Наталья Калинина - Любимые и покинутые
— Интересно, а вы молоды, хороши собой, или же ваше тело напоминает сухой осенний лист? Если вы молоды и хотя бы чуть-чуть смазливы, я приглашаю вас к себе в мансарду, где осталось полбутылки отличного красного вина, несколько крекеров и, кажется, целый апельсин. Айда?
Он вдруг придвинулся, схватил меня за руку и рывком заставил подняться со скамейки. Мое лицо прикрывала небольшая белая вуалетка, которая отбрасывала тень, благодаря чему я оставалась неузнанной.
— О да, ты стройна и дивно сложена, — сказал Анджей, отшвыривая сигарету. — Будем надеяться, что и лицо у тебя не рябое, да и нос не картошкой. Рискнем.
И он властно потащил меня за руку к своему подъезду.
В подъезде было абсолютно темно, лишь на последнем этаже мерцала тусклая, загаженная мухами лампочка. Анджей ногой распахнул дверь — судя по всему, она никогда не запиралась — и я очутилась в освещенной призрачным лунным светом мансарде.
— Ты не возражаешь, если я не буду включать свет? Я, признаться, очень боюсь разочароваться в тебе, сейчас же мое воображение рисует образ волшебной девы, сошедшей со страниц Мицкевича.
Он достал откуда-то бутылку и стаканы, налил в них вина. Один из стаканов протянул мне.
— Пей, загадочная свитезянка[4]. Если даже ты мне снишься, не говори об этом. И не позволяй мне проснуться. О, я так ненавижу просыпаться по утрам и видеть все в беспощадном свете дня.
Он залпом выпил вино, подошел к пианино возле стены и заиграл удивительную мелодию (потом я узнала от него, что это было Un Sospiro Франца Листа). Мне показалось, что в ней рассказывается об этой лунной мансарде, о юноше с густыми темно-русыми волосами, мечтающем встретить свою единственную возлюбленную. Потом он играл и Liebestraum[5], и Sposalizio[6], и «Балладу» все того же Листа (тогда я, разумеется, еще не знала, что это такое), и каждый звук старенького дребезжащего пианино говорил о возвышенной, почти святой, любви. Я боялась шелохнуться, боялась поверить в то, что это не сон. Наконец, он захлопнул крышку, вылил в свой стакан остатки вина из бутылки и залпом его выпил. Потом подошел и опустился на колени перед креслом, в котором я сидела, поцеловал обе мои руки и сказал:
— А теперь уходи. Немедленно. Я знаю, ты не такая — ни одной женщине не дано сравняться с мечтой артиста. Уходи и никогда не возвращайся.
И он крепко схватил меня за плечи, заставил встать на ноги и сильно встряхнул.
Моя шляпка оказалась на полу, волосы рассыпались по плечам и закрыли лицо. Анджей вскрикнул и спрятал свое лицо в ладонях. Потом вдруг резким движением руки откинул назад мои волосы и впился губами в мои губы. Мое тело обмякло, я вся отдалась его поцелую. Руки Анджея покоились на моих плечах, но он не прижимался ко мне. И я во всем ему повиновалась, хотя моя плоть яростно призывала его плоть.
На луну набежало облако, в мансарде стало темно Отстранившись от меня, Анджей прошептал:
— Это уже чересчур. Ты вся словно пропиталась музыкой Листа. Тебя пора спустить с лестницы, иначе ты, чего доброго, на самом деле превратишься в мечту артиста. А мне еще так хочется пофантазировать, попробовать разного вина, разных девушек. Слышишь — уходи. Ага, вот теперь я нарочно зажгу свет и увижу на твоем лице следы оспы и прыщей.
Он громко щелкнул выключателем. Я непроизвольно закрылась ладонями. Он их отнял, и я увидела прямо перед собой его широко раскрытые изумленные глаза.
— Юстина! — воскликнул он. — Боже мой, Юстина! Вот уж никогда не мог подумать… — Он внезапно осекся и стал внимательно вглядываться в мое лицо. — Как же я не заметил раньше, что ты прекрасна? Господи, воистину прекрасна. Юстина, ты знаешь, что ты похожа на Марию Магдалину? Эту грешницу, почему-то обратившуюся в святую?
Он взял меня за обе руки и, не отрываясь, глядел мне в глаза. И я тоже не могла отвести своего взгляда.
— А я как раз собирался позвонить тебе сегодня вечером, но потом встретил эту незнакомку на скамейке. Боже, сколько всего я тебе наговорил! — Он вдруг смущенно опустил глаза. — Извини за… Ты ведь не Сердишься на меня за то, что я тебя поцеловал?
— Нет.
Я стала подбирать и закалывать шпильками волосы. Анджей поднял с пола шляпку и растерянно протянул ее мне. Кажется, он был разочарован.
Мне сделалось горько и больно до слез Неужели я совсем не интересую его как женщина? Разве я безобразна? Стара?..
— Ты мне сегодня очень нравишься, — вдруг сказал Анджей. — Только во всем этом мне чудится что-то вроде кровосмешения. Ведь я люблю тебя как сестру. Я даже рассказывал своим друзьям, как в больнице меня отыскала сестра и вытащила из лап смерти. Представляешь, они мне поверили. Юстина, это грех желать собственную сестру?
И он посмотрел на меня так, словно от моего ответа зависела его будущая жизнь.
Я сказала:
— Я тоже думала, что ты мне всего лишь брат. Но когда мы расстались, я места себе не находила. И поняла, что…
Он очутился возле меня.
— Молчи. Я все понял. Я думал только о себе, а потому был слеп. Юстина, выходит, это ты виновата в том, что я не смог с Вильмой? Ох, Юстина, ты и проказница. — Он весело улыбался мне. — Но я тебя ни капельки не боюсь. Ну-ка поди сюда.
Он усадил меня на тахту, которая служила ему кроватью, вынул из моих волос шпильки и залюбовался мною.
— Но ты… Прости, Юстина, но ты еще не та, которую я жду, хоть ты мне очень, очень нравишься. Ты очень сильная, ты будешь защищать меня от всех напастей, а я буду прятаться за твою спину. Я ищу хрупкую, трепетно беззащитную девушку, для которой сам смогу быть защитником. Я должен чувствовать себя мужчиной, а не младшим братом или сыном. Но сегодня меня так тянет, так тянет к тебе…
Он погасил свет, мы быстро разделись и улеглись рядышком под простыню. У Анджея были холодные руки и ноги, и был он весь какой-то невесомый и почти бестелесный. Я вскрикнула, лишившись невинности, и он очень удивился, что я еще девушка. Он оказался темпераментным, и я стонала от восторга. То, что я испытывала с Анджеем, очень отличалось от наших с Тадеушем извращенных, изматывающих душу и тело ласк. Сейчас в мое тело вливались живительная влага и тепло, и я, разомлев минут на двадцать, снова ощутила сильное желание. За ночь мы несколько раз занимались любовью, а когда стало рассветать, заснули точно убитые.
Я проснулась, когда солнце стояло в зените и в мансарде было нестерпимо жарко. Быстро одевшись, я склонилась над Анджеем. Он открыл глаза, потянулся ко мне.
— Иди сюда. Я тебя хочу. Я очень тебя хочу, — шептали его губы. — Ты — роскошная девушка. Ты — само…
Но его сморил сон.
Я очутилась на улице, залитой полуденным солнцем. Я была счастлива и горда собой. Я неслась точно на крыльях. Мне казалось, на меня все смотрят, завидуют, восхищаются мной. Еще мне казалось, что моя плоть, которую я последнее время презирала, стала легкой, чистой, чуть ли не божественной.
Отцу Юлиану я сказала, что меня попросили заменить заболевшего врача, а после ночного дежурства, которое оказалось на редкость беспокойным, я несколько часов проспала в комнате отдыха для медперсонала. Ложь, как ни странно, далась мне легко. И отец Юлиан, что еще более странно, определенно мне поверил.
Через два часа позвонил Анджей, и подошедший к телефону отец Юлиан стал настойчиво звать его к обеду. Я накрыла стол на балконе, который заставила букетами роз, гладиолусов, дельфиниума. Анджей явился в белой батистовой рубашке а ля испанский гранд. Он рассказывал смешные истории из студенческой жизни, болтал с отцом Юлианом на латыни, убеждал его, что самая правильная вера — православная, хоть сам не верил ни в какого Бога. Потом он читал по-русски стихи, делал мне комплименты по поводу того либо иного блюда и уплетал все подряд. Я видела, что отец Юлиан очарован этим юным безбожником и готов раскрыть ему свои объятья, даже если бы у Анджея вместо ног оказались копыта. После чая отец Юлиан по обыкновению задремал в своем кресле, и мы с Анджеем спустились в сад.
— Я тебя очень сильно хотел, оттого и нес за столом всякую чушь, — сказал Анджей, едва мы вошли под густую сень яблонь. — Сейчас я повалю тебя на траву. Ну же, убегай от меня.
Я с удовольствием поддержала игру, и мы стали носиться точно угорелые по саду. Анджей догнал меня возле беседки, втащил внутрь и с силой прижал к хлипкой дощатой стенке.
— Немедленно отдавайся, или я тебя изнасилую, — сказал он, и я увидела в его глазах искорки мальчишеского задора. — Ты настоящая совратительница. Я хочу тебя даже во сне, сестричка Юстина.
Потом мы как ни в чем не бывало вернулись на балкон. Отец Юлиан уже проснулся и теперь изучал толстый средневековый фолиант о свойствах трав. Мне почему-то не было ни капельки стыдно перед отцом Юлианом за то, чем мы только что занимались с Анджеем в беседке. Напротив, даже хотелось похвалиться ему этим. Мы снова пили чай и болтали, теперь уже втроем. Анджей, улучив момент, когда отец Юлиан вышел с балкона, сказал: — Я сейчас вежливо откланяюсь, а в двенадцать буду ждать тебя в беседке. Идет? Да, и не забудь захватить вина. Мне, к сожалению, не на что купить.
