Ольга Тартынская - Верь мне и жди
Ну почему со мной так, думала я, глотая слезы. Почему я трясусь от страха в заброшенном доме, а ты наслаждаешься жизнью со своей юной красавицей? Да, я сама себя наказала. Пусть бы ничего не знала! Ждала бы тебя дома и думала о хорошем. Захотела все знать и видеть? Вот и получай!
А может, между вами и нет ничего? Так, увлечение, родство душ, обоюдное восхищение талантом? Ну бывает же всякое! Хотелось, как хотелось в это верить! Все, еду завтра домой и жду. Жду тебя и делаю вид, что ничего не происходит. Если уж ты сам решишь меня прогнать, ну что ж… Я плакала, забыв об опасности, и незаметно для себя уснула.
Проснулась от стука в дверь. Долго не могла понять, где я. Стук повторился. Я вскочила, расправила юбку, пригладила волосы и открыла задвижку. На пороге стояла Валя.
— Жива? А я уж было испугалась. Идем чай пить.
— Который час? — спросила я, еще не осознав происходящее.
— Да уж одиннадцать.
Она повернулась и пошла к своему дому, я послушно зашагала следом. Мы пили чай с пышными оладьями и дешевыми конфетами, я ничего вкуснее этого не едала! Валя рассказала, как среди ночи ее разбудили работники и велели показать дом, где спала я.
— Зачем? — запоздало испугалась я.
— В гости рвались.
— Ночью?
— Так им, пьяным, что день, что ночь. Наверное, хотели добавиться, а нечем было. Вот и решили тебя потрясти. Они всегда так. Как кто свежий появляется, скорее попрошайничать. В лагере-то не разживешься, там не пьют. А тебя они днем на озере приметили.
Да-а… Валя подлила мне чаю, я поблагодарила. Кажется, голова прояснилась, пора домой.
— Как мне уехать отсюда в Вологду? — спросила я.
Валя сунула в рот карамельку, подумав, ответила:
— Да никак. Надо идти в Колоколушу, там искать, кому по дороге.
Я поднялась с табуретки, собираясь уходить. Валя посмотрела на меня с сочувствием и вдруг спросила:
— Не зря, значит, приезжала?
— В каком смысле? — растерялась я.
— Да меня можешь не стесняться. Много тут вас, горемычных, побывало.
— Я не понимаю…
Валя стянула с волос белую косынку.
— А что тут понимать? Искала своего небось? Эти кобели каждое лето здесь оргии устраивают. Все неженатые, все свободные, девок сманивают. А там, глядишь, то одна баба приедет за своим муженьком, то другая… — И спросила: — Нашла ли?
— Нашла, — горько вздохнув, призналась я. — Только не хочу мешать ему, уеду.
Слезы сами собой полились так некстати.
— Я б им всем обрезание сделала! — ругнулась Валя. — Полное обрезание!
— А вы не замужем? — спросила я, утирая слезы.
Валя опустила руки и тихо сказала:
— Была. Погиб в Афганистане в восемьдесят первом. И погулять не успел, только поженились. Да что уж, давно это было.
Она отошла к печке, погремела чугунками.
— Будешь разводиться? — спросила немного погодя.
— Не знаю, — честно ответила я.
— Дурак он, коль от такой жены гуляет. Ты прости его, непутевого. И… люби, пока живой…
Я подошла к ней, обняла и поцеловала. Она посмотрела на меня и молча перекрестила. Я ушла к себе.
Принесла воду из колодца, умылась, почистила зубы. Подкрасилась, переоделась, причесалась, заколола волосы шпильками, собрала сумку и направилась в «Святояр». Другого пути в Колоколушу я не знала. Сумка значительно затрудняла движение. Я часто останавливалась отдохнуть, посидеть на пеньке или упавшем дереве. В лагерь явилась, когда звонили к обеду. Есть не хотелось, но я решила отыскать Мирослава, чтобы попрощаться. Под навесом его не было. Пришлось вспоминать, где висит знак «стоп». Это оказалось мне не по силам. С сумкой, растерянная, я, наверное, глупо выглядела среди беззаботных полуобнаженных людей.
— Хельга!
Я вздрогнула и уронила свою ношу. Мирослав опять напугал меня этим обращением. Ведь до него никто меня так не называл, кроме тебя.
— Почему ты не пришла вчера? — спросил юноша.
Я махнула рукой:
— Не до того было. Скажи, как мне отсюда выбраться?
— Зачем? — удивился Мирослав. — Сегодня ночью будет самое интересное!
— То есть? — напряглась я.
— Ночь накануне Ивана Купалы.
— Ну да, знаю, читала у Гоголя. Вы будете искать цветущий папоротник, который показывает клады!
— Нет, не совсем. Оставайся обязательно, это надо видеть. Иначе просто зря приезжала в лагерь!
— Не зря, — пробормотала я. — Мне надо уехать. Скажи, как вы добираетесь до Вологды?
Мирослав схватился за мою сумку.
— Завтра будет автобус, все просто. А сейчас идем обедать.
— Куда ты? — воскликнула я.
— Положу вещи в свою палатку.
Его обиталище оказалось рядом. Я заглянула в палатку — там лежала полуголая девица с распущенными волосами. Она привстала, когда увидела нас.
— Ты чего валяешься, к обеду зовут! — обратился к ней Мирослав.
Положив сумку, он кивнул девице:
— Догоняй! — и потянул меня в сторону навеса. Нам вслед понеслось капризное:
— Славенок, подожди!
Мирослав не обратил на этот зов никакого внимания. Занятая своими мыслями и горестями, я ничему не удивлялась. Мирослав раздобыл для меня миску супа, усадил возле себя на скамье. Я ела, не чувствуя вкуса. Спросила:
— А что за автобус завтра идет на Вологду? Ваш, лагерный?
Молодой арий что-то промычал с набитым ртом, как мне показалось, утвердительно. После обеда святоярцы разбрелись по лесу и занялись странными приготовлениями. Они стаскивали на пустую поляну рядом с озером сухие ветки, сучья. Скоро выросла огромная гора хвороста. Мы тоже на славу потрудились. Мирослав никуда меня не отпускал, опасаясь, что сбегу. Он решил показать мне все музыкальные инструменты, которые были в лагере. За нами увязалась девица из палатки Мирослава. Слава Богу, она накинула на себя кофточку. Весьма условную.
Переходя от палатки к палатке, от костра к костру, мы слушали самую разную этническую музыку: от славянских мотивов до кельтских. Многие ребята пели свои песни в сопровождении гитары и разных замысловатых инструментов. На какой-то момент я даже забыла о том, что собралась уезжать. Атмосфера, царившая здесь, заражала бесшабашностью, весельем, магией таланта.
Я уже не боялась встретиться с тобой: так привыкла быть для тебя невидимкой в толпе. И тем неожиданней было столкновение чуть ли не лоб в лоб у палатки «Коловрата». Я едва успела нырнуть за соседний куст можжевельника. Сердце мое стучало бешено, я дрожала от испуга.
Господи, я была на волосок от разоблачения! Ты стоял у палатки и просто чудом не заметил меня. Скрываясь за деревьями, я отошла на безопасное расстояние. Следовало бежать отсюда, но куда? Возвращаться в заброшенный дом, чтобы опять умирать от страха всю ночь? О том, чтобы уехать, уже не могло быть и речи: приближалась ночь накануне Ивана Купалы. Ты был рядом, но как далеко! Больше всего мне хотелось подойти к тебе, прижаться к спасительной груди, спрятаться от всего непонятного, чужого. Но ты тоже был чужим…
С этого момента я опять сделалась разведчиком в стане врага. Опасность не миновала: Мирослав наверняка меня искал и, может быть, даже звал по имени. Конечно, пока ты меня не увидел, бояться нечего. Мало ли кто называет себя Хельгой? И все-таки…
Что делать дальше? Опять возник этот проклятый вопрос. По счастью, уже стемнело, а значит, все меньше риска быть узнанной. Немного успокоившись и придя в себя, я решила посмотреть, где ты. Для этого опять распустила волосы по плечам, перевязала тесьмой на лбу. Так проще было внедриться в лагерную среду.
Стараясь не светиться, я приблизилась к палаткам группы «Коловрат». Тебя не было видно. Мне тотчас привиделось, что ты, как восточный владыка в шатре, лежишь на коврах рядом с нимфой. Невольно застонав, я побрела на большую поляну, куда стекался весь народ. Там шла подготовка какого-то языческого обряда. Посреди поляны торчало соломенное чучело, приготовленное, видимо, к сожжению. Девушки в венках из полевых цветов плели из трав и березовых веток новые венки, побольше.
Обряд начался, когда человек, похожий на жреца или шамана, поджег кучу хвороста и вышел на средину поляны. Хорошо поставленным голосом он стал читать хвалы богу Ра и при этом воздевал руки к небу, где уже показалась луна.
Я была ошеломлена происходящим. Казалось, что неведомая сила перенесла меня в доисторические времена. Громовой голос «шамана» сопровождался мелодией, которую выводил некий народный духовой инструмент, сделанный из тростника. Давеча Мирослав показывал мне его и демонстрировал необыкновенное, магическое звучание.
Далее следовало сожжение чучела Ярилы под радостные вопли святоярцев. Жрец объяснил, ради чего это делается. Чтобы год был плодородный. Потом девушки гадали, пуская на воду венки. Но в озере нет течения, посему почти все венки, покачавшись на воде, рано или поздно прибивались к берегу. Насколько я поняла, плывущий венок означал замужество, прибитый к берегу — незамужество, а утонувший — смерть. По ассоциации припомнилась и зазвучала у меня в голове песенка, которую я слышала в детстве: «Ой, васильки, васильки».
