Кэтрин Скоулс - Чужая жена
— Сейчас Руди вас заберет.
В ожидании Руди Мара бродила под деревом, чувствуя неловкость. Несмотря на то что в данный момент съемки закончились, ей казалось, что она все еще исполняет роль Лилиан, беспомощной и требующей поддержки. Она смотрела, как Руди осторожно прокладывает к ней путь маленькими шажками, как будто не доверяет земле под ногами.
Когда наконец он добрался до Мары, его дыхание было тяжелым и прерывистым. Пропитанные потом кудри свернулись в колечки. Он кивнул в сторону южного края равнины:
— Переезжаем на озеро.
Мегги и Люк стояли бок о бок у кромки воды, камера была установлена позади них.
Мара сняла шляпу и повязала голову светло-зеленым шарфом. Руди объяснил, что теперь они снимали уже не тот день, когда Мара одиноко разгуливала вдоль склона холма, а другой.
Питер выглядел так же, как и в день съемки в столовой, одетый в то, что Мара нашла в сундуке Джона. Перекинутое через голову, за спиной у него висело ружье, а на поясе — фляга с водой.
Стоя рядом с ним, Мара испытывала напряжение. Казалось, воздух сгустился настолько, что начинал обретать форму. Мара поймала себя на том, что учащенно дышит, и нервно облизала губы.
— Не волнуйтесь, — тихо сказал Питер. — Представьте себе, что вы танцуете, и следуйте за мной. И помните, это панорамная съемка. Деталей никто не увидит.
— Хорошо, спасибо, — кивнула Мара.
Они слышали, как вдали Леонард дает инструкции Нику и Джеми.
Затем раздался голос Пика Второго — он выкрикнул номер кадра, и прозвучал звук хлопушки.
— Триста девяносто восемь. Дубль первый.
— Мотор! — прокричал в рупор Леонард.
Мегги и Люк ступили с травяного склона на земляной берег. На его поверхности лежали пласты сухой серой глины — они хрустели под ногами, пока Мара и Питер шли вдоль кромки озера. Мара упорно смотрела вдаль, туда, где на мели расположилась стая розовых фламинго.
— Встаньте поближе, — приказал Леонард. В ответ Питер будто ненароком приблизился к Маре, и теперь их плечи соприкасались. — Мегги, обопрись на его руку. Затем наклонись, чтобы затянуть шнурок на ботинке. Или достань из носка колючку. Сделай что-нибудь.
Мара положила руку на предплечье Питера и почувствовала, как напряглись под рубашкой его мышцы. Приподняв ногу, она подтянула задник ботинка.
— Хорошо. Теперь покачнитесь. Люк, поддержи ее.
Питер обнял ее за талию — этот жест застал Мару врасплох. Она вцепилась в его руку, чувствуя, что и впрямь готова упасть. Питер лишь крепче прижал ее к себе. Она вновь уловила запах его одеколона, заглушавший запах дневного пота.
— Не двигайтесь! — прокричал Леонард. — Поговорите о чем-нибудь! Держитесь раскованней. Мегги, расскажи ему об этом месте, вспомни, оно твое любимое.
Мара вглядывалась в озеро, ее мышцы, казалось, онемели. Она не знала, что сказать.
Свободной рукой Питер указал на гряду булыжников у кромки озера, окруженных мелкой галькой:
— Идемте туда, присядем. Будьте собой.
Мара растерянно взглянула на него:
— Но Леонард велел оставаться здесь…
— Мы не обязаны делать все, как он говорит, — улыбнулся Питер. — Он добивается одного — чтобы мы выглядели так, будто нам хорошо вместе у этого озера. Давайте сделаем все по-своему.
Он приобнял ее за плечи и повел к камням. Они присели. Питер указал на фламинго:
— Вот, расскажите мне о них.
— Розовым окрасом они обязаны водорослям, которыми питаются, — начала Мара. — Если посадить их в клетку, фламинго бледнеют. А птенцы и вовсе белые, пока не начнут питаться самостоятельно.
Мара кивнула на одну из птиц, которая как раз опустила голову к воде в поисках пищи.
— Видите, как они едят? Переворачивают голову, чтобы верхней частью клюва отфильтровать водоросли в воде.
Питера, казалось, это впечатлило.
— Откуда вы все знаете? — спросил он.
— Муж рассказывал, — ответила Мара. — Джон знает все: о здешних растениях, насекомых, животных…
Внезапно ей стало тревожно, и она умолкла. Что бы подумал Джон, если бы он был тут сейчас? Конечно, он бы понял, почему Мара разрешила съемочной группе обосноваться в Рейнор-Лодж, почему из кожи вон лезла, только бы они успешно завершили съемки. Но ей с трудом верилось в то, что ему бы понравилось, что к ней прикасается другой мужчина и — более того! — она ему это позволяет.
Хотя ему ли возражать? Как бы то ни было, Джон зашел гораздо дальше.
— Жаль, что ваш муж в отъезде, — сказал Питер. — Мне бы хотелось с ним познакомиться. Я видел его фотографии в столовой.
Мара заглянула ему в лицо. Питер был совершенно спокоен. Да и в том, как он упомянул ее мужа, не было двусмысленности. Теперь Мара подумала, что, наверное, Джон иначе отреагировал бы на происходящее, а, в общем, ее мысли сменялись, как картинки в калейдоскопе, приобретая все новые и новые очертания. Возможно, и Джон одобрил бы происходящее, как и все остальные: Карлтон, Доди, Леонард, Кабея, да и сам президент.
Питер набрал пригоршню гальки и протянул Маре. Затем набрал пригоршню себе.
— Видите вон то бревно? — Он указал на выступающий из воды поблекший от солнца ствол, подальше от фламинго, и запустил в него один из камушков. — Кто первым попадет, получит приз.
Мара глянула на то, как он запустил второй камешек, и про себя улыбнулась. Питеру было невдомек, что у нее было шесть братьев. Они часами могли кидать камешки на ферме, и уж в меткости она им никак не уступала. Именно поэтому она так быстро научилась метко стрелять. Мара встала, чтобы получше прицелиться.
Каждый брошенный ею камешек ложился все ближе к цели.
— Эй, да вы и раньше этим баловались, — догадался Питер. В его голосе проскользнуло удивление.
— О да, — ответила Мара, отправляя еще один камушек в воду. — И не раз.
Она заметила, что Питер не сводит с нее глаз.
— Так вот, я тоже, — сказал Питер. Он наклонился, размахнулся и пустил камень низко по воде. Лицо его было деланно сосредоточенным. Мара рассмеялась.
— Я все равно выиграю, — поддразнила она его, и тут же ее камешек с тихим стуком угодил в бревно.
Питер поднял руки в шутливом отчаянии и удивленно покачал головой:
— Да, вот это меткий глаз!
Мара победно улыбнулась:
— И какой мой приз? — спросила она, встретив его насмешливый взгляд, и все же его искреннее изумление пробудило в ней нечто новое — она почувствовала небывалую легкость.
— Я еще не придумал, — ответил Питер. — Дайте поразмыслить…
Не успел он договорить, как голос Леонарда вернул их к реальности:
— Снято! Отличная работа, ребята! Все прошло замечательно.
Мара пристально вглядывалась вперед, маневрируя на старом «лендровере» по бездорожью, объезжая норы медоедов и термитники. Два других «лендровера» выехали раньше и уже скрылись из виду в лощине, но их путь можно было проследить по сломанным кустам и раздавленным кучам навоза.
Единственным ее пассажиром был Питер. Он задержался на озере, чтобы сделать несколько снимков, а поскольку остальные хотели поскорей покончить с ежедневной рутиной: проверкой оборудования и неизбежной бумажной возней, Мара сама вызвалась подождать его. Теперь он высунулся из окна и подсказывал ей дорогу, словно всю жизнь только этим и занимался и хорошо понимал, что подобные дороги, а точнее, их отсутствие делают необходимым участие всех членов экипажа. Мара подумала, что, если бы того требовали погодные условия, он бы с удовольствием перебрался на капот или встал на передний бампер, чтобы лучше видеть оттуда.
Свет заходящего солнца заливал землю колдовским варевом: пурпурное небо, бордовая почва и золотистая рябь травы. Деревья и кусты теряли объем, превращаясь в плоские силуэты. На ветвях, будто светящиеся белые лампочки, устраивались на ночь птицы. Мара взглянула на Питера — тот был поражен окружающим его великолепием, и она почувствовала невольную гордость за эту землю, будто сама была причастна к ее сотворению.
— Мне это напоминает родной дом, — сказал Питер. — Я говорю об Австралии…
В его голосе слышалась тоска. Мара понимающе кивнула в ответ. Пейзажи Танзании и в ней пробуждали воспоминания о родной Тасмании, особенно о долине реки Коул. Даже названия стран, казалось, были нераздельно связаны. «Танзания» и «Тасмания» звучало так похоже, что люди, несведущие в географии, часто путали их, считая одним государством. Когда Мара только переехала в Африку, ей очень нравилась эта связь; она помогала освоиться. Но теперь ей все больней было вспоминать свой прежний дом и то, какой наивной и полной светлых надежд на будущее она была тогда. Ее письма матери становились все короче, и Мара редко писала — правда о ее жизни была слишком горькой, чтобы даже пытаться подсластить ею разлуку.
— Вы здесь давно? — спросил Питер.
