Ги Кар - Жрицы любви. СПИД
— Не понимаю, что мне может помешать?!
— Я! И совершенно элементарно. Ты должна догадываться, что у меня есть кое-какие связи… Я уже принял меры. Если в назначенный час не получу денег, два моих близких друга, чьи сведения не вызовут сомнений, так как они принадлежат к полиции нравов, явятся в штаб и сообщат непосредственному начальнику твоего жениха — он, кстати, в чине вице-адмирала — о роде твоей деятельности в последние четыре года.
— Но они расскажут и о тебе?
— Что я им? Я всего лишь добропорядочный буржуа, занимающий прекрасную квартиру на улице Фезандери, за которую выложил кровные денежки, соблаговоливший принять тебя из милости, чтобы ты не осталась на улице или на панели…
— Бог накажет тебя, Боб!
— Бог? Если он существует, то должен ценить в первую очередь умных людей. И зря ты думаешь, что он будет заниматься нашими мелкими заботами. У него есть дела и поважнее! Уверяю, все будет именно так, как я предсказываю, даже если со мной что-нибудь случится… Представь себе, что произойдет в штабе. Капитана вызовут к вице-адмиралу, и, пока твой бедный возлюбленный будет стоять навытяжку, тот ему скажет: «Капитан, вы не можете жениться на этой женщине. Она — шлюха!» Эффектная выйдет сценка… Не допускаю мысли, что твой моряк решится ослушаться, выйдет в отставку и так далее, ради шлюхи!
— А если я тебя убью?
— Тем хуже для тебя! Сначала тебя упекут надолго в тюрьму. И свадьбу придется отложить… Может быть, тебя в конце концов и оправдают, но это наделает столько шума, что у меня есть все основания опасаться, что блестящий капитан еще сильнее засомневается, стоит ли давать тебе свою фамилию. Поверь, наилучший для тебя выход — принести мне деньги в назначенный час. Принесешь их сама. Я не жажду встречи с твоим будущим мужем. И думаю, это взаимно. Такого рода семейный совет отдавал бы дурным вкусом. Вот и все, моя милая Агнесса! Это наилучший для тебя выход.
— А если, предположим, мне удастся достать деньги, чем ты докажешь, что оставишь меня после этого в покое и прекратишь свой отвратительный шантаж?
— Похоже, ты плохо себе представляешь, что такое честное слово в нашей среде? Это — свято. Готов тем не менее ради твоего спокойствия написать расписку, в которой поклянусь своей честью…
— Честью?
— Да, конечно! Заявлю, что ты была мне лишь подругой, которой я временно предоставил квартиру, потому что ей негде было жить, и что мы в расчете, так как ты полностью заплатила причитающуюся за поднаем квартиры сумму. Это — общепринятая формулировка. Признай, что я действительно славный малый.
— Мне нужно подумать.
— Разумно: размышления проливают свет на истину! Этим, кстати, я и занимался, пока ждал тебя. Не поразмысли я вдоволь, то мог бы начать кричать, бушевать, даже дать тебе взбучку… Только к чему это? Уж лучше решить все полюбовно.
— Делаешь вид, что сила на твоей стороне. Пусть так! Но есть человек, которого ты боишься. Это Джеймс!
— Как бы не так! Знаешь, эти американцы…
— Ты боишься его, потому что он честный и сильный. Такой, как он, если захочет, сможет убить тебя, как собаку!
— Да никогда в жизни — по двум причинам: во-первых, ты ни за что не скажешь ему, кто ты такая! Во-вторых, ты слишком уважаешь его, чтобы допустить, чтобы он унизился до объяснений с субъектом вроде меня! Моя прелесть, нам больше не о чем говорить… Предоставляю тебе свободу действий до завтра. Я вернусь ровно в три часа за деньгами. Само собой, когда дело будет сделано, можешь забрать все свои вещи. Одежду, белье и все такое. Можешь увезти все в машине, я тебе ее оставлю.
— Какой добренький!
— Я всегда говорил, что машина твоя. И ты немедленно уберешься отсюда, чтобы больше никогда не возвращаться!
— А когда приедет «новенькая»?
— В тот же вечер, дорогая! Я не теряю времени даром, а красотке не терпится жить со мной! До завтра!
И снова Агнесса посмотрела вслед отъезжающему «шевроле». На этот раз, несмотря на угрозы Боба, она осталась совершенно спокойной, хотя знала, что не расскажет ничего Джеймсу и не достанет денег. Остается один выход, к которому уже давно следовало прибегнуть, — покончить с собой. Сегодня же. Как только напишет прощальное письмо жениху.
Сохраняя спокойствие, она села за журнальный столик, и рука ее вывела: «Любимый!..» Написав это слово, которым все было сказано, она замерла, невозможно было писать дальше, потому что тихий голос, столько раз звучавший в ее ушах в минуты отчаяния, прошептал: «Почему ты забыла обо мне, Агнесса? Я молюсь за тебя. Приди ко мне! Расскажи наконец, что не решилась сказать в то утро… Жду тебя…»
Агнесса смяла ненужный уже лист бумаги и встала из-за стола.
Через несколько минут она ехала к авеню-дю-Мэн, зная, что сейчас во всем признается сестре. Только смиренная монахиня способна помочь ей спасти свою любовь.
Бог есть любовь
Более двух часов подряд говорила Агнесса. Выслушав ее, Элизабет сказала:
— А теперь пойдем в часовню молить Бога о прощении.
И снова их объединила совместная молитва.
Агнессой овладело раскаяние:
— Господи, я знаю, что за всю оставшуюся жизнь не смогу искупить грехи этих нескольких лет, когда пренебрегла не только божественной, но и человеческой моралью. Знаю, что не заслужила такой милости, как любовь Джеймса. Но Ты, Боже, сам есть Любовь, так не откажи мне в искуплении любовью.
В молитве Элизабет звучала покорность воле Божьей:
— Господи, у меня нет права в чем-то упрекать сестру. На то воля Твоя, чтобы я помогла ей выдержать бесчестье, как Симон помог Тебе нести крест на Голгофу… За годы монашества я узнала, как Ты милостив; и простила сестру, зная, что она уже прощена Тобою. Господи, направь меня: Ты можешь наставить меня, как вести себя, чтобы помочь ей вернуться на путь праведный. Я готова пожертвовать жизнью ради нее. Научи, Господи! И да пребудет во всем воля Твоя!
Поглощенные молитвой, они почти не замечали оживления, царившего в церкви. Бригада «вредин» резво сооружала за алтарем леса под руководством Кавалериста, видимо, вспомнившего, что в Сомюре предпочитали скакать галопом.
— Что они делают? — тихо спросила Агнесса.
— Украшают церковь к твоей свадьбе.
— Они и не подозревают, что церемония не состоится…
— Это еще неизвестно, дорогая! Ведь Господь и не такие творил чудеса. Я уповаю на лучшее.
Из глубины церкви донеслись жалобные звуки фисгармонии.
— Мельхиор Сен-Помье решил, что нельзя сопровождать такую прекрасную свадьбу звуками хриплой фисгармонии! Он попросил слепого старика, бывшего настройщика, исправить ее. Можно не волноваться: через три дня из фисгармонии польются райские звуки! Все будет как полагается!
— К чему теперь все эти хлопоты? Почему бы не сказать им все?
— Если церемония, которой они так ждут, не состоится, это будет настоящей драмой для всех стариков, которые любят тебя и сразу признали твоего жениха.
Когда они вышли во двор, их догнал Мельхиор де Сен-Помье, готовившийся через три дня наполнить своды часовни священной музыкой…
— Я сбежал с хоров, чтобы узнать мнение мадемуазель, — он поклонился Агнессе, — по очень серьезному вопросу. Капитан, ваш будущий супруг был так мил с нами, что хочется сделать ему сюрприз… Обещайте ничего ему не говорить!
— Обещаю! — сказала Агнесса, пытаясь улыбнуться.
— Так вот, когда после обряда вы выйдете из церкви, хор прямо у входа встретит вас пением единственного американского гимна, который может соперничать — в очень малой степени, разумеется, — с нашей доброй старой «Марсельезой» — «Гимн Соузы». Что вы на это скажете?
Агнесса так разволновалась, что не находила слов для ответа. Элизабет пришла ей на помощь:
— Прекрасная мысль! Нисколько не удивлюсь, что она пришла вам в голову, маэстро!
— Я долго думал, что выбрать, и решил, что для офицера больше всего подходит именно такой бравый гимн. У него есть еще одно преимущество: его можно петь в полный голос, и не будет заметно, если кто-то сфальшивит. К сожалению, такое случается часто. Особенно среди дам. Мы уже несколько раз репетировали, и, знаете, — получается! Самое трудное — заставить их выучить английские слова…
— Неужели вы споете по-английски? — спросила пораженная Агнесса.
— Не думаете же вы, что мы собираемся нанести оскорбление блестящему офицеру американского флота, исполнив для него гимн по-французски?
И, отбросив назад свою гриву величественным движением головы, каким он привык производить впечатление на «невежественную толпу», Мельхиор продолжал:
— Окажись мы у него на родине, неужели нас не порадовал бы знаменитый военный марш «Самбр-э-Мёз», исполненный по-французски!
— Но где же вы раздобыли английский текст? — спросила заинтригованная Элизабет.
