Геннадий Соколов - Философия любви
Он выполнил уроки лишь наполовину. Сложив учебники и тетрадки в папку, он пролистал астрономический календарь, который приобрел накануне и отправился к Тане. Звонка не было видно и Саша постучал. Щелкнул замок и Таня открыла перед ним дверь. Ответив на его приветствие, она с улыбкой пригласила его пройти. Он оставил туфли у порога и, надев тапочки, на которые она ему указала, прошел в гостиную. Посреди зала чуть ближе к окну он увидел круглый стол, покрытый голубой бархатной скатертью. Вокруг него строго по четырем сторонам стояли стулья, закрытые чехлами из белой сатиновой ткани. В левом углу был расположен шифоньер темно - вишневого цвета; в противоположном, у окна - комод, покрытый такой же, как скатерть бархатной тканью; на нем трельяж. Справа у стены раскинулся большой плюшевый диван, а дальше к окну сервант.
Мебель явно не соответствовала последней моде, но была добротной и со вкусом подобранной. Гостиная блестела чистотой. Таня была в домашнем ситцевом, слегка поблекшем голубом платье в белый горошек, на ногах у нее были красные тапочки. Ее волосы сзади были схвачены синей ленточкой и спадали на плечи пышной волнистой прядью. Она пригласила гостя к дивану, и Саша прошел и сел.
- Как, Саша, чувствуешь себя? Не утомил тебя вчерашний вечер? - спросила Таня, явно намекая на то, что он все танцы просидел и едва ли поднялся бы, не пригласи она его.
- В общем ничего, только коленки отчего-то трясутся.
- Наверно, танцевать просятся..., - пошутила Таня.
- Ну, что ж, обсудим план занятий, - предложил Ковалев.
- План я предлагаю такой, - она взяла со стола учебник немецкого языка и села рядом. - Сначала повторим слова, а потом переведем тексты и выполним упражнения. Какой вы параграф сейчас проходите?
- Третий.
- О! Мы его уже прошли, так что я дам вам... тебе перевод и все будет в порядке. - Она посмотрела Саше в глаза, пытаясь уловить его реакцию на новую форму обращения и продолжала.
- А мы четвертый начали, поэтому все усилия придется сосредоточить на нем. Согласен?
- Вполне.
- Тогда отвечай первым. Она отыскала рубрику слов для запоминания в самом начале учебника и стала спрашивать перевод новых слов. Саша хотя и запоздал с занятиями, эти слова заучивал, но некоторые уже забылись и их перевод воспроизводила Таня. Затем они поменялись ролями, и Таня переводила с русского на немецкий. Она отвечала без запинки. Тогда Саша отыскал словарь в конце учебника и стал спрашивать оттуда. Но и здесь он не мог найти слова, которое бы она не перевела, хотя сам он многие либо забыл, либо не знал совсем. Произношение у нее тоже было прекрасное, и он подумал, что на этих занятиях он покажет себя не с лучшей стороны. Ему стало неловко за свои скромные познания языка и, когда он понял, что она знает все слова, данные в учебнике, предложил отдохнуть. Таня согласилась. Она глубоко вздохнула, как после тяжелой физической работы и сказала:
- Слов я знаю порядочно, но, так как они многозначны, затрудняюсь иногда с переводом текста.
- Ты, наверное, Таня, и разговариваешь свободно?
- С разговорной речью у меня, в общем, неплохо. Наша немка раньше хвалила меня больше всех, даже говорила, что после школы мне обязательно надо поступать на "иняз". Но нынче она что-то ко мне охладела, а недавно даже сказала, что я совсем забыла язык. За лето, разумеется, многое забывается, но меня это задело, и я хочу доказать ей, что она не права.
Саша слушал ее, и в голову ему пришла мысль, что симпатичные девчонки обычно учатся хорошо. В классе, где он проучился восемь лет, исключением из этого правила была лишь Поляева Света, черноглазая смуглянка с обворожительным и застенчивым взглядом, которой учеба давалась с трудом. Но и некоторые невзрачные внешне девчонки учились прекрасно и порой поражали его сообразительностью и остроумием.
Воодушевленный своим открытием и тем, что в лице Тани оно нашло еще одно новое подтверждение, он взял ее руку в свою. Но осознав, что внешнего повода для этого не было, и, что его действие не соответствует атмосфере занятий он отпустил ее. Однако, выдав таким образом свое расположение к ней и огорчившись своей нерешительности, он вопросительно посмотрел Тане в глаза и, не найдя в них упрека, вновь взял ее руку, поднес к своим губам и поцеловал. Она откинулась на спинку дивана. Саша переменил положение, с закрытыми от стыда глазами отыскал ее губы и они замерли. Учебник выпал у нее из рук и соскользнул на пол. Неожиданно отпрянув от нее, он вонзился взглядом в ее лицо и, как будто, прочел на нем усмешку. Это вернуло ему рассудок, но через минуту его разум снова был ослеплен ее красотой, и он стал осыпать ее поцелуями. Она улыбалась, поворачивая голову то влево, то вправо и тихо шептала:
- Саша, не надо, не надо, не надо. - Она была счастлива. Юноша, который ей нравился, сейчас был рядом с ней. Она видела, чувствовала, как он взволнован и возбужден. Сейчас он принадлежал ей и только ей, а она была властительницей его воли и его чувств. Ей было приятно осознавать эту власть над симпатичным и, как ей показалось, умным юношей. Тайны его души, скрытые за темным занавесом столь короткого знакомства, как бы приоткрывались ей. Он сейчас казался ей совсем близким и каким-то простым и ясным, лишенным той загадочности, которую прежде она читала в его облике, в походке и даже в одежде. Ей тоже захотелось выразить свое расположение к нему, свое состояние, но она не могла подобрать слова, которые могли бы выполнить ее волю, и в то же время не могла преступить девичье достоинство, преступить порог нравственной нормы, возникшей бог знает откуда и бог весть когда, и самой поцеловать его. Она опустила отяжелевшую голову на его плечо, разрываемая своим бессильем и счастьем.
- Не надо так больше, Саша, - сказала она, когда они сели за стол, чтобы продолжить занятия.
- Извини меня, Таня, этого больше никогда не повторится. Он сказал это с такой искренностью и убеждением, что Таня отчасти пожалела, что дала ему повод для такого категоричного высказывания. Однако ее девичье достоинство требовало от нее этого, и умом она понимала, что должна была сказать ему то, что сказала. Занятия на ум не шли, и они долго сидели молча друг против друга. Саша пытался завести какой-нибудь разговор, чтобы прервать неловкое молчание, но ничего путного не приходило ему в голову. Он бессмысленно перелистывал словарь, а Таня рисовала в тетрадке причудливые деревья, ветви которых заканчивались ромашками. Она выводила лепестки бездумно, а потом начинала перечеркивать их.
- Скажи, Саша, тебе хочется заниматься немецким?
Он отрицательно покачал головой.
- Тогда давай попьем чаю. Саша кивнул, и она выбежала на кухню. Ей сейчас очень хотелось хоть на несколько минут остаться наедине с собой, осмыслить происшедшее и подумать над тем, как быть дальше. Перед ней вдруг встал вопрос о том, как следовало вести себя: быть грустной или же надо было больше улыбаться?! А может следовало быть естественней? Но что значит быть естественной? Поступать так, как повелевает тебе твое желание?! Но если это желание не соответствует или даже противоречит желанию близкого тебе человека?! Эти и подобные им мысли не покидали ее, пока она хлопотала у плиты, и, когда закипел чайник, она решила, что пусть все будет так, как будет. Тем временем она разогрела котлеты, приготовила глазунью и окликнула Сашу. За столом разговор зашел о погоде. Она и впрямь не радовала, но молодые люди сейчас этого не ощущали. Сидя в теплой квартире за чашкой горячего чая, они лишь изредка поглядывали в окна, за которыми покачивались от сильного и холодного ветра деревья и моросил нескончаемый осенний дождь. Потом они затеяли спор о своеобразии кухни различных народов, хотя знали о ней лишь из разговоров и книжек. Чаепитие разрушило молчаливый барьер, который образовался между ними, и во время работы с текстом Саша наловчился так комбинировать предложения, что над их переводом они оба помирали со смеху. Затем он перелагал перевод на стихи, и все это у него получалось так складно, что Таня была удивлена не на шутку. На упражнения сил не хватило, и они сговорились сходить в кино. Фильмом остались оба очень довольны, но по поводу развязки у них сложились различные мнения.
- В жизни такого не могло случится. Это чистый вымысел автора. Любимого человека невозможно убить, - восклицала Таня. - А Отелло! Я думаю, что в жизни как раз и должно было произойти именно так, - возразил Ковалев. Только произошло это не потому, что несовместимы мировоззрения героев, в чем пытается убедить нас автор, а потому, что здесь женщина теряла любимого человека. Офицера убила женщина, которая теряла свое счастье, а не революционер, которому дороги его идеалы и ненавистны враги. Женщина, какой бы умной она ни была, это прежде всего мать и любящая женщина, и, если она теряет что-то заветное, то она мстит непременно как женщина. Классовый долг здесь является лишь предлогом и оправданием. Действительным же мотивом является личная месть. Ей некогда было размышлять о политике, в ней сработал инстинкт.
