Норман Богнер - Комплекс Мадонны
— Вы собираетесь купить этот дом?
— Вообще-то могу.
Барбара спустилась с качелей, подобрала туфли и, опершись на плечо Алекса, влезла в них.
— Они слишком велики для меня, но, с другой стороны, в маленьких всегда тесно и неудобно. Я не жила в собственном доме с раннего детства.
— Вам этого не хватает?
— Вы меня прощупываете?
— В каком-то смысле, думаю, да.
— Ну, я не могу представить себе, что увязну здесь и превращусь в провинциальную кумушку.
— Если бы у нас были дети…
— Я не семейный человек. Я не хочу нести ответственность. От того места, где я живу сейчас, до ООН десять минут, кроме того, там есть река, что очень важно для меня.
— В конце этой улицы пролив.
— Вы говорите словно рекламный агент.
— Я уже устал от крысиных бегов. Половину времени я в разъездах, если же нет, я стараюсь избегать своей квартиры.
— Расторгните арендный договор. Вы же адвокат.
— Дело не в том, чтобы расторгнуть арендный договор. Кстати, я его не заключал. Я просто хочу узнать, нужна ли мне другая жизнь.
— На вашем месте я бы оставалась одна и ни с кем не связывалась или же женилась бы на какой-нибудь девятнадцатилетней девчонке, чье понятие о счастье заключается в шести беременностях и вязаных ползунках для малышей. На ком-нибудь глупом и зависимом, кто будет считать вас гораздо умнее себя и станет терпеливо сносить время от времени проведенный вами вне дома вечер, так что вы смогли бы гулять с подружкой, припасенной еще со старых времен. Это — мужская нирвана, Алекс.
— Это действительно так ужасно?
— Нет, это вовсе не ужасно, если вам действительно хочется этого. Самое трудное — это раз решиться и больше не упрекать себя. Так много знакомых мне мужчин, не имевших в жизни никаких забот, достигали тридцати пяти или сорока и внезапно обнаруживали, что ненавидят своих жен, презирают детей и желают уйти от всего этого. Это — головная боль женатых мужчин. У них нет проблем, и они начинают искать их. После вашего рассказа о жене у меня сложилось впечатление, что вы отслужили во Вьетнаме, а теперь хотите снова вернуться туда. Есть умники, которые ходят и думают только об этом, но зачем же присоединяться к ним? Если не можете оставаться дома, найдите себе полезное увлечение, например кегли, или ставьте перед собой задачи. Спите лишь с одной из каждых трех снятых женщин. Вы станете словно футболист, имеющий неплохую среднюю результативность. Будет игра, будет удовольствие. — Увидев серьезное, обеспокоенное выражение на его лице, она рассмеялась.
— Я не могу поверить, что вы говорите искренне. А что вам нужно?
— Я не отвечаю на вопросы о личном по воскресеньям, днем, в Рэе, Нью-Йорке, в одном квартале от пролива.
— Вы издеваетесь надо мной?
— Ага, разве это не ясно?
Алекс предложил показать дом, но Барбара отказалась, и они отправились в сельский клуб, который являлся идеальным демонстрационным залом всех скучающих пьяниц и неудавшихся Ромео пятидесяти миль округи. Барбаре не нравилось то, как она выглядит, поэтому она уселась на углу спиной к залу, глядя в окно на зелень восемнадцатого века. Друзья Алекса еще не вернулись с гольфа, и ей захотелось уехать, но добраться до города без Алекса не было возможности. Однако Барбара испытывала странную, необъяснимую симпатию к нему; его личная жизнь, кажется, была подвержена тем же самым неуклюжим шараханьям из стороны в сторону, как и жизнь большинства людей. Двое мужчин замахали Алексу с края зеленого поля.
— Много времени это не займет, — сказал Алекс. — Я просто сообщу ему, что выяснил кое-что, что поможет его сыну.
— Что натворил его сын?
— Он обвиняется в изнасиловании девушки.
— Это действительно так?
— Тогда еще двадцать других парней виновны точно так же, как он.
— Именно это дело вы ведете сейчас?
— Это и восемь других. Давайте-ка посмотрим. Два убийства, одно вооруженное ограбление, самооборона, наркотики, покушение на убийство…
— И вот еще изнасилование.
— Да, это делает картину полной, не так ли?
— Как вам удается вести их одновременно?
— Они все на различной стадии готовности. А это дело пришлось взять, так как этот человек — мой друг.
— Вы бы взялись за него, если бы знали, что парень виновен?
— Да. Но он не виновен. Поэтому мне гораздо легче.
— Я поражена. Правда.
— Что ж, то, что я — осел в личной жизни, еще не значит, что я плох в своем деле.
— Я просто сделала вывод.
В течение всего разговора мужчина по фамилии Брукс смотрел на Барбару, пытаясь определить, кем она приходится Алексу. Вместе с ним был адвокат их семьи, курильщик сигар средних лет, который, похоже, трудился в основном на площадке для гольфа. Барбара смотрела на Алекса и с новым восхищением слушала, как он обрисовывает дело. Он не вдавался в детали, так как сознавал, что Брукс чувствует себя неуютно в присутствии Барбары, и они договорились встретиться в конторе адвоката на следующей неделе, когда Алекс сможет сказать больше. Когда Брукс поднялся, чтобы уходить, он впервые обратился к Барбаре.
— Вы не имеете никакого отношения к Уолл-стрит, а?
— Нет, — ответила она, ожидая, когда же он уйдет.
— Но мы встречались. Уверен, что встречались. У вас есть брокер?
— А что? Вы занимаетесь бизнесом?
— Я специализируюсь на инвестициях. Фонд Корнуолла.
— Ничего мне не говорит. Моего брокера — полагаю, я могу называть его своим брокером — зовут Тедди Франклин.
Лицо Брукса отразило смесь удивления и радости.
— Я же знал, что мы встречались. На рождественском вечере в его конторе в прошлом году. Я только на этой неделе говорил с Тедди, и он сообщил мне, что собирается жениться. Вы — Барбара.
— Полагаю, да.
— Простите, что я так подозрительно отнесся к вам, но мой мальчик попал в такую ужасную ситуацию; благодарю Бога, что на помощь пришел Алекс. Ну разве это не прекрасно! — Он протянул руку, и Барбара пожала ее. — Счастливый Тедди, но он столько лет был один. Полагаю, пришло его время.
— Время чего? — спросила Барбара.
— Время счастья. Удачи вам.
На обратном пути Алекс старательно избегал разговаривать с Барбарой. Похоже, он был не столько рассеян, сколько озабочен, на все ее вопросы он отвечал краткими «да» и «нет», отказываясь разговаривать на эту тему.
— Эй, что я натворила? — спросила Барбара, когда автомобиль завернул на ее улицу.
— Ничего, кроме того, что сделали из меня дурака.
— Почему?
— Вы раньше не упоминали о Франклине.
— А что, вы его знаете?
— Никто его не знает, но все о нем слышали.
— Что-нибудь плохое?
— Нет, ничего плохого. Он — гигант с Уолл-стрит. Упомянуть его… это то же самое, что упомянуть Лоэба, Дюпона или Лемана. Он — выдающаяся личность.
— И вы тоже.
— Я не знал, что это он.
— Почему вы так говорите о нем?
— Ну, потому что он меня пугает. Я хочу сказать, вы говорите — и, очевидно, не знаете этого, так как сейчас, судя по всему, удивлены, — вы говорите о монолите.
— Разумеется, он богат. Мне это известно.
— Богат? Он стоит что-то около ста миллионов долларов. Недавно о нем была заметка в «Уолл-стрит джорнел». Вы не читаете газет?
— Только не газеты Уолл-стрит. А что, я должна?
— Боже мой, Барбара! Разве вы не боитесь находиться рядом с таким большим состоянием?
— Нет, а должна? Господи, вы ведете себя так, словно впервые слышите о деньгах.
— Дело во власти, которая им сопутствует.
— Не замечала этого. На самом деле во многих отношениях он обыкновенный человек с обыкновенными слабостями.
— Вы — одна из его слабостей?
— И что с того, если это так?
— И вы что, улизнули от него?
Барбара заколебалась, прежде чем ответить. Кожа на лице Алекса натянулась, он нервно зачесал в затылке. Барбару в нем больше всего привлекал налет легкомысленности, но теперь его сменило раздражительное напряжение. В клубе, с Бруксом он был на коне, уверенный, логичный, имеющий перед собой ясно видимый путь. Барбаре с трудом верилось, что мужчины, подобные Тедди и Алексу, да и Робби, могли быть такими трогательно уязвимыми. Даже Фрер чувствовал себя неловко и неуверенно, когда ему требовалось социальное чутье. Люди теряли равновесие, вели себя несвойственно; они теряли уверенность, и эта мысль обнадежила молодую женщину и укрепила ее самомнение.
— Вы не хотите отвечать мне? — настаивал Алекс.
— Да нет. Ну, ладно, я улизнула от него… но не просто так. Просто он хотел меня с определенной целью, а я именно поэтому его не хотела. Видите ли, вся эта болтовня о деньгах, о страхе иметь или не иметь их для меня неважна. Как неудачная шутка конферансье… Другие вещи беспокоят меня. Пугают. Состариться, умереть, не иметь семьи. В свое время у меня была подруга, настоящая подруга, но сейчас я не могу вдаваться в подробности. Она много для меня значила. Она умерла. А я чувствую, что меня несет по течению. У меня нет опоры. Вот в чем проблема, а не в том, нарушила ли я помолвку и есть ли у мужчин деньги. Вы должны знать это, раз встречаетесь в суде с убийцами и ворами. Если бы они знали, на что опереться, то не попали бы в суд, ведь так?
