Синди Блейк - Последний незанятый мужчина
— Часы? Зачем он оставил вам часы?
Сэди смотрела на часы, которые достала из конверта. Это были старые наручные часы с потертым коричневым кожаным ремешком. Действительно, с какой стати он оставил их ей? Она взяла листок бумаги, положила перед собой на стойку и стала читать:
Таинственной незнакомке из автобуса.
Простите, что сегодня утром не получилось встретиться, по какому-то жестокому стечению обстоятельств мне в последнюю минуту назначили деловую встречу именно на сегодняшнее утро. Оставляю в залог свои часы. Они старые, но надежные. Когда встретимся, я их вызволю обратно. Как насчет трех пополудни, сегодня же? За мной кофе.
Если же, но об этом и подумать страшно, вы почему-либо не…
Что не? О чем подумать страшно? Официантка придвинулась ближе, яростно дыша Сэди в затылок.
Те, кто побывал в автокатастрофе, рассказывают, что когда машина выходит из-под контроля, время вдруг замедляется, и все медленно плывет перед отуманенным взором. Секунды кажутся минутами, а машина неумолимо приближается к дереву, и вот удар — последний акт затянувшейся драмы. Так говорят, подумала Сэди. Но это не обязательно правда. В ее случае все произошло так быстро, что она и опомниться не успела: шумное дыхание официантки; ее спонтанная реакция — отшатнуться; неумолимо приближающийся локоть официантки; звон упавшей чашки, бурая лужица кофе на столе. Сколько времени все это заняло? Три секунды? Долю секунды? Ее мозг работал не так быстро и не сумел зарегистрировать все эти события в их последовательности, по крайней мере сразу не сумел.
— Черт! — воскликнула официантка. Выхватила салфетку из стаканчика и начала яростно оттирать ею листок бумаги.
В том месте, где прежде был конец письма, теперь красовалось размытое чернильное пятно — кофейный потоп уничтожил слова.
— «Подумать страшно», — проговорила Сэди, глядя на испорченное письмо. Что там было написано в конце? «Искренне ваш»? «До скорого»? «Извините, что не пришел»? Или «Тысяча извинений»? Что лучше: тысяча извинений или одно? Формально тысяча лучше. А практически — то же самое. Тысячи людей шлют тысячи извинений тысячам людей. «Тысяча извинений» — все равно что «ну и ладно», звучит неискренне.
Днем она его спросит, что там было написано, в конце. Это надо рассматривать как досадный случай, а не как трагедию. Она же прочла самое главное — о том, что свидание переносится. К тому же часы не залило. Со всяким может случиться, могло быть и хуже.
— Прости, детка. — Официантка, казалось, вот-вот заплачет.
— Не стоит извиняться. В самом деле. Ничего ведь страшного не произошло. Только, пожалуйста, не дышите мне больше в затылок.
— За мной кофе, ладно?
— Спасибо.
Сэди хотелось только одного — побыть одной. Она сейчас выпьет предложенную чашку кофе и уйдет. Положив в карман часы и промокший лист бумаги, Сэди улыбнулась.
— Увидимся в три часа.
— Ой, а меня уже не будет. Может, завтра? Заходите вдвоем, позавтракать, а? Надо же, где все случилось — здесь, в этой отстойной дыре. Удивительно. И он оставил вам свои часы. Конечно, лучше бы браслет. А еще лучше цепочку. Что мне муж первым делом подарил? Подписку на «Телеобозрение». Верите или нет, но следующие подарки были еще лучше. В общем, клянусь, если вы завтра придете, я на вас ни капли не пролью. Ох, какая же я нескладная!
— Ничего, не расстраивайтесь. Надеюсь, что придем. — Вот и все, что могла ответить ей Сэди. Официантка так зарделась, что можно было подумать, это у нее свидание с таинственным незнакомцем. — До встречи. Осторожней.
— Вы тоже, детка.
Сэди шагала по лужам под холодным дождем и улыбалась. У нее были его часы. Залог встречи. Они встретятся. Жаль, что он не смог прийти, но он постарался загладить свою вину. И значит, можно еще несколько часов помечтать о новой встрече. Как знать, а вдруг сейчас — самый счастливый момент в ее жизни? Радуйся, Сэди, пока есть возможность. Когда ты по-настоящему с ним увидишься, может, все будет уже не то.
Но я уже люблю его часы, подумала она, доставая их из сумочки и крепко сжимая в ладони. Я обожаю его часы.
— Пока, Джорджина. — Элайза обняла ее. — Вот мой телефон, — она сунула ей в руку визитную карточку, — на случай, если вы когда-нибудь снова забредете в наши края. Извините за вчерашнее. Это была шутка, но, наверное, вам было не очень весело.
— Нет, почему же, мне было весело. — Джорджи вымученно улыбнулась. — Я сама виновата, не надо было вести себя по-идиотски. Вообще-то я не настолько глупа. В любом случае приятно было познакомиться с вами, и я непременно позвоню, если буду в ваших краях.
Морган, Элайза и Джорджи стояли на нижней ступеньке крыльца. Джорджи повернулась к Моргану:
— Кажется, вы говорили, Джордж Гришем живет в лесу, да? Может, это где-то рядом? Давайте в следующий раз я его поищу. Может, мне повезет.
Элайза засмеялась, и Джорджи облегченно вздохнула.
Морган Блейн зевнул.
— Хочешь, подвезу? Или пойдешь пешком? — спросил он сестру.
— Пешком пойду, спасибо.
— Тогда до скорого. — Он поцеловал ее в щеку, быстро обнял и пошел к машине.
Джорджи пошла за ним.
— Счастливо прокатиться! — Элайза помахала им рукой.
Хорошо хоть в снежки поиграли, подумала Джорджи, садясь в машину. Возвращаться с ним, пожалуй, еще хуже, чем с таксистом. Вот уж не думала, что буду скучать по тому маньяку-инопланетяну.
Морган включил зажигание, и они поехали. Пару раз на проселке машину заносило.
— Странно, правда? — спросил он, когда они выехали на шоссе. — Иногда приходится тормозить, даже если очень не хочется.
— М-хм.
Джорджи не хотелось вступать в разговор, с какой стати? За кофе на кухне она была предельно вежлива, наверное, большего от нее и не требовалось. Когда подошла Элайза, стало повеселее, но Джорджи чувствовала себя лишней, потому что они принялись обсуждать родственников. Морган Блейн ее словно не замечал. Теперь она была уверена, что он спал, когда сбросил ее с постели; он явно не подозревал, что она заходила в его комнату. Если бы он не спал, то не удержался бы и отпустил какое-нибудь колкое замечание на этот счет. Неправильный Морган Блейн был не из тех, кто стесняется сказать обидное слово. Он ведь самовлюбленный эгоист.
Не забывай об этом, Джорджи, говорила она себе. Помни эти два слова.
Когда они проезжали маленький живописный городок, она увидела высокое белое здание суда. И представила, как на бракоразводном процессе он стоит и свидетельствует против нее. Просит поручить ему опекунство над детьми. Выдумывает всякие небылицы, чтобы очернить ее.
— У меня есть друг в Англии, — начал он, включая третью скорость. — Пожилой человек, адвокат. Он рассказал мне одну историю, по-моему, это из разряда анекдотов, но он уверяет, что чистая правда. В общем, приезжает он к нам в Техас и садится в самолет, чтобы лететь на Гавайи. Занимает место в самолете и видит рядом женщину, та говорит: «Привет, как дела?» Мой приятель говорит: «Извините, мадам, но меня вовсе не интересует информация, которую вы намерены мне сообщить, равно как и мне вам сказать нечего. У меня нет этой вашей американской привычки заговаривать с первым встречным. Пожалуйста, пока мы летим на Гавайи, будьте любезны помолчать и позвольте мне спокойно почитать книгу». Дама, ясное дело, умолкает, а через десять минут самолет начинает разгоняться, и пилот объявляет по радио: погода хорошая и все такое прочее, а потом желает всем счастливого пути до Аляски. Мой друг, оказывается, сел не в тот самолет. А женщина всю дорогу хохочет. До самой Аляски.
— Забавно, — сказала Джорджи. — Может быть, вам стоит ее записать.
— Может, и запишу, — пожал плечами Морган Блейн. — Напишем в соавторстве с Морганом Блейном книгу. «Наши милые фанатки» — как вам названьице?
— Отлично звучит.
— Послушайте, Джорджина, мне все-таки кажется, что вы на ложном пути. Как ни крути, гоняться за знаменитостью не очень красиво. На мой взгляд, Морган Блейн так себе писатель, но это не значит, что в его жизнь можно безнаказанно вторгаться, так же как и в мою. Да, он написал популярную книжку, но это вовсе не значит, что ему можно надоедать.
При последнем слове Джорджи вздрогнула.
— Какое вы имеете право вторгаться в его дом? Никакого. Более того, я представляю, какую травму это ему нанесет. У меня была подруга по колледжу, девятнадцатилетняя девица, нежная, трепетная, ранимая. Она прочла одну хорошую книгу — по-настоящему хорошую книгу — и написала автору письмо. Вопль души на десяти страницах. Автор, знаменитый писатель, в том момент был в творческом кризисе. Не мог вымучить ни строчки, и думаю, это ее письмо ему польстило. Там был обратный адрес, и он ей ответил. Они стали переписываться, и вскоре он написал, что хотел бы с ней встретиться.
