Екатерина Вильмонт - Хочу бабу на роликах !
А я без иллюзий, наверное, не могу. Да и не хочу.
Лучше все чувства и ощущения выразить в пьесе.
Даже Эмма говорит, что влюбляется в своих героев.
Мне это подходит, совершенно безопасное дело!
Фрейд писал о сублимации, вот и я буду сублимировать, перерабатывать живущую во мне сексуальность в шедевры драматургии. Мне самой стало смешно от этих глупых мыслей. Я расплатилась и пошла домой.
- Саша, ну где вас носит в такую погоду? - огорченно качала головой Вера Ивановна. - Холод на улице, сырость. Ох, как я по нормальной зиме соскучилась! Со снегом, когда все бело...
- Да бросьте, Вера Ивановна, в Москве, когда снег, такая грязища непролазная, под ногами снежная каша, соль, а под этой "прелестью" еще лед, фу!
То ли дело здесь. Я когда куртку эту покупала, мне продавщица говорит, "вы ее всю зиму проносите, если свитерок надеть". Я по привычке думаю: ничего себе, у нас в такой куртяшке разве что в октябре ходить можно. А тут и вправду всю зиму в ней прохожу, никакие шубы не нужны, теплые сапожищи...
Мне такая зима больше нравится.
- Вы морская душа, Саша, - засмеялась Вера Ивановна.
Почему-то от этих слов мне опять вспомнился Алекс. Он ведь тоже морская душа. Корабел окаянный, не корабел, а кобель, самый обычный кобель... И Глеб кобель... Они все кобели... Ну их к черту, обойдусь!
Я поднялась к себе и села за машинку. Начну писать пьесу, там поглядим... Может, ничего и не получится. Но чистый лист в машинке меня не только не пугал, а, наоборот, неудержимо привлекал. Вероятно, так начинается графомания.
***
Минула неделя. Я ощущала лихорадочное возбуждение от своей работы. Когда перечитывала написанное, сама бурно переживала все происходящее в пьесе, смеялась, грустила, негодовала... Вероятно, со стороны меня можно было принять за сумасшедшую, но, к счастью, никто меня не видел за работой. А потом вдруг все застопорилось. Я никак не могла решить, что делать дальше. Получалось как-то жидко... Не хватало чего-то или кого-то... Наверное, нужна еще какая-то, как выражаются в оперетте, "каскадная пара". Или комический персонаж, словом, что-то отвлекающее немного от главных героев.
Я попробовала изобразить свою свекровь, но получилось слишком ходульно и примитивно, вероятно оттого, что я ее не любила. Своих главных героев, которых я назвала Мария (в честь бабушки) и Тарас (естественно, в честь Тараса Асламазяна), я успела полюбить. Дуня, узнав, что я взялась за пьесу, ходила буквально на цыпочках и не приставала.
Часов в пять я вдруг ощутила жуткую усталость, голова плохо соображала, и я решила пройтись. Уже начинало темнеть. Я хотела позвать с собой Дуню, но она куда-то умчалась. Я надела свитер и кожаную куртку. Ветер с моря пробирал до костей. Но я все-таки вышла на набережную, думая только о своей пьесе, о том, что же мне делать с сюжетом. У меня как-то не получалось продумать все до конца. Одно я точно знала - у пьесы будет хороший конец. Терпеть не могу плохие концы, а особенно меня раздражает, когда обычную литературную или киношную поделку плохим концом пытаются как бы приподнять. То есть: вот вы не думайте, что у нас просто боевичок - ни боже мой, у нас высокая трагедия, поскольку героя в конце укокошили или героиню заставили уйти в ночь... Я для себя решила: пишу комедию, и все. Постараюсь, чтобы она была веселой и изящной, а на большее я не претендую. И вообще, Я за чистоту жанра!
Я уже повернула обратно, протопав добрых два километра, и почувствовала, что замерзла. Тогда я свернула с набережной в боковую улочку и увидела незнакомое кафе, в витрине которого умывался симпатичный серый котяра, толстый и полосатый, которого так и хотелось потискать. Наш Фабио тискать себя не позволяет. Не то чтобы я рассчитывала, что серый симпатяга пойдет ко мне на руки, нет, но просто мне хотелось выпить чего-нибудь горяченького в местечке с видом на кота, а может, и горячительного.
Я вошла. Кафе было небольшое, уютное, топилась голландская печка. Я села в уголке и заказала горячий шоколад и пирог с сыром. От прогулки по холоду хотелось есть, тем более что на обед сегодня была паэлья, которую я не очень-то люблю. За соседним столиком сидела юная парочка, им было лет по восемнадцать, наверное. А в другом углу женщина лет шестидесяти пила джин. Пирог оказался восхитительным, а шоколад, на мой вкус, пожалуй, жидковатым, но зато очень горячим, и я скоро согрелась.
Посижу еще минут двадцать и пойду домой, решила я. В кафе тихонько играло радио. Колокольчик на двери звякнул. Я подняла глаза. Вошел мужчина, очень пожилой, высокий, довольно грузный, мне почему-то подумалось - не местный. Может быть, даже русский. Одет он был хорошо, дорого. К нему сразу направилась хозяйка. Он что-то ей сказал, она не поняла. Я прислушалась. Он говорил по-английски, но это не был его родной язык. Они никак не могли понять друг друга. Но наконец она принесла ему чай и рюмку какого-то напитка. Он взглянул на эту рюмку с таким презрением, что я поняла - это мой соотечественник. Интересно, что могло в это время года привести сюда этого человека с усталым и грустным лицом? Он выпил рюмку одним глотком и жестом подозвал хозяйку. Протянул ей пустую рюмку и показал на стакан с чаем. Видимо, хотел стакан горячительного, а не жалкую по русским меркам рюмку. Но хозяйка, похоже, не в состоянии была это уразуметь и таращила на него глаза, поэтому он в сердцах произнес: "Вот дура чертова!" Я решила вмешаться и помочь соотечественнику, тем более что для объяснений в кафе моих знаний испанского вполне хватало. Я поднялась и подошла к его столику:
- Вы хотите заказать стакан, да?
- Господи, вы русская? Какое счастье, она не понимает, что я хочу. Пожалуйста, объясните ей, что мне нужен стакан коньяка...
Надо заметить, что он поднялся, когда я подошла к нему.
- Я попробую ей это внушить, - сказала я. - Может, вы еще что-то хотите? Могу порекомендовать сырный пирог. Удивительно вкусно.
- Спасибо вам огромное. Вы меня выручили. С удовольствием попробую пирог.
Я сделала заказ, безмерно гордясь своим лингвистическим даром, которого я прежде за собой не знала, хотя в детстве, живя несколько лет подряд на даче в Эстонии, вполне сносно объяснялась по-эстонски, - конечно, только в пределах магазинов, рынка и кафе, но все-таки.
Хозяйка немного удивилась, пожала плечами, но принесла мужчине заказ. Я села за свой столик, а он благодарно прижал руку к сердцу. Залпом выпил коньяк и блаженно выдохнул. А потом взялся за пирог, попробовал его и показал мне большой палец. Я допила свой шоколад и достала из кармана кошелек. В этот момент он вдруг подошел к моему столику.
- Простите ради бога, - начал он, - я никак не ожидал встретить тут соотечественницу. Местечко уж больно глухое, вы позволите присесть?
- Пожалуйста.
- Торопитесь?
- Да нет, не очень.
- Извините, но... Знаете ли, мне тут совершенно не с кем даже словом перекинуться по-русски, просто хоть вой. И вдруг вы... У меня такое ощущение, что я вас где-то видел, ой, только не подумайте, что я решил так примитивно за вами приударить, вы годитесь мне во внучки, я давно не претендую на внимание молодых дам и уж во всяком случае не стал бы действовать так пошло. Но у меня ощущение, что ваше лицо мне знакомо. Вы из Москвы?
- Да.
- Вы замужем за испанцем?
- Нет-нет, я тут временно...
- Я, к счастью, тоже. Жуткая тоска...
Казалось, он не может остановиться, такое удовольствие ему доставляет говорить по-русски.
- У меня здесь живет сестра, вернее, не живет, а умирает, - с грустью произнес он. - Она потребовала, чтобы я приехал с ней проститься.
- Она лежит в больнице?
- Да, а дом ее тут неподалеку, там живут мои племянники, но они совсем не говорят по-русски, я объясняюсь с ними по-английски и страшно от этого устаю. Вообще в доме такая тягостная атмосфера...
Послезавтра я в любом случае должен уехать. В общем, тоскливо, никогда бы не подумал, что вообще окажусь на Майорке.
- Почему же, если ваша сестра тут живет?
- Потому что мы долгие годы были в ссоре. Не общались. И вдруг она мне позвонила, стала умолять приехать, проститься... Я не мог ей отказать, но...
Впрочем, зачем вам все это? Это стариковские жалобы. А что же вы, молодая и красивая, делаете тут?
- Живу. Мне нравится.
- И давно?
- С начала сентября.
- В сентябре тут, наверное, рай. Простите меня за мое многословие, знаете, это как в поезде - встречаются незнакомые люди и выбалтывают друг другу всю подноготную, зная, что больше никогда не встретятся. Послушайте, я вспомнил! Я точно вспомнил, где я вас видел!
- Да? И где же?
- В "Огоньке"! На обложке "Огонька"! Там ваш портрет! Совершенно точно!
- Значит, все-таки он появился! - воскликнула я.
- Да, я купил этот номер в Шереметьеве. А вы не знали?
- Нет. То есть мне обещали, что будет портрет в журнале, но я не верила...
- - Знаете, у меня есть этот номер, я вам его отдам.
Ну подумать только, какая встреча. А я еще удивлялся, где это Асламазян нашел такое лицо. Но как же вам никто не сообщил?
