Паркинсон Кийз - Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 2
— Знаете, наверное, вы любое место можете превратить в гостеприимный дом, — любезно сказал Ларри. — И если я могу чем-нибудь помочь…
— Конечно, конечно, можете. И я рассчитываю на вас. Знайте об этом!
Луиза пошла быстрее, очевидно, желая догнать кузину. Но когда они с Ларри ступили на главную аллею перед замком, Джанина уже скрылась из глаз. Огромный двор, начинающийся прямо от наблюдательной башни, с одной стороны сходился с замком и окаймлял сад, вплотную подходящий к замку с другой стороны. Перед главным входом тянулся ряд подсобных помещений, крытых красной черепицей; они, в свою очередь, примыкали к замку там, где возвышались две гигантские башни. Двор был пуст, и, озираясь по сторонам, Ларри почувствовал, как огромно и сурово это величественное здание; даже зеленое буйство его треугольного сада, казалось, господствовало над каменной лестницей, ведущей с одной террасы на другую, а потом к огромному каменному повороту, венчающему лестницу. Все в замке походило на неприступную, неприветливую крепость, но в этом бесконечном величии ощущалась полнейшая пустота. Не будь рядом Луизы, Ларри, наверное, развернулся бы и не пошел дальше. Словно прочитав его мысли, девушка просунула изящную ручку ему под локоть, дотянулась до его пальцев и крепко сжала их.
— Наверное, Джанина уже сообщила дяде Пьеру, что вы здесь, — сказала Луиза. — Полагаю, надо поспешить. И, пожалуйста, не подумайте, что она не рада вам. Смерть Пьеро была для нее жутким потрясением… они были ближе друг к другу, чем большинство братьев и сестер. И теперь она говорит, что уйдет в монастырь. Если такое произойдет, это будет еще один удар для дяди Пьера. Ведь она — все, что у него осталось. Конечно, он очень любит меня, но это не одно и то же…
Как только она замолчала, входная дверь медленно отворилась, поворачиваясь на огромных тяжелейших петлях, и Ларри увидел перед собой высокого стройного мужчину, одетого в черное. Он стоял в дверном проеме. Волосы у него были седые, рот обрамляли глубокие скорбные морщины, но все же он был потрясающе красив и безупречен.
— Дядя Пьер… — начала было Луиза. Но мужчина в дверном проеме слегка покачал головой, словно делая ей знак замолчать, и вышел вперед, пристально вглядываясь в лицо Ларри, так, словно никогда в жизни прежде не видел перед собой живого человека.
— Входи, Ларри, — проговорил он, протягивая молодому человеку обе руки. — Добро пожаловать в Монтерегард. Ты очень, очень желанный гость здесь. И я всегда и везде узнал бы тебя, как сына Кэри. Ведь больше ни у кого в мире не было таких глаз.
27
Когда ясность мыслей постепенно взяла верх над приятной сонливостью наступающего утра, Ларри осознал, что поток солнечных лучей проникает в его комнату. Он лежал, упиваясь теплым светом… и удивительным, сладчайшим осознанием того, что влюбился по уши.
Ну, что за дурак! Какой непоправимой глупостью было то, что он не приехал в Монтерегард в первый же свой отпуск и не приезжал потом при каждой возможности! О, да послушайся он только совета деда, и они с Луизой теперь были бы уже обручены и, может быть, готовились бы к свадьбе! Будучи в таком дурацком и блаженном состоянии, он не мог даже задуматься над тем, что могли бы возникнуть какие-нибудь помехи в этом головокружительном ухаживании. В конце концов, не было ничего любезнее и трогательнее приглашения, полученного им от маркиза. А Луиза, ее немедленное одобрение его присутствия, ее сердечность и радушие, которые были несомненны, ее обезоруживающая доверительность и чистосердечие, с какими она смотрела на него; в ее взгляде царило восхищение, быстро перешедшее в истинное чувство… Все это вместе убеждало его, что он снискал ее расположение почти сразу, как только посмотрел на нее влюбленными глазами.
Джанины нигде не было видно, и с момента, как ее отец, взяв его за руки, провел его в дом вчера вечером, она ни разу не появилась до сегодняшнего обеда. После того, как Пьер пригласил Луизу присоединиться к ним, он провел Ларри через гостиную прямо в свой личный кабинет, дернул за сонетку, чтобы принесли прохладительное, и, когда появился слуга, приказал ему немедленно доставить вино и пирожные, а багаж мсье лейтенанта привезти из гостиницы и перенести в специально отведенную для него комнату.
— Полагаю, комната тебе должна понравиться, Ларри, — сказал он, поворачиваясь к молодому человеку. — Окнами она выходит на восток, так что утро ты будешь встречать вместе с солнышком; и еще она выходит на озеро и окружающий его парк, который, на мой взгляд, являет собой зрелище намного приятнее, чем главный двор, через который ты попал в замок. Я немедленно распоряжусь, чтобы включили все фонтаны в честь твоего приезда, а завтра вечером устроим мы иллюминацию. Правда, обычный свет луны я люблю много больше всяких искусственных освещений. Я прав, Луиза, насчет луны?
— Да, дядя Пьер. Сейчас ведь почти полнолуние.
— В таком случае, может быть, после ужина вы с Ларри немного погуляете по парку… А теперь, мой милый мальчик, мне бы хотелось, чтобы ты поподробнее рассказал о том, откуда приехал и сколько ты собираешься пробыть с нами в Монтерегарде. А как-нибудь потом, если ты захочешь, то сможешь рассказать, чем занимался до тех пор, пока не попал во Францию.
Чтобы ответить на первых два вопроса, понадобилось совсем немного времени, и Пьер с Луизой почти одновременно запротестовали, закричав, что десять дней — это слишком мало для отпуска. От этих искренних слов у Ларри мягко защемило сердце.
— Возможно, вы позволите мне как-нибудь заехать еще раз, — несколько нерешительно проговорил он. — То есть, если…
И вновь его прервали. Ну, конечно же, он будет приезжать в Монтерегард как можно чаще и оставаться здесь сколько его душе угодно! Ведь он не собирается домой незамедлительно?
— Нет, конечно. Но, знаете, это ведь просто предположения, причем ни на чем не основанные. А правила обращения с солдатами весьма похожи на отношение к репортерам: «Хватай их, пока они молоденькие, относись к ним покруче и ничего не рассказывай!»
Все рассмеялись, словно он сказал что-то невероятно остроумное и оригинальное, и, вдохновленный их дружелюбием, Ларри начал рассказывать о Сомюре, о школе верховой езды, о прекрасных людях, об игристых винах и красивейшей местности. Ему не хотелось говорить о нескончаемых неделях, проведенных на фронте, он понимал, что они догадывались об этом его нежелании, ибо совершенно не требовали от него рассказа об этом; и он сам сдержал себя, почти подойдя ко дню заключения перемирия, ибо вспомнил, что для его собеседников этот день — день личной трагедии, которая явно затмила все чувства патриотической радости. Когда он замолчал, Пьер поднялся и сказал, что хочет показать Ларри, как пройти в его комнату. Багаж уже прибыл, и, наверное, Ларри не отказался бы перед обедом принять ванну. Взяв молодого человека под руку, он повел его по широкой мраморной лестнице наверх, опираясь на красивые металлические перила. Потом повел Ларри по длинному коридору, увешанному фамильными портретами и старинными гравюрами, и наконец резко распахнул дверь в огромную просторную комнату, стены которой были обиты вощеным ситцем. Подведя Ларри к окнам, он отворил ставни.
— Посмотри! — сказал он. — Ну как, ты согласен, что вид отсюда просто великолепный?!
Ларри последовал взглядом за рукою хозяина. За гигантским цветником, состоящим из клумб и маленьких конических деревцев, простиралась серебристая гладь озера, в которой отражались широкая колоннада, главный фасад, покатая крыша замка и башни-близнецы, причем отражались с такой отчетливостью, что создавалось полное впечатление совершенной копии замка. К этому магическому зеркалу со всех сторон сбегались дорожки из камня-плитки, с ухоженными зелеными кустиками. Дорожки заканчивались основанием фонтана, спускающегося каскадами и увенчанного мраморной девой, — оттуда и низвергались сверкающие потоки воды, перепрыгивая с одной ступени на другую. Если не считать журчащего звука ниспадающей воды, вокруг царила мертвая тишина, такая же, как и в заколдованном лесу чуть поодаль…
— Очаровательно, не правда ли? — спросил Ларри после долгого молчания. — По-моему… я… я думаю, что это самое красивое место в мире, которое я видел когда-либо!
— Так думала и твоя мама, — странным голосом произнес Пьер де Шане. И, прикрыв окна, вернулся в комнату.
* * *Переливчатый звон колоколов, за которым последовали удары часов, послужили для Ларри призывом поторапливаться к обеду. Приняв душ и одевшись, он устремился по длинному коридору и быстро сбежал вниз по мраморной лестнице. Двери гостиной уже были открыты, и, когда Ларри вошел внутрь, Пьер поднял глаза от бокала с коктейлем и улыбнулся молодому человеку, а затем предложил гостю взять с подноса, стоящего рядом, ломтики поджаренного хлеба с икрой. Маркиз сменил черный костюм на потрясающую форму, и через всю грудь на мундире красовался целый ряд орденских ленточек. Девушки сидели рядышком на софе; Джанина была одета в черное. Ларри ничего не оставалось, как подумать, что этим она хочет подчеркнуть, что в семье траур; причем старается делать это очень настойчиво, поскольку ее отец так же настойчиво старается хоть как-то разрядить скорбное настроение, до сих пор царившее в замке. Однако платье Джанины было великолепного, модного фасона, и прозрачный шифон, из которого оно было сшито, смягчал строгую прическу на прямой пробор и еле заметную напряженность в ее осанке. Луиза была тоже в платье из шифона, однако светло-сером с серебряной нитью, а изящную шею девушки обвивало ожерелье из лунного камня. Взглянув на нее, Ларри понял, что она надела украшения ради него.
