Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах-II
— Но они и так торгуют! — зло перебил Зингрубер. — Господин Брежнев весьма активно экспортирует танки и коммунистические режимы, будь то в Европе, Африке или Южной Америке. Они всюду суют свой нос!
— Господин Брежнев не вечен. Так же, как наши ястребы. Их время проходит. Будущее за деловыми людьми, смею тебя уверить…
Тирада Лосберга была прервана довольно неожиданным появлением Блейфила.
— Добрый день, господа. Я немного опоздал. Но вы сейчас будете вознаграждены за свое долготерпение.
Не взглянув на экран, он выключил телевизор.
— Дело в том, что вы кушаете протухшие новости. У меня есть для вас репортажик посвежее.
Блейфил извлек из стола замысловатый баллончик и заботливо опрыскал из него лепестки особенно нежной орхидеи. Он явно тянул со своим чрезвычайным сообщением, видимо, набивая ему цену. Наконец удобно устроился в фантастически изысканном и фантастически уродливом кресле и изрек:
— Мне только что позвонили из Сент-Этьена. Русская машина, доставившая нам столько хлопот и волнений…
Двумя толстыми волосатыми пальцами он приподнял стоявший на столе макет, изобразил круг над полом и как бы невзначай выронил.
Зингрубер и Лосберг переглянулись, желая удостовериться в правильности своих догадок.
— Да-да, — благодушно кивнул Блейфил. — Гробанулся совершенно самостоятельно, без нашей помощи.
— Разбился? — тихо переспросил Лосберг, еще не решаясь поверить. — А экипаж?
— Кажется, некоторые спаслись… Пилот вроде бы погиб, — пожал плечами Блейфил. — Теперь его, несомненно, причислят к лику святых, тем более что это произошло при спасении женщин из монастыря кармелиток.
— Господи, а я то, грешник, клеветал на Всевышнего за то, что он отвернулся от нас! — возбужденно воскликнул Зингрубер. — Ведь такое развитие событий в корне меняет дело.
Лосберг молчал, словно оглушенный. Он думал о Марте — той далекой Марте, которая жила на его далекой, но не забытой родине. О том страшном ударе, который нанесла ей судьба… И еще он думал о другой, близкой, Марте и понимал, что судьба безжалостно обошлась и с нею. Слова Блейфила и Зингрубера доносились до него, как сквозь вату…
— У нас появляется мощный и совершенно неожиданный союзник, — восторженно разглагольствовал лысый магнат. — Типично русское явление — перестраховка! Пока они составят и соберут свои комиссии, а те будут разводить писанину, таскать всех, от Главного конструктора до последнего заправщика, на Лубянку в поисках участников диверсии, мы получим массу времени, чтобы наверстать упущенное и выправить положение.
— Кстати, и наша пресса подкинет им пару мыслишек, — увлеченно подхватил Зингрубер. — Заметьте, ни французская, ни американская, ни бельгийская машины не потерпели аварии на тушении пожара… Я уж не говорю о надежнейшей фирме «Лосберг — Зингрубер»! Если умело подать эти факты, рынок задумается — а так ли уж хороша советская вертушка, если в первой же серьезной передряге разлетелась вдребезги?!
— Весьма полезное рассуждение, — одобрил Блейфил. — Однако пока только рассуждение! А что касается практики, — он лукаво прищурился, — то, по секрету сказать, я уже послал к озеру Дюраз, в котором затонул вертолет, нескольких водолазов в сопровождении опытных специалистов. Десяток хороших снимков… Может быть, один-два оригинальных узла на память. В конце концов я вовсе не против сотрудничества с русскими — вопрос только, в какой форме, — с неприятной улыбкой он взглянул на Лосберга. — В общем, появляется реальный шанс спасти добрую половину, а то и все контракты. Что вы на это скажете, господин Лосберг?
— Я скажу, — Лосберг бросил тяжелый, отсутствующий взгляд на своих компаньонов, — что, когда к убитому льву бросается стая гиен, лучше отойти в сторону, иначе можно задохнуться от вони.
Глава 24
На светлой полосе пляжей Рижского взморья сегодня было немноголюдно. Залив и побережье тонули в густом влажном тумане. Неприветливым было и серо-стальное море. Но и в этот осенний ненастный день многие рижане не изменили любимому месту воскресных прогулок. К тому же дети и собаки очаровательны и веселы в любую погоду, именно они и оживляли хмурую тишину утра, навевали улыбки.
Калнынь, тоже верный давней привычке, неторопливо брел по плотному песку вдоль кромки воды, заложив руки за спину и подняв воротник темно-серого плаща. Игривый спаниель обмел ему шелковистыми ушами ботинки, приглашая поиграть, и был несколько обижен, поняв, что его порыв остался без ответа. Калнынь шел, погруженный в свои думы, и изредка отвечал на приветствия знакомых коротким кивком головы. Взглянув на часы, он свернул на тропинку, взбегавшую вверх по дюнам и терявшуюся между соснами. На поляне под деревьями стояли врытые в землю грубые скамьи, сколоченные из толстых, слегка обтесанных бревен. Под стать им были такие же крепкие приземистые столы. Чуть в стороне, возле островерхого бревенчатого шатра с резной бахромой по краям позвякивали кружки, лилось из бочек пиво.
Здесь были только мужчины. Степенные молчаливые латыши заходили сюда выпить по кружечке под копченую салаку, исконное рыбацкое лакомство.
Андрис взял пару кружек, поискал глазами место и подошел к столику, за которым сидели двое. Кивком спросил у них, не возражают ли, и, получив такой же безмолвный утвердительный ответ, неторопливо устроился на отполированной до зеркального блеска скамье. Отхлебнул из кружки.
Один из соседей по столу, молодой парень, допил пиво, аккуратно поставил пустую кружку на тарелку из-под салаки и ушел. С Калнынем остался высокий костистый мужчина. Он сделал несколько коротких, со смаком, глотков и только тогда заговорил:
— Пивко сегодня неплохое, свежее. — Он настороженно и внимательно огляделся по сторонам.
— А к чему весь этот маскарад? — спросил Калнынь, исподлобья посмотрев на конспиратора.
— Извините, но другого выхода не было, — собеседник Калныня виновато улыбнулся.
— Что за детские игры? Почему нельзя было зайти ко мне на работу? Или просто домой?
Костистый уныло глянул в небо, объяснил:
— К сожалению, мы оба под колпаком: я — как человек, которому слишком много доверено секретов, вы — как человек, который может доставить неприятности.
Калнынь устремил на сидящего напротив свинцовый взгляд.
— А нельзя ли поконкретнее, уважаемый?
— Только без фамилий, прошу вас, — поспешно перебил тот. — Сейчас вы все поймете. Вы ведь интересуетесь делом А.Б.?
— Какого А.Б.? — нахмурился Калнынь и вдруг сообразил: — Артура Банги? Вон оно что…
— А.Б., — упрямо повторил костистый, указав глазами на проходивших мимо парней с кружками. — Я же просил…
— Та-ак, — с затаенной яростью процедил Калнынь. — Значит, это вы с вашим шефом крутите мне мозги? Подсовываете всякую липу! Вы что же, голубчики, думаете, на вас управы не найдется?
— Не найдется, Андрис Эгонович, не найдется, — уверенно заверил тот. — Пока вашему А.Б. срок не навесят, вам так и будут подсовывать липу. А после, как говорится, ищи-свищи…
Пораженный такой наглой откровенностью, Андрис отставил кружку и угрожающе набычился.
— Да вы пейте пиво, пейте, — спокойно сказал костистый, — не то выдохнется.
Сам он отхлебнул из своей кружки и быстро, с профессиональной сосредоточенностью снова огляделся.
— Слушайте внимательно, — одними губами проговорил он. — Дело, которое вы безуспешно пытаетесь выудить из нашей конторы, в данный момент находится на Рижском вокзале, в камере хранения.
Мужчина достал из заднего кармана брюк сигареты, закурил, а пачку пододвинул к Калныню.
— Здесь все записано: номер ряда, ячейки и код. Только поезжайте туда не на служебной машине и не на своей, конечно. Лучше всего на такси.
Калнынь ошалело смотрел на него, все еще не веря в реальность происходящего. Ни дать, ни взять детектив…
— Делайте с бумагами, что хотите, — продолжал конспиратор, — заучивайте наизусть, снимайте копии, фотографируйте… Но завтра в семь тридцать утра папка должна быть на месте. Больше ничего говорить не буду, все поймете сами из дела.
— Спасибо, конечно, — Андрис сунул сигаретную пачку в карман. — Хотя согласитесь, все это довольно странно. Если бы я не знал вас столько лет…
Калнынь вошел в кабинет второго секретаря ЦК компартии Латвии тяжелым размеренным шагом, лицо бесстрастно, губы плотно сжаты, в руке — коричневая дерматиновая папка. Хозяин кабинета, красивый, с благородной проседью, щеголеватый мужчина спортивного вида, бросил на вошедшего мимолетный безразличный взгляд, дочитал бумагу, сделал в ней несколько пометок и только после этого поднялся и пожал Калныню руку. Затем он опустился в кресло, раскрыл переданную Калнынем папку и начал читать. Читал он внимательно, с аппетитом, при этом губы его машинально повторяли текст, а выражение глаз непрерывно менялось. Калнынь неотрывно наблюдал за секретарем. Наконец тот закончил чтение, не спеша перелистал справку, как бы проверяя, не упустил ли чего. Затем отодвинул бумаги от себя, подождал немного, нехотя взял из массивного прибора ручку и медленно расписался. Откинулся на спинку кресла, словно позволив себе краткую передышку, и устало спросил:
