Елена Шерман - Рассказы о любви
Сознавая всю важность предстоящего события, Хохолков предпринял просто титанические усилия по подготовке к судьбоносной встрече. За полдня он вымыл голову, почистил зубы и ботинки, погладил рубашку и даже обстриг ногти на руках. И когда настал, наконец, момент выхода, зеркало в прихожей вопреки обыкновению отразило довольно приличного молодого... скажем так, юного человека. И хотя сам Хохолков переживал по поводу некстати выскочившего прыща на левом виске, если что его и портило, то чрезмерно серьезное выражение лица.
"Так, все готово. Деньги в правом кармане, носовой платок в левом. Теперь - самое главное". Хохолков отчего-то зажмурился и нажал на распылитель дезодоранта. Тотчас его обдала волна странного, волнующего запаха, а следом за ним накатила какая-то удивительная легкость, необычное воспарение духа, так что Хохолкову даже показалось, что из квартиры вышел совершенно новый человек.
Этому человеку приходили в голову совершенно неожиданные мысли. Например, увидев на углу торговку осенними цветами, он подошел к ней и купил аж пять огромных хризантем. Прежде такая чепуха ни за что ни пришла бы ему в голову. И странно, когда он увидел, мгновенно выделив из толпы, тонкую фигурку Вьюши, он остался почти спокоен - так только, сердце сильно забилось.
- Это тебе, -- сказал он, протягивая цветы, едва Маша приблизилась к нему. Ему доставило большое удовольствие видеть, как привычное насмешливое выражение на ее лице внезапно сменилось растерянностью, которая, в свою очередь, сменилась приятным удивлением.
- Да ты у нас джентльмен, Хохолков! Кто б мог подумать! - засмеялась наконец Маша, но смех ее прозвучал - или так показалось ему? - несколько натянуто.
- А ты просто обо мне не думала, Вьюгина. И потому совсем меня не знаешь.
Она перестала смеяться, взглянула на него.
- Чего ты меня позвал, Хохолков?
- А ты как думаешь? Нравишься, значит.
Прежде, когда Хохолков представлял себе эту сцену, она неизбежно заканчивалась тем, что Вьюша пренебрежительно фыркала "А ты мне не нравишься" и уходила. Он столько раз представлял это в уме, что не удивился бы, произойди такое в реальности. Но она никуда не ушла и даже не засмеялась. "Вот они, феромоны!" - подумал Хохолков и возликовал. Легко и непринужденно он предложил девчонке пойти в кафе, и - о чудо! - она согласилась. В кафе он чрезвычайно эффектно заказал два кофе с пирожными, очень удачно рассказывал анекдоты и вообще, как и предсказывал Арбузов, вел себя как покоритель Вселенной, чувствуя ежеминутно мощную поддержку феромонов, под влиянием которых Маша почти не подкалывала его, смеялась дружелюбно и вообще смотрела совершенно иными глазами. Расставаясь, они договорились о новом свидании.
- Ура! Победа! - Хохолков так налетел на открывшего ему дверь приятеля, что едва не сбил его с ног.
- Что? Действует?! - заорал в свою очередь Арбузов.
- Действует! Потрясающе! Супер! Я глазам своим не поверил!
- А кто тебе посоветовал?
- Слушай, это фантастика. Она была как загипнотизированная! Феромоны это чудо! - изливал свои бурные эмоции Хохолков, брызгая слюной и размахивая руками.
- Будешь теперь верить в научный прогресс?
- Буду. И еще один дезодорант куплю.
Еще один дезодорант он, конечно, не купил - не на что, да нужды не было. Роман с Машей Вьюгиной развивался не хуже, чем у прославленных влюбленных из Вероны, несмотря на полное отсутствие так стимулирующих юное чувство препятствий вроде смертельной вражды двух родов. Только одно облачко слегка омрачало безоблачное небо Хохолкова: чем дальше, тем сильнее ему казалось, что в сокрытии подлинной причины его внезапного успеха кроется что-то не совсем порядочное. Он и сам не мог сказать, откуда взялось это чувство. В использовании дезодоранта с феромонами не было, разумеется, ничего неприличного, да он и не пользовался им последний месяц. Но ему упорно хотелось рассказать об этом Маше, и, несмотря на высмеивания Арбузова, считавшего его желание нелепой блажью, под Новый год он почти решился, вот только не знал, как начать.
Повод появился внезапно. За несколько дней до Нового года мать Хохолкова, уже познакомившаяся с Машей, как-то заходившей к нему домой, поманила его к себе с таинственным видом.
- Ты своей крале подарок уже приготовил? - спросила она.
- Нет, -- покачал вихрастой головой Хохолков.
- Тогда возьми, -- она протянула ему маленький флакончик с духами. Вроде настоящие, французские. Мне подарили сегодня на работе, а у меня такие уже есть, и запах мне не очень нравится.
От духов разговор легко можно было перевести к дезодоранту, не говоря уже о том, что это действительно был хороший подарок, так что Хохолков горячо и искренне поблагодарил мать.
- Ну, как тебе запах? - спросил он, глядя, как Маша изучает надпись на этикетке. Маша как-то вяло улыбнулась и ничего не сказала.
"Теперь. Заговорить о запахах и перейти к феромонам. Что она скажет? Только бы не обиделась!"
- Тебе вообще какие запахи нравятся? - с уже непривычной робостью спросил он.
- Знаешь, Хохолков, -- вдруг сказала Маша, - я тебе скажу одну вещь, только ты не смейся, ладно? Это вообще-то тайна, я никому не говорила.
- Конечно, о чем речь, -- обрадовался Хохолков. ("Авось пронесет!") - Я сам тебе хотел кое-что рассказать.
- У меня нет обоняния, -- пробормотала Маша и виновато улыбнулась.
- Как? - не понял Хохолков. - У тебя что, насморк?
- Нет, у меня вообще нет обоняния, от природы. Бывают слепые, понимаешь? Глухие, немые, есть люди, лишенные вкуса, а у меня нет обоняния. Я совсем не ощущаю запахов.
- С-совсем? - протянул потрясенный и начавший даже заикаться Хохолков. - И запахи д-дезодорантов тоже?
- Не строй из себя тормоз, Хохолков, - рассердилась она. - Конечно, и дезодорантов тоже. Вони, правда, тоже не чувствую. Вот... Не скажешь никому? А то наши смеяться будут.
- Нет. Не скажу.
- Правда?
- П-правда.
- А что ты хотел мне рассказать? - вспомнила успокоившаяся Маша.
- Да так, ничего, - пожал плечами Хохолков. - Я п-пошутил.
ОДЕССИТКА
Одна бабушка Лары Косталиди была полькой из рода Броневских, другая тираспольской еврейкой, фамилия досталась ей от деда-грека, лучшего рыбака 1940-60-х гг. на всем черноморском побережье, а другой ее дед, украинец Иван Гарбузенко, хвастался тем, что якобы происходит по материнской линии от знаменитого героя народных песен козака Голоты. Родным языком Лары был русский, а училась она в украинской школе с английским уклоном. Но, несмотря на смешение кровей, языков и культур, вопрос о национальности никогда не был ей интересен, точнее, собственная национальность была ясна ей с самого юного возраста. По национальности Лара была одесситка. Из самой чистой, самой натуральной породы одесситов, которые не то что жить, но даже представить себя без Одессы не могут. Одесса была ее миром, ее вселенной, и, ставя себя без ложной скромности в центр этой вселенной, Лара жила в ней совсем неплохо и благополучно добралась до собственного совершеннолетия.
Помимо Одессы, родителей, брата Виталика и таксы Пима Лара искренне любила себя, и любовь эта была вполне заслуженна. В самом деле, как не любить девчонку с симпатичной, хитрой, черноглазой рожицей и натуральными темно-рыжими волосами, точеной фигуркой, неистощимой фантазией и чувством юмора, победительницу танцевальных марафонов на всех дискотеках и к тому же "Мисс-очарование" школы? Помимо этого, Лара отлично знала английский, прекрасно плавала, играла на гитаре и в "Цивилизацию" и умела поставить на место любого - если в том возникала необходимость. И в конце концов, если вам этого мало, то тот факт, что у человека пол-Одессы друзей, о чем-нибудь да говорит.
Но однажды настал день, когда все это оказалось неважным. И Лара не узнавала сама себя: неужели это она? Не врут ли зеркала? Неужели это она застенчиво молчит и отвечает невпопад, с бьющимся сердцем бежит к телефону, едва услышав звонок, неужели это она поступает так же, как все дурочки, над которыми она смеялась: заглядывает в глаза, заливисто смеется каждой его глупой шутке, дуется по пустякам и опускает глаза, как третьеклассница, встретив его взгляд? Что ей этот парень, чем он взял ее? Тем, что он москвич? Ну и что, к ней клеились парни из Чикаго и Стамбула, но она их отшила изящным движением руки. Внешне он - ничего особенного, ну, голубые глаза, ну, эта мягкая улыбка, немного виноватая - без вины, от которой все переворачивается внутри, ну, сильные, белые руки, которые могли бы ласкать ее, если бы... А, что говорить об этом, все бесполезно, она, как последняя провинциальная простушка, бесполезно растратила драгоценные две недели, и вот пришел день прощания. Сегодня он улетает в Москву, где его ждет невеста и свадьба и октябре. А она останется здесь, со своей невысказанной любовью и надеждой. И музыка, несущаяся над морем, будет по-прежнему рассказывать о любви - но уже не для нее.
