Анжела Тайхом - Пути любви
- Все равно, мне нужно выяснить, что сталось с ателье. Я не могу позволить себе...
Он перебил ее:
- Я же тебе сказал, все уже давно спят. Что ты хочешь выяснить? Как? Выйти на улицу и полюбоваться?
- Может быть и так!
- От ателье ничего не осталось, - неожиданно мягко, как будто он знал, какую боль принесут ей его слова, сказал он. - Разве что стены...
Гейл все же удалось вскочить с кровати. Подбежав к шкафу, она выдернула оттуда халат и накинула его на себя. Быстро надев тапочки, она подбежала к двери, открыла ее и... Подобравшись бесшумно, Джослин рукой надавил на дверь, и захлопнул ее.
Гейл развернулась, чтобы сказать ему все об собственнических методах, о том, что она не желает слушать его доводов, ибо ей надо убедиться во всем самой... да так и застыла, уставившись на его абсолютно голое тело. Теперь она видела перед собой только его смуглую кожу - гладкую, теплую, упругую, дюймы и дюймы обнаженной кожи, которая обволакивала бугрившиеся мышцы, которая манила прикоснуться к ней, поцеловать, почувствовать ее вкус... В голове тотчас заплясали картины одна непристойнее другой, она вспомнила, как она стонала под ним, как сжимала ногами его бедра, те самые бедра, что сейчас так бесстыдно были оголены...
От резкого возбуждения она раскраснелась, пальцы рук непроизвольно сжались в кулаки и она вновь почувствовала, что начала терять волю. Страшный сон был позабыт, холод мгновенно улетучился, ибо от внезапно накатившего возбуждения, она вспыхнула, словно порох.
- Гейл, хватит метаться. Уже поздняя ночь, сейчас ты все равно ничего не сможешь разглядеть.
Она закрыла глаза. Как же он ее злил! Самоуверенный болван, возомнивший, что после пары совместных ночей, он может ей приказывать. Да они разводятся! Они не живут вместе уже два года!
- Это тебе хватит приказывать! - резко вскинулась она, и ткнула его пальцем прямо в обнаженную грудь. - Что ты возомнил о себе, что ты сам Господь Бог?! Хватит это, сделай то... Мне надоело! Я абсолютно счастливо жила без тебя целый два года, и как видишь, не умерла, а даже процветала! Но стоило мне связаться с тобой, как у меня начались неприятности!
- Ты что, хочешь сказать, что все это из-за меня? - в ее голосе прозвучало огромное удивление.
- Вот именно! Это тебе взбрендило в голову купить мою собственность. Откуда я знаю, может из-за того, что тебе отказали, ты и нанял этих проституток, чтобы облегчить себе задачу!
- Купить? Проституток?
- Приехал сюда и сразу начал качать свои права. Он меня облагодетельствовал - лег со мной в постель, и думает, что я все забуду!
- Да будь, наконец, справедлива! - Джослин в замешательстве смотрел на нее.
- Не буду!!!
Слова извергались из нее бурным потоком. Все подозрения и тайные мысли выплескивались на него, и Гейл уже не заботило, что они были абсурдными. Ей необходимо было освободиться от того угнетенного, подозрительного и испуганного состояния, в котором она прибывала в последнее время.
- Стоило мне только познакомиться с тобой, как ты сразу же начал причинять мне одни неприятности! А тот месяц, что я жила в твоем захолустном доме, где меня унижали все, кому не лень и по твоему указу? И при этом, я ни в чем, слышишь, я ни в чем, не была виновата! Мне пришлось сбежать, чтобы избавиться от тебя!!! - она в нервном возбуждении отошла от двери и заходила по комнате. - Я была так счастлива эти два года, свободна, мне никто не указывал, я была сама себе госпожа... И вот появляешься ты, и все рушишь! она резко обернулась в его сторону. - Как я ненавижу тебя, если бы только знал!!!
Ее слова словно бы повисли в воздухе.
Джослин давно перестал улыбаться. Пока она извергала на него обвинения, он лишь напряженно хмурился, следя за ее метаниями по комнате, но после последней фразы, его лицо расслабилось и приобрело, так бесившую ее, непроницаемость.
Гейл вызывающе скрестила руки на груди, вперев в него самый мрачный взгляд, на который была способна.
- Надо тебе сказать, что я удивлен... - Наконец-то прерывая тишину, заговорил он, но в его голосе не было ни капли удивления, только безграничная холодность и презрение, которые сразу же напомнили ей, их "медовый месяц". - Как при такой ненависти, что ты испытываешь ко мне, ты так страстно отвечала мне в этой постели?.. - Он брезгливо поднял брови. Ты удивительная притворщица, радость моя. Или я не прав, и когда тебя обует похоть тебе все равно, кто с тобой в постели?
- Убирайся. - Зашипела Гейл, чувствуя как от охватившего ее гнева, ее вот-вот хватит удар. - Убирайся отсюда! Видеть тебя не хочу!
- Как вам будет угодно. - С издевкой ответил он, и не мало не заботясь о своей наготе, резко распахнул дверь и вышел из ее спальни.
Психопатка! Она явно повредилась в уме!
Джослин метеором пронесся по коридору, и, достигнув отведенной ему комнаты, что есть мочи, хлопнул дверью. Вытащив из шкафа халат, он накинул его на себя и тут же обессилено рухнул в кресло.
Какого черта?! Кого он обманывает - хлопает дверьми, презрительно поднимает брови, цедит слова... Да он в ужасе ее слов! Он оскорблен, обижен, уязвлен. Неужели она действительно думает именно то, что сказала?..
А ведь он приехал в этот чертов Уотфорд, чтобы начать их жизнь с начала, так сказать с нового листа!
Он понял, что был не прав обвиняя ее во всех смертных грехах, и раз сделанного не изменишь, то почему бы и нет? Он в действительности, был настроен, облагодетельствовать ее, - при этой мысли Джослин невесело усмехнулся, своей глупости. - Он хотел постепенно завоевать ее доверие, влюбить ее в себя настолько, чтобы она напрочь забыла, об их неудачах в прошлой жизни.
Он был горд собственный благородством. Он - граф Мейдстон, великий Бог Лондона, решил стать примерным мужем и начать заботиться о своей невзрачной жене!
Дерьмо!!!
Когда все изменилось? На том маскараде, когда он вдруг узнал ее и почувствовал тот самый, уже давно забытый им вкус риска? Вчера, когда он увидел, как она беззащитна? Сегодня утром, когда узнал, как с ней обошлись жители этого захолустного городка? Или позже, когда она вошла в собственный кабинет, преисполненная воинственности? Или когда он увидел, как на нее напал какой-то проспиртованный козел, решивший поразвлечься?
Матерь Божья, как он испугался! Ведь она была такая хрупкая и маленькая, такая тоненькая, точно дорогая фарфоровая статуэтка, особенно на фоне этого здорового сильного мужика... От ужаса, что этот здоровый боров мог переломить или сломать ее, его охватила такая ярость, что он был готов на убийство - смять, раздавить, задушить...
Даже убедившись, что она цела и почти невредима, он еле-еле мог контролировать собственное тело, которое тряслось, словно в ознобе.
Он мог потерять ее. И осознание того, каким бы тогда стала его жизнь без нее, заставило его понять, что именно она для него значит! Все эти два года, он занимался самообманом, убеждая самого себя в том, что его жизнь течет по-прежнему. Он по-прежнему улыбался, по-прежнему кутил, по-прежнему беспечно тратил деньги... но уже никто, ни одна из дам, какой бы привлекательной она ни казалась, ни заводили его с пол оборота. Скучные, серые тени.
Он рефлекторно навещал мисс Темплетон, но теперь ее щебетание о философии наводило на него зевоту, он по-прежнему дружил с мисс Вейрат, но старался приходить к ней как можно реже, раз в две недели, а то и меньше, ибо ее хихиканье вызывало у него головную боль.
Женщины теперь казались ему такими предсказуемыми. Он знал, какие мысли бродят за их улыбками, чего они хотят, о чем мечтают. Они больше не удивляли, не поражали, они даже не заинтересовывали его. Он, известный на весь Лондон своей терпеливостью к глупому кокетству, начинал злиться, когда рядом с ним оказывалась какая-нибудь легкомысленная, пустая особа, которая не могла ни о чем думать, кроме своих тряпок и того впечатления, что она производит на окружающих. А ведь раньше ему нравились женщины! И красавицы, и пустышки, и умные, и не очень - все, все, все. Теперь же, все они стали для него на одно лицо.
И как оказалось, дело было все в ней. В его маленькой женушке, которая могла удивлять, забавлять, сердить, и безумно, страстно желать ее. Только такая как она могла решиться на побег и похититель его драгоценности, и что самое главное, не растранжирить их на светские мероприятия, а заняться обустройством собственной жизни - новое имя, пансион, ателье, и что и вовсе не мыслимо для женщины - фабрика!
С ней было не просто хорошо, с ней было интересно. Его забавляли их перепалки, он с предвкушением ждал ее очередного выпада, он выдумывал тысяча и одну подковырку, от которой бы она загорелась, как спичка и перестала разыгрывать из себя чопорную леди. Она была необузданна, нетерпелива и слишком требовательна... Слишком, оттого он и испугался. Сбежал от нее, весь преисполненный праведным гневом, а когда оглянулся, и сообразил, что к чему, было уже поздно - ее и след простыл. И он вновь убедил себя, что все что не делается, то к лучшему.
