Санта Монтефиоре - Шкатулка с бабочкой
— Ты выглядишь превосходно, дорогая, — сказала она и с чувством поцеловала дочь.
— Он скоро уже приедет, да? — тихо произнесла Федерика.
— В любую минуту, — ответила Элен с умением, отшлифованным годами практики, скрывая дрожь в своем голосе. Затем она резко встала и поспешно спустилась по лестнице. Она не могла курить в спальне после того, как Федерика приготовила ее с такой любовью, но ей срочно нужна была сигарета. Как только ее каблуки коснулись холодных каменных плит холла, парадная дверь распахнулась и Рамон, как большой черный волк, заполнил собой весь проход. Элен мгновенно ощутила приступ удушья и спазм в желудке. Они уставились друг на друга, молчаливо оценивая то отчуждение, которое возникало между ними каждый раз, когда они оказывались в одном помещении.
— Феде, папа уже здесь! — крикнула Элен, но ее голос был таким же бесстрастным, как и выражение лица. Темно-карие глаза Рамона оторвались от окаменевшего лица жены в поисках дочери, восторженный визг которой он услышал еще раньше, чем мягкий топот маленьких ног, промчавшихся по деревянному полу, а затем проскакавших через две ступеньки по лестнице. Она пробежала мимо матери и бросилась в сильные объятия отца. Обхватив тонкими ручками его жесткую шею, она прижалась к нему и вдохнула крепкий, острый запах, который отличал его от всех остальных людей в этом мире. Он поцеловал ее в теплую щеку, поднял на вытянутых руках и рассмеялся так громко, что она ощутила во всем теле вибрацию, подобную толчкам землетрясения.
— Ага, значит, ты по мне скучала, — произнес он, закружив ее так, что ей, чтобы не упасть, пришлось обхватить его ногами.
— Да, папа! — засмеялась она, прильнув к нему и ощущая, как счастье сдавливает ее горло.
В тот же момент в холле появился Хэл, посмотрел на отца и ударился в слезы. Элен, благодарная за такую реакцию, подбежала к нему, подхватила на руки и расцеловала мокрые щеки сына.
— Хэл, дорогой, это папа, и он приехал домой, — сообщила она ребенку, стараясь придать своему голосу хоть чуточку энтузиазма, но тональность ее речи, как обычно, оказалась безразличной. Хэл это мгновенно ощутил и снова завопил. Рамон опустил дочь на землю и подошел к сыну, завывавшему на руках у матери.
— Хальчито, это папа, — сказал он, широко улыбаясь испуганному ребенку. Хэл спрятал лицо на шее у Элен и крепко к ней прижался.
— Извини, Рамон, — произнесла она спокойно, ощутив его замешательство, но внутренне получая удовольствие от того, что сын не узнал своего отца. Ей хотелось бы сообщить ему, что не следует ожидать любви от детей, в жизни которых он не принимает участия, но она видела пылающие щеки Федерики, искренний восторг в ее взгляде и понимала, что все обстоит не совсем так, как ей хотелось бы представить. Как бы то ни было, он ничем не заслужил такой любви дочери.
— Хэл, у меня есть для тебя подарок, — сказал он, возвращаясь к своему чемодану и расстегивая на нем молнию. — И еще один для тебя, Феде, — добавил он, почувствовав во время поисков подарков руку дочери на спине. — Вот, это для тебя, Хэл, — произнес он, подходя к малышу, глаза которого широко раскрылись при виде ярко раскрашенного деревянного поезда в руках отца. Малыш тут же забыл про свой страх и нетерпеливо протянул руки. — Держи, я думаю, что тебе это понравится.
— Я сегодня сломала моторчик от его старого паровозика, — призналась Элен, делая эту попытку ради детей. — Это сейчас именно то, что нужно, правда, Хэл?
— Хорошо, — откликнулся Рамон, снова возвращаясь к багажу.
— Ну, Феде, теперь твоя очередь. Я приготовил для тебя очень необычный подарок, — сообщил он, глядя в ее лицо, полное ожидания. Он снова ощутил на спине ее руку. Это было так похоже на Федерику, которая всегда старалась достичь физического контакта, чтобы чувствовать себя ближе. Его руки глубоко погрузились в чемодан, который был наполнен не одеждой, а блокнотами, фотографическим оборудованием и сувенирами из дальних стран. Наконец его пальцы ощутили шероховатую поверхность оберточной бумаги. Он аккуратно вытащил упаковку, стараясь не повредить ее о металлические поверхности своей аппаратуры. — Вот, — сказал он, вкладывая подарок в дрожащие руки дочери.
— Спасибо, папа, — выдохнула она, осторожно разворачивая обертку. Хэл уже убежал в детскую, чтобы насладиться новым поездом. Элен закурила сигарету и, нервно затягиваясь, прислонилась к перилам.
— Как у тебя дела? — спросил он, не приближаясь.
— Нормально, ты же знаешь. Ничего не изменилось, — холодно ответила она.
— Понятно, — произнес супруг.
Элен устало вздохнула:
— Мы должны поговорить, Рамон.
— Не сейчас.
— Ну, разумеется.
— Позже.
* * *Федерика развернула бумагу и увидела деревянную шкатулку, украшенную довольно примитивной резьбой. Она вовсе не была красивой. Она даже не была симпатичной. Девочка ощутила, как слезы начали предательски наполнять ее глаза, а горло сжалось от разочарования. И не потому, что ей нужен был лучший подарок, поскольку она не была меркантильной или избалованной, но только из-за того, что подарок Хэла был несравненно лучше, чем ее. Она понимала, что подарки отца были отражением его любви. Если он даже не позаботился о том, чтобы подыскать ей хороший подарок, значит, он не слишком сильно ее любил.
— Спасибо, папа, — сдавленно проронила она, стараясь сдержать слезы. — Она очень красивая. — Но ей все же не удалось справиться с нахлынувшим потоком эмоций. Первоначальное возбуждение было слишком велико, а наступившее разочарование охватило ее так внезапно, что слезы ручьем хлынули по ее горящим щекам.
— Феде, ми амор, — ласково произнес он, заключая ее в свои объятия и целуя мокрое от слез лицо дочери.
— Она красивая, — упрямо повторила она, стараясь говорить убедительно, чтобы не обидеть его.
— Открой ее, — прошептал он ей в ухо. Она колебалась. — Давай, аморчита, открой ее.
Трясущейся рукой она открыла крышку. Маленькая шкатулка снаружи казалась совсем незамысловатой и даже несколько уродливой, но внутри это была самая прекрасная вещь, которую она когда-либо видела, и, что удивительное, она играла самую необычную и завораживающую мелодию, которую она когда-либо слышала.
Глава 2
Федерика с благоговейным трепетом уставилась на шкатулку. Вся ее внутренняя поверхность была покрыта плотно подогнанными камешками всех цветов радуги, которые сверкали так, будто в каждом самоцвете содержался собственный маленький источник света. Между излучающими гипнотический свет кристаллами не видно было ни единого кусочка дерева. Выложенная драгоценными камнями, изнутри шкатулка напоминала кристаллизованный срез скалы. На дне этой волшебной сокровищницы трепетали нежные крылышки бабочки, которые меняли свой цвет от темно-синего чернильного до бледного аквамаринового и, наконец, до янтарно-желтого. Они были настолько изящными, что Федерика даже прикоснулась пальцем к их поверхности, чтобы убедить себя в том, что это действительно камни, а не блестящие капли воды из какого-то волшебного источника. Завораживающее флюоресцентное свечение заставляло бабочку вздрагивать, как будто она собиралась расправить свои крылья и отправиться в полет. Федерика стала медленно поворачивать шкатулку, чтобы разглядеть, откуда идет свет. Она была заворожена чарующими движениями бабочки, которая, когда она наклоняла шкатулку, вспыхивала калейдоскопом цветовых тонов — от синих до розовых, красных и оранжевых. Она затаила дыхание и вернула шкатулку в горизонтальное положение. Бабочка вновь приобрела холодный оттенок морской воды, а через мгновение снова заиграла огненной радугой, когда Федерика еще раз наклонила шкатулку.
— Она прекрасна, — прошептала девочка, не в силах оторвать глаз от сверкающего сундучка сокровищ.
— Красота не всегда находится снаружи, Феде, — тихо произнес Рамон, обнимая ее. Он посмотрел на жену, которая все еще чопорно стояла на месте, прислонившись к перилам и выпуская, подобно сказочному дракону, клубы дыма. Она раздраженно вздохнула и покачала головой, прежде чем выйти из холла в коридор, оставив за собой призрачный шлейф. Ей очень хотелось высказать ему, что он не сможет всю жизнь покупать подарками любовь своей дочери. К собственному разочарованию, она понимала, что в этом нет никакой необходимости, ведь он получал эту любовь безо всякой оплаты.
Рамон встал и отвел глаза от дымного следа, который, вместе с ощущением горечи, оставила после себя его жена. Он снова посмотрел на сияющее личико дочери, не обращающей внимания на напряжение, наполнявшее воздух невидимой атмосферой разочарования. Он провел рукой по своему небритому лицу и по немытым черным волосам, которые отросли уже до плеч. Было жарко. Он ощутил острую нехватку свободного пространства и желание поплавать. Он так ждал возвращения домой, строил планы, идеализируя свое возвращение. Но теперь, оказавшись дома, он уже вновь испытывал желание поскорее уехать. Дом всегда оставался в его воображении образцовым местом, поэтому сейчас лучше всего было покинуть его, чтобы не потерять его очарование навсегда.
