Мор Йокаи - Золотой человек
Янош Фабула недоуменно покачал головой:
— Как же так? Никаких процентов, никакой расписки! Уйму денег ухлопать за никудышные земли! Нет, так дело не пойдет. Еще, чего доброго, засадят за решетку и последних сапог лишишься.
— Да вы не робейте, Янош! Какой-нибудь годик вы будете владельцем этой земли, а весь доход наверняка достанется вам.
— Но чем же мне вспахать ее и засеять?
— Ни того, ни другого делать не придется. И все-таки вы получите богатый урожай. Только — молчок, никому ни слова! А сейчас идите и делайте что я вам сказал.
Затея Тимара показалась Яношу величайшим сумасбродством. Но он привык беспрекословно выполнять все приказания Тимара и, к великому своему изумлению, убеждался, что результаты со временем получаются замечательные. «Не иначе как Тимар чародей, — думал Янош. — Колдовство, да и только!»
И на этот раз он поступил по указанию Тимара, хотя считал, что глупость есть глупость, даже если ее совершает человек, обладающий даром прозрения.
Теперь пора приподнять завесу и рассказать, чем были вызваны столь необычные действия Тимара.
Военный совет при императорском дворе действительно принял решение окружить Комаромскую крепость кольцом укреплений, сделав ее стратегической базой. Был детально разработан план сооружения цитадели на моношторской возвышенности, а также линии укреплений, соединяющих приток Дуная — Ваг с дьерским рукавом Дуная (ныне называемой «линией Надора»). Линия укреплений и батареи Моношторской ротонды должны были образовать замкнутое кольцо, охватывающее все крепостные сооружения и город Комаром.
Работы эти были рассчитаны на тридцать-сорок лет, и на них предполагалось затратить десятки миллионов форинтов.
Этот грандиозный план должны были утвердить в целом ряде высоких инстанций. И утвердили, но… с небольшой, хотя и весьма существенной оговоркой. Некий коварный субъект подсказал высокому двору веские соображения: поскольку укрепления не станут строить сразу по всему фронту, то незачем с самого начала приобретать все участки земли, намеченные в генеральном плане. На первых порах можно ограничиться отчуждением участков, расположенных между двумя рукавами Дуная, с которых начнется сооружение укрепленной линии Надора, отложив лет на двадцать приобретение моношторских земель.
Комаромские спекулянты, разнюхавшие о секретном плане фортификационных работ, с алчностью набросились на угодья моношторского песчаного холма, лихорадочно закупая участки за баснословные суммы, а о пустошках в пойме между рукавами Дуная никто и не подумал. В результате Янош Фабула без особого труда приобрел на городских торгах обширнейшие угодья за каких-нибудь двадцать тысяч форинтов.
Между тем отчуждение моношторских земель откладывалось на добрых двадцать лет; все это время суммы, вложенные спекулянтами в виноградники, не могли приносить никакого дохода. Более того, им предстояло уплачивать проценты со взятой ими ссуды, то есть потерпеть колоссальные убытки. Вот какую коварную шутку сыграл Тимар со своими конкурентами, в особенности со своим злейшим врагом Атанасом Бразовичем. Как только тот скупил моношторские участки, Тимар употребил все свое влияние, чтобы правительство в Вене не одобрило намерение придворного военного совета развернуть фортификационные работы сразу по всему фронту.
Так обстояло дело за три дня до уже объявленной свадьбы Аталии.
* * *За два дня до свадьбы Янош Фабула влетел на веранду дома г-на Тимара так стремительно, словно его занесло туда ураганом.
Плащ развевался за его плечами, как распластанные крылья, из уст его сыпались обрывки фраз:
— Десять!.. Двадцать!.. Сорок тысяч!.. Высокая комиссия!.. Сразу вся выкупная сумма!.. Сам император!.. Богатый урожай!..
Наконец Тимар понял, в чем дело.
— Я знаю, Янош, что вы хотите сказать. Сегодня приезжала правительственная комиссия для определения стоимости участков, отведенных под строительство новой укрепленной линии. Владение, купленное вами за двадцать тысяч форинтов, комиссия решила выкупить за сорок тысяч. Вы получите двадцать тысяч прибыли. Не так ли? Это и есть ваш богатый урожай. Ну что, разве я неверно вам предсказывал?
— Истинно так и говорили, барин. Вы ни дать ни взять Иоанн Златоуст! Теперь-то я вижу, что вы сказали сущую правду. Шуточное ли дело, мне ни за что ни про что отвалят двадцать тысяч форинтов! Да я вот этими натруженными руками за всю свою жизнь не заработал такую уйму денег! Двадцать тысяч форинтов! Подумать только. Аж голова кругом идет. Позвольте, барин, разок кувырнуться на радостях.
Тимар разрешил.
Фабула прошелся на руках по галерее, да не один, а три раза и встал на ноги перед Тимаром, Его так и распирало от счастья.
— Вот оно как! Теперь-то уж до меня дошло, смекнул я, в чем дело. Стало быть, у меня такая уйма денег, что я, пожалуй, и синагогу откупить смогу! (Не подумайте, что Янош Фабула плоско острил. В ту пору жители Комарома, исповедовавшие иудейскую веру, вынуждены были построить новую молельню на земле графа Зичи, поскольку старая синагога предназначалась к продаже на торгах; она почему-то и приглянулась Яношу Фабуле.)
Но прежде чем осуществлять свое намерение, он в тот день еще шесть раз наведался к г-ну Тимару. В первый раз привел к нему жену, во второй — дочку на выданье, в третий заявился со старшей дочкой, молодухой, в четвертый привел старшего сына, только что окончившего учение, а в пятый явился с младшим сынком-школяром. Жена Яноша преподнесла Тимару в знак благодарности пышную поджаристую буханку пшеничного комаромского хлеба, специально выпеченную в его честь. Замужняя дочка принесла блюдо сладкой мамалыги из молочной кукурузы, поджаренной на меду, а дочка на выданье — искусно украшенную разноцветными бумажками миску с медовыми пряниками, красными яичками, позолоченными грецкими орехами. Старший парень, завзятый птицелов, принес в дар Тимару клетку с щеглами и красноперками, а школяр сочинил в честь г-на Михая Тимара мадригал. Весь день семья Фабулы рассыпалась в благодарностях, наконец поздно вечером все шестеро спели под его окном серенаду: «О, будь счастлив весь век, золотой человек».
Интересно, что преподнесут Тимару в подарок и какую серенаду споют ему комаромские купцы-конкуренты, прежде всего г-н Бразович, когда узнают, в какую скверную историю они влипли с покупкой моношторских земель!
Подвенечное платье
Итак, до свадьбы оставалось еще три дня.
В воскресенье после обеда Аталия отправилась в город, чтобы по очереди навестить всех своих подруг. Перед выходом замуж барышни в ту пору пользовались особой привилегией — им позволялось ходить с визитом одним, без матери. Ведь девушкам так хочется напоследок перед свадьбой поделиться друг с другом своими тайнами, поведать затаенные мечты и желания.
Итак, г-жа Зофия осталась в доме одна. Она радовалась, что наконец-то выдался денек, когда не надо было ходить с визитами, принимать гостей, сторожить девушку на выданье, слушать светскую болтовню на немецком языке, которого она не понимала. Наконец-то г-жа Зофия была совсем одна и могла наслаждаться покоем и предаваться воспоминаниям о счастливой поре юности, когда, будучи горничной в этом доме, она сидела по воскресным дням в послеобеденные свободные часы на скамейке в палисаднике с полным фартуком вареных початков и до вечера неторопливо лущила и смаковала молочную кукурузу, весело судача и сплетничая с товарками-служанками.
Вот и сегодня выпал свободный денек, да и вареная кукуруза нашлась бы в доме, недоставало только, подружки, чтобы беззаботно поболтать, сидя на скамейке в кухне. Г-жа Зофия отпустила всю челядь, даже горничную и кухарку, желая насладиться полным одиночеством и всласть поесть кукурузы на кухне, бросая обглоданные початки тут же на пол, чего нельзя было делать ни в гостиной, ни в спальне.
Вскоре нашлась и подходящая собеседница. В кухню тихо, почти беззвучно вошла Тимея и подсела на край скамьи. В послеобеденное время ей тоже нечего было делать: подвенечное платье она уже вышила, и его отнесли к портнихе для окончательной отделки. Свадебный наряд должен был быть готов перед самой свадьбой.
У Тимеи было много общего с г-жой Зофией. Ее тоже терпели в доме лишь из милости. Разница заключалась лишь в том, что Тимея считала себя благородной барышней, хотя, по существу, была всего лишь служанкой, а почтенная Зофия в душе всегда считала себя обыкновенной прислугой, хотя кругом все принимали ее за барыню.
И вот Тимея притулилась на скамье рядом с г-жой Зофией; они напоминали няньку и кухарку, которые всю неделю только и делают, что бранятся, придираются друг к другу, а в воскресенье как ни в чем не бывало дружно усаживаются рядом посудачить.
