Мейв Бинчи - Ночи дождей и звезд
— Рад поговорить с тобой, Энди, потому что хочу кое о чем спросить.
— Конечно, Томас, спрашивай что хочешь. — Голос у Энди был слегка усталый.
— Я подумал, если вернуться немного раньше, чем все ожидают, как ты полагаешь, это будет правильно?
— Вернуться? Извини, Томас, не совсем понимаю. Хочешь сказать, вернуться обратно сюда, в город?
— Да, именно это. — Томас похолодел. Парень собирался сказать, что идея плохая. Он знал это.
— Но ты же сдал свою квартиру на год, не так ли?
— Да, но подумал, что сниму другую, побольше, с садом для Билла, чтобы играть.
— Ты хочешь взять Билла обратно? — Энди поперхнулся.
— Нет, не забрать насовсем, конечно, просто найти место, куда бы он мог приходить в гости. — Томас старался не показать нетерпения.
— О, понимаю.
Господи, до чего же он туго соображал. Чтобы переварить идею, ему требовалась вечность и еще век, чтобы ответить.
— Так что ты думаешь, Энди? Считаешь, Биллу понравится… если я буду жить через дорогу от него? Или это будет его смущать? Тебе лучше знать. Скажи мне. Я действительно хочу сделать как лучше.
На расстоянии тысяч миль Томас мог почти слышать, как на красивом, пустом лице Энди расплывается улыбка.
— Томас, мальчику это очень понравится. Для него это будет словно подарок Санта-Клауса со всеми днями рождения в придачу!
В искренности его слов сомневаться было нельзя.
Томас едва смог выдавить из себя слова:
— Не скажу ему об этом сейчас, если ты согласен. Хотел бы уточнить дату и сообщить ему точно, когда буду говорить с ним. Ты понимаешь, Энди?
— Конечно, ничего ему не скажу, пока от тебя не услышу.
— Спасибо за понимание, — промямлил Томас.
— Понимание? Отцу хочется быть рядом с собственным сыном. Чего тут понимать?
Томас повесил трубку и долго сидел в темноте. Все верили, что Билл был его родная кровь и плоть. Все, кроме Ширли. Но он знал, что и она уже верила в это. В конце концов, он никогда не говорил ей про заключение врача. Было слишком поздно извещать ее об этом.
Вполне возможно, что и она не знала.
Вонни устроилась в сарае, который Томас называл курятником. Она видела, как он разговаривает по телефону. А еще раньше она заметила, как он держал Эльзу за руку. У них все еще впереди, у этих двоих.
Она вздохнула с завистью.
Было бы замечательно иметь много лет впереди. Время для принятия решений, путешествий, познания нового. Для того, чтобы влюбляться снова. Ей было интересно знать, что они собираются делать. Она думала о Фионе и Дэвиде, которые должны были поздним самолетом лететь из Афин в Лондон.
Будет ли их возвращение домой бурным, неловким или эмоциональным? Она надеялась, что они ей обо всем расскажут. Она требовала, чтобы они обо всем отчитались, когда приедут!
Она вспомнила долгий жаркий день и как закрыла глаза Николасу, вытерев остатки меда с его подбородка, перед тем как послать за доктором Леросом, чтобы он констатировал то, что она и так знала. Она думала о Йоргисе из полицейского участка. О Йоргисе, чью жену никогда не вспоминали.
Она пыталась представить, как выглядит Магда теперь и плакала ли она о том, что огромные черные глаза Ставроса глядят на другую женщину. Она думала про Андреаса, заявившего, что им следовало пожениться давным-давно. Конечно, он был не прав. Но если бы они поженились, она смогла бы вернуть Адониса. Сделать это было бы совсем легко. Мальчика только стоило попросить. В отличие от ее собственного сына, который ни за что бы не вернулся.
Мальчик, однажды приславший записку, в которой говорилось, что она украла его детство и что он никогда больше не хочет ее видеть. Во всех откровениях и рассказах про свою жизнь она ни разу не упомянула об этом, о чем больно было говорить и даже думать было невыносимо. И, как это происходило в течение тридцати лет каждую ночь, она помолилась за своего сына Ставроса. Просто на случай, если Бог есть, и ее молитва, может быть, принесет ему счастье.
Глава семнадцатая
Когда Томас зашел за Эльзой на следующее утро, она была полностью готова к пикнику. В корзинке у нее лежала скатерть, покрывало и еда.
— Я думал… — начал Томас.
— О чем вы думали, дорогой Томас?
— Не смейтесь надо мной, — взмолился он.
— Клянусь, я не смеюсь над вами.
— Я подумал, может быть, мы смогли бы прокатиться на лодке вдоль берега до Калатриады и остановиться там на ночь. Я именно об этом думал.
— Полагаю, вам больше не надо раздумывать, идея отличная. — Она пошла обратно в коттедж.
— Куда вы идете? — нетерпеливо спросил он.
— Чтобы взять зубную щетку, запасные трусики и чистую блузку. О’кей?
— Очень даже о’кей. — Он ожидал какого-то сопротивления.
Она вернулась через тридцать секунд.
— Позволит ли хозяин лодки забрать ее на такое длительное время? — спросила она.
— Я был там, чтобы узнать, и если вы скажете «да», этого будет достаточно. — Томас выглядел немного смущенным.
— Продолжайте, Томас, что он действительно сказал? — Она радостно рассмеялась над ним.
— Он постоянно говорил о вас как о… моей сизигос или еще что-то в этом роде…
— Что же это такое?
— Я посмотрел в словаре. Боюсь, это означает «партнер, супруг» или что-то подобное.
— Ну что же, отлично, сизигос, отправимся в большое плавание! — весело произнесла Эльза.
Они взяли маленькую лодку и отплыли из бухты. Старик продолжал говорить, что, если погода испортится, им лучше всего лишь выйти на берег и привязать лодку. Слишком много людей уже пострадало.
За пределами гавани море было спокойное, и они скользили вдоль берега, узнавая места, мимо которых проплывали. Там была больница, где лежала Вонни так долго, там был пляж, где Эльза была с детьми. Здесь, должно быть, стояла часовня, где остановился автобус, когда они возвращались утром на похороны. Как давно, казалось, все это было.
На полпути они нашли большой деревянный помост ярдах в ста от берега. Сюда, должно быть, заплывали купальщики. Томас привязал маленькую лодку, и место оказалось идеальным для их пикника. Эльза забралась на помост из лодки и расстелила покрывало.
Она намазала на хлеб тарамасалу и хумус, разложила инжир и арбуз на тарелке. Затем налила вина и протянула ему бокал.
— Вы знаете, какая вы ослепительно красивая, — восхитился он.
— Благодарю, вы очень добры, но это не важно, — сказала она как бы между прочим. Она вовсе не хотела осадить его, просто констатировала факт.
— Хорошо, это не столь важно, но верно. — Больше о красоте ее не говорил.
В Калатриаде настоящей бухты не было, поэтому они привязали лодку у дамбы и пошли по крутой дороге к маленькой деревне.
Ирина помнила их еще с прошлого визита. Она взяла их за руки и тепло приветствовала. Похоже, она нашла совершенно естественным, что эта красивая пара собиралась снять две комнаты.
— У нас только одна комната, но там две кровати, каждому по одной, — предложила она.
— Думаю, мы это переживем, не так ли, Эльза?
— Конечно, — согласилась она.
Ирина, возможно, никогда не уезжала далеко от дома. Но была достаточно мудра. Она точно знала, что удивляться не стоит ничему.
— Он сказал что-нибудь про девушку, которая приезжает с ним? — спросил в третий раз Гарольд Файн.
— Только то, что я тебе говорила, что она, он и еще двое других друзей познакомились на острове и что они возвращаются вместе.
— Хм, — пробормотал отец Дэвида.
— Не думаю, что это роман, — засомневалась мать Дэвида.
— Раньше он никогда не приводил девушек, Мириам.
— Знаю, но все же так не думаю. Она, прежде всего, ирландка.
— Почему это должно его остановить? Разве он не жил в дикой Греции все лето?
— Она только на одну ночь, Гарольд.
— Они все теперь так говорят, — мрачно проворчал отец Дэвида.
— И чего это, бога ради, она остановилась в Манчестере? — спросил Шон Райан у Барбары.
— Объяснять времени не было, но, возможно, там кто-то, с кем она повстречалась и у кого теперь умирает отец, поэтому Фиона собирается провести там ночь с семьей, чтобы как-то облегчить ситуацию, — предположила Барбара.
— Еще один убогий, — пробурчал отец Фионы.
— Просто Фиона добрая, — сказала Барбара.
— Видишь, куда завела ее доброта, — не унимался отец.
— Но теперь все закончилось, мистер Райан. — Барбаре иногда казалось, что жизнь заключается в том, чтобы быть радостной с подопечными. — Завтра она будет дома в шесть часов и без Шейна. Не этого ли мы все хотели?
— И она действительно не хочет, чтобы кто-то из нас встретил ее в аэропорту? — удивилась Маурин Райан.
— Да, сказала, что терпеть не может эмоциональных сцен на виду у незнакомых людей. Ее самолет прилетает в четыре, дома будет раньше шести.
