Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
Одноэтажное кирпичное здание гауптвахты стояло в дальнем углу двора. Вдоль стены на высоте вытянутой руки темнели три зарешеченных окошка. Артур с замиранием сердца подкрадывался все ближе и ближе. Есть ли там часовой? Обычно часового у гауптвахты не было. Может быть, поставили сегодня из-за Грикиса? Однако, сколько он ни вглядывался в темноту, ничего подозрительного не было заметно. Приблизившись вплотную, Банга приподнялся на носках, попытался дотянуться до крайнего окошка, но не достал. Обернулся — неподалеку валялось несколько пустых ящиков. Быстро схватил один из них, подтащил к окну, взобрался и осторожно постучал. Никто не отозвался. Тогда он перебрался к следующему окну, постучал еще раз и сразу же увидел приплюснутое к решетке лицо человека.
— Кто это? — донесся до него чуть слышный голос Грикиса.
— Это я… Сейчас попробую что-нибудь сделать.
Артур соскочил с ящика и, таясь в затемненных краях двора, пробрался к гаражу. Ворота, как и следовало ожидать, были заперты на замок. Попробовал надавить на маленькую дверцу, прорезанную в воротах, — она жалобно затрещала, но не поддалась. Оглянулся, прислушался, отошел на несколько метров и, разогнавшись, с силой ударил плечом. Сразу и не сообразил, что влетел в гараж. Сердце отчаянно колотилось. Если сейчас засекут — конец! Но все вокруг было тихо.
Немного успокоившись, Банга огляделся: в темноте смутно вырисовывались контуры двух армейских грузовиков. Открыв кабину ближней машины, он поднял шоферское сиденье, принялся ощупывать инструмент, но того что искал, не нашел. Бросился к другой машине, снова поднял сиденье — и опять безрезультатно. В отчаянии метался он по темному гаражу, перебирая какие-то ключи, натыкался на ненужные предметы и вдруг, уже почти отчаявшись, случайно нащупал домкрат, Дрожащими руками потянул его из груды инструментов — с обвальным грохотом в темноте что-то рухнуло, покатилось, зазвенело.
Покрывшись испариной, Артур с ужасом слушал, как по каменному полу долго крутилась с надсадным визгом какая-то железяка. Ему казалось: этот визг сейчас слышен по всему городку. Но, видимо, толстые стены гаража заглушили шум — снаружи по-прежнему было тихо.
Выбравшись во двор с тяжелым домкратом, солдат вернулся к зданию гауптвахты. С трудом удерживаясь на шатком ящике, разбил стекло, затем попытался приладить домкрат к двум горизонтальным прутьям решетки.
— Придержи! — шепнул он Грикису. — Не так, снизу.
Наконец приладил инструмент (он сейчас с благодарностью вспомнил шофера из общества «Рыбак», который однажды показал ему этот фокус), завертел ручку и невольно зажмурился, услышав размеренный треск зубчатки. Артуру опять показалось, что этот звук грохочет по всему двору. Но он продолжал крутить ручку, и прутья медленно раздвигались под натиском инструмента.
— Руки, руки береги! — прошептал он Грикису. — А, черт, неудобно как.
Наконец, верхний прут с треском лопнул, вырвавшись из бетона.
— Держи! — со злостью прохрипел он Грикису, чуть не выронив потерявший опору домкрат. — Крути скорее!
Торопясь, сбивая в кровь пальцы, бормоча под нос ругательства, Юрис вставил домкрат между вертикальными стержнями и, уже не обращая внимания на шум трещотки, бешено завертел ручку. Прутья послушно начали разгибаться, просвет все больше расширялся. И вдруг что-то неприятно хряснуло, затем послышался бешеный голос Грикиса:
— Сломался, зараза!
Еще не веря в услышанное, Артур бессмысленно смотрел в черный провал окна.
— Ну что… что там?
— Накрылся! — теперь уже Грикис пытался орудовать домкратом, как ломом. Попробовав и так и этак, он со злостью отшвырнул бессмысленный кусок железа. — Беги, придумай что-нибудь! Лом найди.
Артур спрыгнул с ящика, вернулся в гараж — лом он нашел очень быстро. Но только выскочил во двор, как отчетливо услышал голос дневального.
— Банга! Банга! — надрывно звал тот.
Терять нельзя было ни секунды. Бегом вернувшись назад, он просунул лом между прутьями и яростно, всей силой налег на него. Надломленный домкратом прут с треском вылетел из гнезда.
Из штаба в сопровождении дневального и Брандиса выбежал лейтенант. Застегивая на ходу френч, он метнулся в сторону казармы, на шум. И только сейчас из дверей гауптвахты выбежал заспанный часовой с винтовкой.
— Стой! — истошно завопил он, заметив спрыгивающих с ящиков Грикиса и Бангу. — Стой, стрелять буду! — и несколько раз с испугу бабахнул в воздух.
— Тревога! — лейтенант устремился к часовому на помощь.
В городке вспыхнули все лампы и прожекторы, но было поздно — беглецы успели перебраться через забор.
— Разбегаемся! — хрипло скомандовал Грикис и, хлопнув в знак благодарности Артура по плечу, бесследно растворился в темноте.
Ярким весенним днем по мосту над рекой с грохотом мчался товарный состав. В одном из пустых вагонов, скорчившись в углу, сидел Артур. Сняв френч, он старательно спорол погоны, а затем принялся за нашивки. Голову сверлила одна-единственная мысль: отрезает он не просто тряпки — отрезает свое прошлое. Во всяком случае, возврата назад не было.
Утопая в белоснежной пене кружев, барахтался, таращил глазенки малыш. Рихард, еще не сбросив дорожного плаща, склонился над колыбелью. Со сложным чувством вглядывался он в этот крохотный, живой комочек, бесконечно далекий от ненависти, любви — от всей пестрой путаницы человеческих страстей, охватывающих Лосберга в последнее время. Сын его жены и его врага… Существо, которому волей судьбы он должен стать отцом, дать свое имя… Эта молчаливая дуэль взглядов — младенчески безмятежного и тяжелого, ревнивого, холодно-неприязненного — не ускользнула от внимания Марты. Слабая, неокрепшая после трудных родов, она приподнялась на подушке, с тревогой наблюдая за этой встречей. Будто хотела угадать по ней будущее своей странной семьи.
— Чудо, а не ребенок! — раздалось за спиной Рихарда восторженное кудахтанье тетушки Эльзы. — Глазки голубенькие, волосики беленькие… Настоящий ариец. Зигфрид!
— Можешь гордиться, — подхватил дядюшка Генрих. — Твой сын — чемпион клиники. Пять килограммов двести восемь граммов… — и подмигнул. — Что и говорить — сработано на совесть.
— Генрих, перестань! — целомудренно одернула мужа фрау Эльза. Но тут же расплылась, закурлыкала, заагукала над колыбелькой. — Нет, какое поразительное сходство! Я первый раз в жизни вижу, чтобы так… Ну, буквально, как две капли воды. Глазки, ушки, овал лица — все! Просто вылитый Лосберг. Ты обрати внимание, Рихард, как эта малютка…
— Тетушка! — сдерживая раздражение, пробурчал Рихард. — По-моему, вы слишком преувеличиваете наше сходство. В этом возрасте они все…
— Ты, наверное, очень устал с дороги? — пришла ему на помощь Марта.
— Безумно! И не только с дороги. Я же предполагал пробыть в Риге два-три дня. Ну, от силы неделю. А проторчал целый месяц.
— Да, господин Зингрубер сразу же позвонил нам и сказал, что ты задержишься, что у тебя какие-то неприятности на фабрике. Это действительно так? — дядюшка испуганно смотрел на племянника.
Рихард недовольно поморщился, уклончиво ответил:
— И да, и нет. Это отдельный разговор.
— Как господину Зингруберу Латвия? Понравилась ли? — спросила фрау Эльза.
— Боюсь, слишком понравилась.
— Что значит, слишком? Не понимаю…
Племянник и дядя обменялись короткими, но весьма выразительными взглядами.
— Эльзочка, разве ты не видишь, что Рихард едва держится на ногах?
— Да-да, разумеется, извини. Пойдем, Генрих! Рихард, сними, наконец, этот ужасный плащ. Имей в виду, дорожная пыль может стать источником опасной инфекции.
Когда они, наконец, удалились, Рихард обернулся к Марте:
— Ты как… назвала его?
— Пока никак.
— Артур исчез, — неожиданно сказал он. — Дезертировал из армии.
— Я знаю, — после паузы призналась Марта.
— Вот как? Откуда же? Я просил твоего отца не писать, не беспокоить…
— Мне Бирута написала.
— Ты, значит, переписываешься с ними? — с легкой обидой процедил он. — А я и не знал.
Она не ответила. Лосберг тоже молчал, смиряя вспыхнувшую ревность. Потом пересилил себя, сел подле жены, взял ее руку:
— Прости! Я не хотел тебя обидеть. Ты так измучилась… — Он улыбнулся, заговорщически подмигнул. — Врачей все-таки обманула. Назови его так, как тебе хочется. Понимаешь? Как тебе хочется, так и назови.
Марта выдержала его пристальный, испытующий взгляд.
Мне бы хотелось крестить его дома, в нашей церкви. Ты ведь говорил — мы скоро вернемся.
Он поднялся, отошел к окну, долго молчал. Не оборачиваясь, глухо ответил:
— Будем надеяться, Марта. К сожалению, все значительно сложнее. И зависит не только от нас.
По железным лестницам Центральной рижской тюрьмы пробежал испуганный надзиратель. С трудом переводя дух, вошел в кабинет.
