Ги Кар - Жрицы любви. СПИД
— Но где же вы раздобыли английский текст? — спросила заинтригованная Элизабет.
— Иногда полезно быть знаменитым артистом! В квартале Сен-Мартен, излюбленном месте музыкантов, меня еще все знают. Стоило только появиться там, как они из кожи вон лезли, чтобы мне угодить. Они раздобыли один-единственный экземпляр марша Соузы на английском языке, изданный в Лондоне Эпеллом в 1913 году! И в каком жутком состоянии! Месье Раймон переписал его в тридцати экземплярах для всех певцов хора. Уж писать-то он мастак, не зря в банке работал!
— Передайте мое огромное спасибо и месье Раймону, — прошептала Агнесса.
— Не знала, что вы говорите по-английски, месье де Сен-Помье, — сказала Элизабет.
— Я, сестричка? Да я в нем ни бельмеса не смыслю! Да и никто из певцов не говорит по-английски. Не забудьте, что наше поколение еще застало время, когда по-французски говорил весь мир. А сегодня, как это ни глупо, французский уступил место английскому!
— А как же быть с произношением, месье де Сен-Помье? Как же вы научите певцов, если вы сами им не владеете?
— В пении произношение не так уж существенно. Самое главное — мелодия! И я вам гарантирую, что красоту марша Соузы оценит каждый! Но все-таки сестра Кейт дала нам кое-какие советы.
— В таком случае, — заключила Элизабет, — я спокойна за уши Джеймса. Все будет идеально.
— За «идеально» не поручусь, — ответил Мельхиор де Сен-Помье, — но красоту гарантирую.
И он удалился, безусловно считая, что последнее утверждение в комментариях не нуждается.
Элизабет подождала несколько секунд, а потом спросила сестру:
— Ты примирилась с Господом?
— Мне кажется, да…
— Я была в этом уверена! Он не так суров, как считают те, кто Его не знает. Ты переночуешь у нас.
— А можно?
— Уверена, что Преподобная Мать Настоятельница разрешит. Скажу ей, что перед свадьбой тебе хочется ненадолго уединиться здесь, да так оно и есть. Она это одобрит. Но у нас нет отдельных комнат, и тебе придется спать в общей спальне с другими сестрами. Наверное, мы с тобой последний раз в жизни ляжем спать в одной комнате. Помнишь, как было раньше? Нам никак не удавалось уснуть, если мы не были вместе!
— Спасибо за все, что ты делаешь для меня, Элизабет.
— Пока еще благодарить не за что! Но сегодня ночью я помолюсь святому Иосифу, я уверена, что к утру он найдет способ передать мне волю Господню! Он такой же прекрасный дипломат, как и Мельхиор де Сен-Помье. Ты не обедаешь с Джеймсом сегодня вечером?
— Нет.
— Тем лучше.
— Ужасно не хочется возвращаться на улицу Фезандери!
— И не думай об этом! Хотя этот страшный субъект и сказал, что вернется только завтра за так называемым «выкупом», я не верю ему! Лучше оставайся под нашей защитой. Никто тебе здесь не станет досаждать, а если такой вдруг найдется, то целая армия выступит на твою защиту! Ты не знаешь наших стариков и старух: скажи им сегодня вечером, что их большому другу Агнессе, которая так баловала их при каждом своем посещении, угрожает опасность, как у них найдутся силы защитить тебя! А если выяснится, что дело дрянь, я выставлю ударную бригаду «вредин» под командой Кавалериста.
Прозвучал гонг.
— Час вечерней трапезы, — сказала Элизабет. — У нас обедают рано: старики как дети, они нуждаются в длительном отдыхе. Пойдем.
Вставали в монастыре тоже рано.
После заутрени Элизабет спросила сестру:
— Сколько времени ты не принимала причастия?
— С тех пор, как сошлась с этим негодяем.
— Господь поможет тебе вырваться из его когтей. Думаю, что святой Иосиф отлично справится с миссией заступника… Назначенный срок истекает сегодня в три часа дня?
— Да.
— Тогда слушай меня.
Они вдвоем долго прогуливались по саду. Теперь они поменялись ролями: говорила в основном Элизабет. Под конец она спросила:
— Твоя машина у ворот?
— Да.
— Поедем вместе в два часа.
— Мне страшно.
— На все воля Божья. До самого отъезда мы будем вместе и ты поможешь мне в повседневной работе. Даже сегодня я ни в чем не отступлю от своих привычек. Начнем с мужского лазарета. Ты лучше представишь себе мои обязанности. И потом, живя в Сан-Франциско, как-нибудь вспомнишь: «Знаю, чем сейчас занимается Элизабет: она ухаживает за «хрониками» и пытается время от времени поразить папашу Константина мастерской игрой в домино…» А когда устроишься там, то пришлешь мне длинное письмо, где подробно опишешь свой день, час за часом. Тогда и я смогу, ухаживая за стариками, сказать себе как-нибудь: «Сейчас Агнесса готовит завтрак. Потом она пойдет за покупками…» Может быть, наступит день, когда я скажу себе: «А сейчас она учит своего ребенка утренней молитве». Каждая из нас будет знать, о чем думает другая, и никакое расстояние не помешает. И мы все время будем чувствовать связь друг с другом. Твои заботы станут моими заботами, мои молитвы — твоими. Нас, близнецов, не разлучить… Что ж, пошли в лазарет.
А тем временем месье Боб, сидя в большом кресле в гостиной на улице Фезандери, несмотря на привычное хладнокровие, все-таки слегка нервничал. С самого утра он не мог решить, какой способ действия наилучший. Может быть, стоит прийти с некоторым опозданием? Пусть лучше Агнесса первая явится в назначенный час. А не запросил ли он слишком крупную сумму? Такую не так-то легко найти сразу, и пусть даже она и найдется, где гарантия, что заинтересованным лицам будет легко с ней расстаться? Да и как знать, какой финт выкинет американец? Вдруг морячок не поддастся на шантаж и применит силу? Вполне вероятно, что он в какой-то степени представляет себе, что к чему, — ведь до сих пор исправно давал деньги. Боб делал ставку на страх англосаксов перед скандалами и на желание Агнессы как можно дольше скрывать свое прошлое.
Тем не менее, почему бы не предположить, что Джеймс все-таки встрянет в эту историю, и Боб представил себе, как тот входит вместе с Агнессой, опустив правую руку, сжимающую револьвер, в карман кителя, а левой поддерживая свою перепуганную невесту? Бобу даже пришла в голову мысль пригласить сюда одного-двух приятелей, но тогда пришлось бы делиться с ними долларами, да и потом он привык действовать в одиночку.
Взвесив все, он решил, что можно не бояться скандала; но на случай осложнений лучше явиться первому: тогда не рискуешь угодить в западню, хватит времени подготовиться, а там будет видно…
Вот почему за час до условленного срока Боб расположился в большом кресле с заряженным револьвером в кармане, поставив коробку сигар и виски на журнальный столик. Он устроился так, чтобы сразу увидеть входящего, как только приоткроется дверь, и, в случае неприятного сюрприза, действовать быстро. Реакция у него что надо! В конце концов, в собственном доме можно позволить себе разрядить револьвер в опасных незваных гостей. Если даже дойдет до суда, его оправдают: ведь налицо явная самооборона.
Целый час ожидания показался бесконечно долгим. Ведь он привык, что женщины охотно идут навстречу его желаниям. Он чувствовал себя весьма неуютно, так как к беспокойству примешивалась еще и досада.
Он хлопнул одну за другой пару рюмок виски. Все напоминало о том вечере, когда умерла Сюзанна. Тогда они вместе выпили — и разве не это помогло ей легко и быстро умереть? Но сегодня дело обстояло иначе. Агнессу нужно освободить по-иному, а заодно и самому от нее избавиться — в печенке у него сидит эта девка!
Без десяти три: Боб наливает еще одну рюмку виски. Уж сегодня-то вечером в Ангиене он отыграется! Весь зал, все казино соберется вокруг него!
Без пяти три… Боб гасит сигарету. Револьвер наготове. Боб чувствует себя натянутым, как пружина.
Часы бьют три. В замке поворачивается ключ, тихо открывается дверь…
Элизабет вошла без робости, но и без излишней смелости, смиренная, но спокойная и уверенная в себе, какой бывала, собирая пожертвования для дома престарелых. Она обвела безразличным взглядом изящную обстановку квартиры, где ничто не привлекло ее внимания.
Наконец она заметила мужчину, специально занявшего позицию, позволявшую увидеть вошедшего, самому оставаясь незамеченным. Остановившись, она обратила на него свой ясный и безмятежный взор, молитвенно соединив руки.
Месье Боб, ничего не понимая, таращил глаза… Монахиня — здесь! И эта монахиня… Агнесса! Не американец, не полиция, а… монахиня! И подумать только, да ведь это Агнесса, шлюшка Агнесса!
Придя в ярость, он снова обрел дар речи.
— Что это значит? — заорал он. — Что за маскарад?
— Это не маскарад, — тихо ответила Элизабет.
Он хотел подойти к ней, но его парализовал вид монашеского облачения. С дрожащими губами он продолжал:
— Ты чокнулась?
— Нет, у меня совершенно ясная голова.
— Так какого же черта ты так вырядилась?
