Наталья Калинина - Театр любви
— А сестры? Помню, Наталья Филипповна говорила мне, что у нее, кроме сыновей, есть две дочери.
Путятин окинул Апухтина настороженным взглядом. Мне казалось, ему не по себе от этих вопросов.
— У нас смолоду не заладились отношения. Полина с Ольгой уж больно денежки любят. Это теперь они рады бы со мной перемирие заключить, да я их к себе на пушечный выстрел не подпускаю. Никогда не забуду, как сестрички выпихнули меня, больного, коленкой, простите, под зад.
— Ну, а с Николаем что могло случиться? Наталья Филипповна рассказывала, он ветеринарный институт окончил, на конезаводе работал. Она гордилась старшим сыном.
Путятин вздохнул и стиснул кулаки. У него были руки человека, не брезгующего физическим трудом.
— Сгорел в три дня. От сибирской язвы. А вообще был такой здоровый…
— И как давно? — поинтересовался Апухтин.
— Да уж без малого три года. Вскоре после того, как меня в драке покалечили. Недаром на Руси поговорка есть: пришла беда — отворяй ворота.
— А когда вы в последний раз видели вашего брата Александра? — внезапно спросил Апухтин.
Путятин ответил не сразу.
— В последний раз — на материных похоронах. Приехал с целой свитой лакеев и девиц определенного сорта. Как какой-нибудь киноактер или чемпион мира по боксу.
— Вас оперировали в Швейцарии? — Апухтин в упор смотрел на Путятина. — Я слышал, этот профессор Брокман лепит лицо, как скульптор.
Заметив мое недоумение, Апухтин слегка мне подмигнул.
— Профессор Девуайон ничуть не хуже, а гонорары более скромные. Этому Брокману такую рекламу сделали.
— Я тоже слышал: достаточно показать профессору Девуайону фотографию человека, на которого ты хочешь быть похож, и он вылепит точную копию.
— Кто вам сказал, что я сделал пластическую операцию? Насколько мне известно, в наших краях об этом никто не знает.
— Как и о том, что вы на самом деле не Путятин. И если об этом не знают здесь, это еще не значит, что нигде не знают.
Зрачки Путятина сузились, превратившись в два узких буравчика.
— Странный у нас с вами получается разговор. — Путятин наигранно усмехнулся: — У меня создалось впечатление, будто вы желаете обвинить меня в поступках, которые я не совершал. Честно говоря, я даже не знаю, с чего и откуда начать свою оправдательную речь.
— С семнадцатого июля одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. В тот день, как вы знаете, на Василия Путятина было совершено групповое нападение. Преступники точно в воздухе растворились. Путятин был мужиком компанейским и достаточно мирным. Бизнесом не занимался, а всего лишь крутил баранку на совхозном грузовике. Был холост и бездетен.
— Почему вы говорите обо мне в прошедшем времени? Или я уже приговорен к высшей мере?
— Боюсь, вы даже под суд попасть не успеете. Очевидно, вы догадываетесь, что существует куда более надежный способ избавиться от человека, сыгравшего отведенную ему роль. Если хотите, можете считать это предостережением.
— Но я еще не до конца сыграл ее, если на то пошло. К тому же я сам себе хозяин.
— Думаю, вы себя переоценили. — Апухтин покачал головой. — Вас наверняка не ознакомили со всем сценарием. Вас сначала внесли в небольшой эпизод, потом дали роль побольше, разумеется, на определенных условиях. Когда вы с ней справились — получили свою теперешнюю роль. Только и вы и вся остальная труппа зависите от прихоти главного режиссера, который себя до сих пор не обнаружил. Ясное дело, человек подобного размаха привык отдавать распоряжения через своих ассистентов. Очевидно, вам уже известно, что в настоящий момент идет охота на человека с внешностью брата-близнеца Василия Путятина. Кто знает, чья внешность начнет раздражать вашего шефа завтра?
В лице Путятина что-то дрогнуло. В это время к нашему столику подошел официант с подносом горячих раков.
— Желаю приятного аппетита, — сказал Путятин, вставая и улыбаясь попеременно нам обоим. — Дела. Обязанности. Если что, примчусь по первому зову.
— И кто же, ты думаешь, этот главный режиссер? — спросила я у Апухтина, как только Путятин отошел от нашего столика. — Или это был обыкновенный блеф?
— Сам не знаю, — пробормотал Апухтин. — Но с пластической операцией, я, кажется, попал в яблочко. И это проясняет кое-какие моменты. Хотя, признаться, логики не вижу никакой.
— Помню, я читала в какой-то книжке, что престепление, имеющее логическую матировку, гораздо легче разгодать. Существует определенный набор сюжетов, а также побуждений, то есть мотивов, которые служат детективу отправной точкой расследования. Впрочем, кому я это говорю…
— Но в нашем деле все осложняется тем, что я, похоже, еще не вышел на самого главного, кто за всем этим стоит. Если бы появилась такая фигура, я бы уловил логику и постарался просчитать все психологические ходы. Понимаешь, Таня, любое заранее спланированное преступление, как правило, несет на себе отпечаток личности того, кем оно задумано. Или, скажем так, заключает в себе слепок с его судьбы. Своеобразный, но тем не менее поддающийся расшифровке. Согласна со мной?
— Да. А потому я уверена на сто процентов, что этой фигурой не может быть Кириллин. Я слишком хорошо его знаю.
Апухтин посмотрел на меня лукаво и немного недоверчиво.
— Скажем так: ты знала его. С тех пор столько воды утекло, столько всего изменилось вокруг!..
— Я знала его суть. Человеческая суть с годами не меняется.
— Не стану с тобой спорить, потому что мне самому иногда так кажется.
— Кстати, Щеглов нашелся? — вдруг вспомнила я.
— Бог его знает. Честно говоря, он меня мало интересует. Ни в каких противозаконных деяниях не уличен, поставить же человеку в вину то, что он сделал по каким-то соображениям пластическую операцию, согласись, несерьезно. Да и вполне может оказаться, что Щеглов ее не делал. Наша матушка-природа такая оригинальная выдумщица и шутница.
— Я думаю, никакого Щеглова вообще не существует, — внезапно осенило меня.
— Занятный ход мыслей. Обещаю тебе проверить эту версию. Признаться, я очень заинтересован в том, чтоб она оказалась верной. Помнишь, я рассказывал тебе, как хохотали мои питерские коллеги, когда я принял копию за оригинал. Однако правильно говорят: смеется тот, кто смеется последним. С меня причитается. — Апухтин открыл свой кейс и достал из него фотографию большого формата. — Взгляни, пожалуйста. Это мне дали мои ростовские коллеги.
Из группы мужчин, запечатленной на снимке, особенно выделялся один. Он был одет в безукоризненно сидящий на его широких плечах белый пиджак, красную рубашку с распахнутым воротом и темно-серые брюки. Этот мужчина был центром группы из шести хорошо одетых мужчин среднего возраста. И дело было не только в том, что на него были устремлены взгляды всех. В этом человеке чувствовалась сила, уверенность в собственном могуществе и непогрешимости. Я не могла поверить своим глазам, потому что этот человек очень напоминал мне Стаса.
— Где и когда? — спросила я, подняв глаза на Апухтина.
— Вчера вечером в здании аэровокзала Майкопа. Слыхала о таком городе?
— Еще бы. Даже бывала там в детстве. С отцом и матерью. Там когда-то жила моя бабушка по отцовской линии. Неужели это Стас? Да я скорее поверю в то, что я Шарон Стоун.
— Что касается меня, то я вообще отказываюсь во что бы то ни было верить. Тем более что эта компания совершенно случайно попала в объектив нашего сотрудника, выполняющего спецзадание.
— От Майкопа до Ростова час лету или ночь поездом. Насколько мне известно, Стас вот уже двадцать с лишним лет не путешествовал ни по какому другому маршруту, кроме Москва — Голицыно. Помню, Эмили как-то хотела отправить его в Хосту к своей знакомой, так он в знак протеста провел ночь на скамейке в зоопарке.
— Стас произвел на меня впечатление чрезвычайно эгоцентричного человека. Он ведет весьма неординарный образ жизни с некоторых пор.
— С некоторых пор? — повторила я. — Да вот уж двадцать с лишним лет.
— Неужели и тут виновата любовь?
— Стас никогда не терпел насилия над своей личностью. Что касается любви, то он, как и я, все нафантазировал.
— Говоришь, вы со Стасом в чем-то родственные души?
— В общем, да.
— А у меня сложилось о нем иное впечатление.
— Какое?
— Решителен. Самолюбив. Прекрасно работает голова. Жесток.
Я улыбнулась и затрясла головой:
— Проливал слезы над журавлем, которого подстрелили злые люди. Знает по именам всех животных в зоопарке. Кормит бездомных кошек и собак…
— Гитлер, как ты знаешь, тоже очень любил животных. Один вошедший в историю криминалистики маньяк содержал притон для бездомных кошек…
— Стас не маньяк. Просто он несчастный человек. Или, наоборот, очень счастливый.
— Он не получил того, чего хотел. Из-за этого у многих искажается представление о добре и зле.
![Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]](/uploads/posts/books/276827/276827.jpg)
