я ведь тоже чувствую себя несчастным, — добавил Жослин. — Я не хотел беспокоить тебя своими мрачными мыслями — у тебя и без того хватает забот. Но поведение Кионы приводит меня в отчаяние. Помнишь, несколько недель назад, в день вашего приезда, она отказалась со мной разговаривать. Во время ужина я пытался поймать ее взгляд, но она отводила глаза. А если решалась взглянуть на меня, я читал в ее глазах нечто вроде ненависти. Для девочки ее возраста это ужасно. Господи, в последние два года, встречая ее летом, я был с ней крайне доброжелателен и ласков и она платила мне тем же! Каждый день я жду окончания уроков мадемуазель Дамасс, чтобы поговорить с Кионой, но она убегает. Лишь одно меня утешает: учительница считает ее очень умной и способной к учению. Эрмина, попробуй ее спросить, в чем она меня упрекает?
Так, под ручку, они дошли до сарайчика, оборудованного под конюшню. В двадцати метрах от него располагался загон для собак.
— Бедные животные скучают без дела, — заметил Жослин. — Раньше я их выгуливал, но теперь у меня нет на это сил. Мукки предложил делать это вместо меня. Но я ему не доверяю. Вдруг они убегут…
— Папа, Мукки с девочками вполне могут этим заняться. По поводу Кионы я тоже сильно беспокоюсь. Я не осмеливаюсь ее расспрашивать о том, что ей пришлось пережить в пансионе. Думаю, проблема именно в этом. Они били ее, но могло произойти и кое-что похуже.
— Ты сказала мне, что она не была изнасилована, — сказал он, чувствуя себя неловко. — Господи, применять это слово к девочке ее возраста! Какой ужас! Ведь ее осматривала медсестра из Перибонки. Вряд ли она солгала в таком важном вопросе.
Не имея привычки обсуждать подобные темы со своим отцом, Эрмина покраснела, но нужно было прояснить ситуацию раз и навсегда.
— Это серьезная женщина, — начала она. — Она не стала бы меня обманывать. Но увы! Акали поведала мне ужасные вещи простыми детскими словами. Папа, как рассказать тебе, что мне известно… Брат Марселлен, тот самый, который запер Киону в карцере, делал отвратительные вещи с детьми, даже с мальчиками.
С пылающими от смущения щеками она прошептала несколько слов на ухо Жослину, уточнив излюбленные приемы брата. Настала очередь покраснеть этому зрелому мужчине, много повидавшему в жизни.
— Черт побери! Если он проделал это с моей дочерью, я сам поеду к нему и кастрирую собственными руками! В конце концов, в этой стране существуют законы! Следует бросить в тюрьму этого мерзавца, прикрывающегося сутаной! Эрмина, почему ты не рассказала мне об этом раньше? Если Киона подверглась такому извращению, бедная девочка наверняка получила душевную травму.
— Я рассказала все маме. Она была потрясена до глубины души. Вот куда я клоню, папа. Возможно, Киона боится мужчин — всех мужчин, которые могут иметь над ней власть, включая тебя, ее крестного.
Жослин сел на скамейку, которую Лора установила для того, чтобы наблюдать за детьми, когда они ездят верхом на пони. Подавленный услышанным, он закурил сигару.
— Врачи запретили мне курить, — проворчал он, — но мне плевать! Боже всемогущий, какая мерзость! Послушай, как-то вечером Мукки сообщил мне, что Киона получила самую высокую оценку по географии. Чтобы поощрить ее, я хотел дать ей пять долларов, но она отпрянула назад. Я схватил ее за запястье, и она принялась вырываться, готовая закричать.
— Она не выносит прикосновений, — вздохнула Эрмина.
— Моих прикосновений, — поправил ее отец. — В четверг утром она столкнулась на крыльце с Жозефом. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и она улыбнулась ему и совершенно не выглядела испуганной. Ты ошибаешься, милая, она ненавидит именно меня! Может, я чем-то похож на этого брата Марселлена?
— Нет! Ему лет пятьдесят на вид, он лысый и полный. Достаточно высокий, как ты. И очень грубый! Если бы Овид не вмешался, он ударил бы меня.
На следующий день после своего возвращения Эрмина рассказала самое главное об их визите в пансион, оставив за кадром некоторые перипетии, включая эту стычку с монахом.
— Я плюнула ему в лицо, — призналась она. — Он требовал, чтобы я относилась к нему с уважением. И я не смогла сдержаться. Папа, я сблизилась с Овидом только для того, чтобы добиться закрытия этих заведений, сообщить о творящихся там преступлениях. Ничего больше!
Она снова лгала, но Жослин поверил ей на слово. Он покровительственно обнял ее.
— Эрмина, что мне сделать, чтобы завоевать любовь Кионы? Умоляю, помоги мне!
— Лучше всего сказать ей, что ты ее отец. Мы не знаем, что ее сейчас тревожит. Ее мать умерла, она могла подвергнуться сексуальному насилию. Если ты расскажешь ей правду, есть шанс, что это повлияет на нее положительно. Папа, сейчас самый подходящий момент сделать это. Не забывай о способностях Кионы. Она может чувствовать твое волнение, неловкость по отношению к ней.
— Если она обладает ясновидением, почему же до сих пор не догадалась, что нас с ней связывает кровное родство?
— Я тоже задавала себе этот вопрос, для Меня это загадка. Думаю, будь у нее хоть малейшее подозрение, она вела бы себя по-другому.
— Я бы предпочел, чтобы ей сообщила об этом ты, доченька. Меня она и слушать не станет. Просто убежит в очередной раз.
— А как же мама? Она так и не дала своего согласия. Я пыталась ее убедить, но она пока хочет подождать, опасаясь, что это взбудоражит Луи и детей.
— Поставим ее перед свершившимся фактом, — отрезал Жослин. — У нас больше нет выбора. Эрмина, я люблю Киону всем сердцем. Твое детство прошло мимо меня. Мне бы очень хотелось провести оставшиеся годы жизни в радости и покое. Я совершил столько ошибок! Хочу наверстать упущенное.
— Хорошо, папа, я поговорю с ней, обещаю.
Они замолчали, погрузившись каждый в свои грустные мысли.
Валь-Жальбер, полдень того же дняАндреа Дамасс только что отпустила учеников на обед. Она убирала тетради в свой стол, когда Мари Маруа вернулась в класс, порозовев от смущения. Десятилетняя дочка Бетти была очень робкой.
— Вам следует поторопиться, Мари, — ласково сказала ей учительница. — Вы что-то забыли?
— Нет, мадемуазель, просто мой отец попросил меня передать вам приглашение на обед. Он просит прийти вас к нам в полдень. Вчера вечером он забил курицу и поджарил ее. Если вы согласны, я должна вас подождать.
Андреа ощутила странное волнение. Она вспомнила жадный взгляд Жозефа в их последнюю встречу во дворе. С тех пор они просто здоровались на крыльце утром и вечером, но у бывшего рабочего больше не наблюдалось такого ощутимого напряжения, близкого к желанию. Прекрасно понимая, в чем дело, она покачала головой:
— Моя дорогая Мари, скажите своему отцу, что я не могу ответить согласием на его любезное приглашение. Экономка мадам Шарден готовит определенное количество приборов и соответственно блюд. Было бы невежливо с моей стороны нарушать этот обычай.
Мари молча кивнула. Некоторые слова сбивали ее с толку, такие как «соответственно» и «обычай».
— Хорошо, мадемуазель, тогда я побегу. Но папа будет расстроен. Он забил курицу специально для вас.
Улыбнувшись, Андреа чуть было не сказала, что основной рацион семейства Шарденов как раз составляли куры Жозефа Маруа и они успели ей надоесть, но она была слишком хорошо воспитана.
— Возможно, в другой раз, — сказала она.
— Мне бы это доставило удовольствие, — заявила Мари. — До свидания, мадемуазель!
С этими словами девочка выбежала из класса, оставив Андреа в замешательстве. «Бедное дитя! Конечно, не очень-то весело жить одной с отцом. Наверняка она до сих пор оплакивает свою мать, которая была очень достойной женщиной, судя по отзывам Мирей и мадам Лоры. Но прилично ли отправляться на обед к Жозефу Маруа?»
