Кришан Чандар - Дорога ведет назад
Теперь хохотала Лачи. Ей очень понравилась эта хитрость.
— Это замечательно! Нужно же додуматься!
— Да, но полиция все-таки поймала нас.
— А что ты будешь делать после тюрьмы?
— То же, что и раньше!
— Какой же смысл в том, что тебя наказали?
— Отбытие наказания — это всего лишь отсрочка для совершения нового преступления, — задумчиво ответила Ганга. — Другого пути ведь нет!
— Ты не замужем?
— Можно сказать, что я замужем за теми, с которыми я работаю.
— За обоими?! — поразилась Лачи.
— Да, — несколько уныло ответила Ганга. Лицо ее было задумчиво, даже печально. Потом она вновь оживилась: — Они очень заботятся обо мне.
Лачи подумала было: не заняться ли ей этим делом, когда выйдет из тюрьмы, уж очень ей захотелось проделать такой же номер, как Ганга. Она любила рисковать. Но рассказ о двух мужьях ей пришелся не по вкусу. Она готова наравне с ними рисковать, работать, но почему она должна отдавать им все? Ведь это разврат, а не равноправный союз.
Странной показалась Лачи и Каушалия. У нее было несколько имен: Икбал Бану, Мэри Десуза, Сурджат Кор и еще бог знает какие. Это была вполне современная, образованная девушка. Кроме английского и французского она немного знала урду, хинди, пенджаби, маратхи, бенгали, тамили, малаяли. До тюрьмы она занималась вымогательством денег у безработных девушек и юношей. Завлекала их обещаниями устроить на работу, расписывая свои широкие связи с министрами и крупными чиновниками. Выманив у своих жертв денежки, Каушалия скрывалась. Так она одурачила не одну сотню жертв и выманила десятки тысяч рупий.
— Каушалия, ты ведь образованная! Могла бы честным трудом заработать двести-триста рупий в месяц, — обратилась к ней Лачи.
— Разве этого хватило бы?!
— Нужно было уменьшить расходы!
— О, это невозможно!
— Почему?
— Я люблю жить на широкую ногу.
— А что значит жить на широкую ногу?
— Жизнь может быть хорошей, если ты имеешь дорогие украшения и много-много денег.
— Деньги! Деньги! Деньги!!! Неужели счастье в этом мире можно получить только за деньги?
— А как, по-твоему, еще может добиться счастья женщина? — гневно спросила Каушалия. — Мой отец и мать выдали меня замуж за старика, позарившись на его деньги. После его смерти первая жена и дети выгнали меня из дому. Меня обманули свои, родные. Какой же грех в том, что я обманываю чужих? Я очень хотела выйти замуж за серьезного, порядочного человека, продать себя ему, стать его женой и спокойно жить. Но ведь ни один порядочный человек не хочет жениться на мне.
— Ты даже о замужестве говоришь, как о торге.
— Женщина, выходящая замуж, продает свое тело. Как же иначе назвать это?
— По-твоему, любовь и не существует?
— Может быть, и существует, — горько ответила Каушалия, — мне она не встречалась.
— Мне кажется, что ты очень хорошая и каждый порядочный человек будет рад жениться на тебе, только не надо рассказывать ему о своем прошлом, — задумчиво сказала Лачи.
— Как я могу что-то скрывать от человека, за которого выхожу замуж? Нет, ему пришлось бы все рассказать. Всякий раз, когда меня выпускают из тюрьмы, я принимаю решение, что буду заниматься честным трудом, выйду замуж за уважаемого, благородного человека. Находится такой, но стоит ему узнать о моем прошлом, как он отворачивается от меня.
— А кого ты считаешь благородным человеком?
— Как кого? Ну, такого, который зарабатывал бы не менее тысячи рупий в месяц.
— Ах, вот как! — невольно вскрикнула Лачи. — Тогда тебе действительно никто не может помочь.
Каушалия, она же Икбал Бану, она же Сурджат Кор, тряхнула коротко стриженной головой, словно ей было наплевать на весь мир, грубо выругалась в адрес мужчин и отправилась в свою камеру.
Лачи весь день не давала покоя какая-то мысль. Когда она позировала Хуб Чанду, лицо ее не было веселым и оживленным, как всегда. Хуб Чанд был поглощен работой.
— Супритан! — вдруг обратилась к нему Лачи.
— Что, Лачи?
— Если деньги доставляют счастье, то его может дать и одна рупия, и тысяча?
— Да!
Она помолчала, потом снова заговорила:
— Супритан!
— Я слушаю, Лачи!
— А вы благородный человек?
— Что ты имеешь в виду?
— Какую вы получаете зарплату?
— Шестьсот рупий.
— Шестьсот? Значит, вы не благородный человек!
Кисточка застыла в его руке. Он взглянул на Лачи и сказал:
— А почему? Разве я обидел тебя когда-нибудь?
— Нет, но Каушалия говорит, что благородным человеком считается тот, кто получает не менее тысячи рупий.
Хуб Чанд расхохотался.
— Да, конечно. Все так считают, поэтому-то в нашей жизни так много обмана.
Лачи долго сидела задумавшись.
— Супритан!
— Да, Лачи?
— А разве тот, кто получает тысячу рупий, не обманывает?
— Обманывает, конечно, и даже больше, чем остальные.
— А что же такое благородство?
— Ты задаешь очень сложный вопрос, — подойдя к ней близко, сказал он и вынул из кармана письмо. — Ответ на твой вопрос в этом письме.
— Это от Гуля?!
— Да!
Она соскочила с помоста и, как ребенок, стремительно подбежала к нему. Он стал убегать от нее. Так они бегали друг за другом вокруг стола. В конце концов Лачи догнала его и выхватила письмо. Распечатала его, повертела в руках и подала Хуб Чанду, а сама отошла к мольберту и сделала вид, что наносит кистью мазки.
— А теперь прочитайте мне письмо, а не то я смою все краски.
— Не делай этого, бога ради! Я прочитаю!
Он сел на помост и начал читать. Лачи подбежала и уселась у его ног, подперев подбородок рукой.
— «Больше жизни любимая Лачи!»
Лачи замахнулась, чтобы ударить его.
— Сумасшедшая! — остановил он ее. — Это же не я тебе говорю, это пишет Гуль.
— Ну ладно. Только смотрите, читайте все как есть. Не прибавляйте от себя, а не то…
— «Я все время думаю о тебе. Ты всегда стоишь у меня перед глазами. Не проходит ни минуты, чтобы я не вспомнил о своей милой Лачи. Я буду любить тебя до самой смерти, до последнего вздоха».
Лачи слушала, закрыв глаза. Ей казалось, что это не слова, а мед, разливающийся в ее сердце. Будто она плывет в воздухе на мягких, нежных, шелковистых крыльях.
Гуль… Гуль… Гуль… мой цветок[49]!
ГЛАВА 15
Когда в следующем месяце Гуль пришел навестить Лачи, она ввела его за руку к Хуб Чанду и гордо сказала:
— Это мой Гуль!
Хуб Чанд оглядел его с ног до головы, с сандалей до пешаварской[50] шапки. Высокий, стройный, красивый Гуль был образцом мужественности и красоты. Хуб Чанд сравнил его с собой, и на лице у него появилась жалкая улыбка.
— Проходи, садись! — обратился он к Гулю.
— Гуль, это мой супритан… Он очень хороший. Это он разрешил нам видеться здесь, а то мы разговаривали бы через решетку.
Гуль благодарно взглянул на Хуб Чанда, но не сказал ни слова. Он волнения он не знал, куда деть руки.
Хуб Чанд медленно окунул кисточку в воду и, потупив взор, вышел из комнаты.
Лачи крепко обняла Гуля, сняла с него шапку, поверх которой был намотан тюрбан, обхватила ладонями его лицо, прижалась к щеке и срывающимся голосом спросила:
— Гуль! Почему ты не пришел ко мне в прошлом месяце?
Гуль молчал. Он взволнованно сжимал и разжимал кулаки. Лачи слышала, как стучит его сердце. Рука Гуля скользнула на ее стан, он привлек ее, крепко обнял и тут же отстранился.
— Гуль! В чем дело? — пытаясь заглянуть ему в глаза, спрашивала Лачи. — Что-нибудь случилось? Скажи мне!
— Мне отказали. Мою просьбу не удовлетворили, — медленно проговорил он.
— Какую просьбу?
— О принятии в индийское подданство!
Лачи облегченно вздохнула и рассмеялась.
— Ну и что же? Разве можно из-за такого пустяка вешать нос? Ты посмотри на нас, цыган. У нас нет никакого подданства. Живем там, где хотим.
— Вы — другое дело. А я — патан. Моя страна — Пакистан.
— А что такое страна?
— Страна? — Гуль замолчал и задал сам себе вопрос: «Действительно, а что такое страна?» Он не нашел подходящего ответа. — Страна — это страна. Например, есть Пакистан, есть Индия, Китай, Япония. Эти страны являются частями всей земли.
— Для нас вся земля одинакова.
— А для других она неодинакова, — горько заметил он. — Те, что называют себя культурными, цивилизованными людьми, поделили землю на части: это — мое, то — твое, это — его!
— Но ты же мой! — обнимая его, нежно сказала Лачи. — Ты только мой! Какое мне дело до разных стран? Я бедная девушка и не разбираюсь в таких вопросах. Что из того, что твою просьбу не удовлетворили? Ведь бог благословил нашу любовь!
— Как бы объяснить тебе, Лачи, — взволнованно продолжал Гуль. — Мне не позволят теперь жить в Индии, и я не смогу навещать тебя каждый месяц, не смогу встретить тебя, когда ты выйдешь из тюрьмы.
