Джудит Гулд - Вторая любовь
Потом женщина, медленно переваливаясь, двинулась вперед. На ней было выцветшее голубое домашнее платье, нижняя часть передника — верхнюю она не завязала, и та болталась внизу, — и простенькие пластиковые тапочки младенчески-голубого цвета.
Итальянка остановилась перед Сонни, уперев руки в мощные бедра. Он мог видеть капельки пота, блестевшие у нее на лбу, влажную верхнюю губу, над которой отчетливо виднелась крупная коричневая родинка и проступали усы.
— А кто это хочет узнать? — грубо спросила она, черные бусинки глаз сверлили его насквозь.
Сонни не отвел взгляда.
— Я.
— Что ж, ты с ней говоришь. — Женщина горделиво выпрямилась. — Я, — с гордостью произнесла она, выпячивая массивную грудь, — Мама Рома. — И что тебе нужно?
Фонг понизил голос.
— Мне нужно связаться с Кармином, — негромко произнес он.
Лицо огромной женщины стало непроницаемым. Даже если она расслышала имя, то признаваться не собиралась.
— Кармином? — повторила итальянка, театрально нахмурившись. Потом хитро прижмурила один глаз. — Каким Кармином? Здесь всех и каждого зовут либо Энтони, либо Кармин.
Сонни не отводил глаз.
— Я ищу Кармина, которого еще зовут Сицилийцем.
Мама Рома громко, от души расхохоталась, и ее висячие груди запрыгали.
— Оглянись-ка по сторонам, — жестом толстой руки она обвела кухню и работающих в ней женщин. — Здесь все сицилийцы.
Фонг чуть нахмурился.
— Вы хотите сказать… что они все итальянцы, так?
— Неверно! Мы не итальянцы! — выпалила женщина, и ее глаза зажглись величественным гневом. — Неаполитанцы, венецианцы, римляне, миланцы, — она сделала уничтожающий жест, — тьфу! Они ничто! — И тут в ее голосе зазвучала нотка гордости. — Мы сицилийцы. И мы общаемся только с сицилийцами, так что все Кармины, которых мы знаем, тоже сицилийцы. Не миланцы и не неаполитанцы. Sicilianos! Capite? Понимаешь?
Китаец медленно кивнул.
— Да, кажется понимаю. Это все равно как у нас. Люди думают, что мы китайцы, ан нет. Я гуандунец, раз мои родители из Шаньтоу. Значит, мы не китайцы, не мандарины, не кантонцы и не сычуаньцы. Мы гуандунцы. Это вопрос национальной гордости.
Сицилийка одобрительно кивнула.
— Хорошо. — Она тепло похлопала его по руке. — Значит, ты понимаешь.
— Тот Кармин, которого я ищу, — очень спокойно и доверительно сказал Фонг, — по слухам ваш сын.
— Мой Кармин? — Широко раскрыв глаза, женщина всплеснула пухлыми руками. — In nome de Dio![12] — Она подозрительно оглядела собеседника. — А зачем это тебе понадобился мой Кармин, а?
— Я… — Сонни украдкой оглянулся. — Я пришел предложить ему работу, — прошептал он.
Мама Рома обернулась.
— Giovinettas![13] — громко крикнула она остальным женщинам. — Вы слышали такое? Он говорит, что у него есть работа… для моего Кармина!
Женщины громко, искренне рассмеялись.
Сонни Фонг вспыхнул и тут же разозлился. Я тут пытаюсь соблюдать тайну, а она орет чуть ли не на всю улицу. Черт! Что за сумасшедшая женщина!
— Что в этом смешного? — поинтересовался он.
Мама Рома снова хохотнула и шлепнула ладонями по бедрам.
— Мадонна! Эй, giovinettas! Теперь он хочет знать, почему мы так смеемся. — Она присоединилась ко всеобщему веселью. — Может быть, кто-нибудь из вас скажет ему, а? Возможно, тогда это не будет выглядеть простым материнским бахвальством?
— У Кармина уже есть работа, — сдавленно рассмеялась одна из них.
— И держу пари, что эта работа лучше того, что вы можете предложить! — добавила молодуха в платье с щегольскими оборочками. — Вам бы посмотреть, как Кармин заботится о своей бедной маме!
— Такой хороший мальчик, — с завистью проговорила третья. — Всем сыновьям следовало бы брать пример с Кармина!
Мама Рома шмыгнула носом, вытерла слезы и просияла. — Видишь? — обратилась она к Сонни. — Ты даром теряешь время. Кармину не нужна никакая работа.
— Послушайте, это важно, — Сонни даже голос повысил. — На самом деле важно. — Он помолчал, потом спросил: — Вам о чем-нибудь говорит имя Джимми Вилински?
Мама Рома нахмурилась:
— Джимми… как?
— Вилински.
Женщина сморщилась, на лице появилось задумчивое выражение. Наконец, она покачала головой.
— He-а. Это имя мне ничего не говорит. — Толстуха оглянулась на белую мраморную поверхность рабочего стола. — Послушай, мне нужно вернуться к моим minni di Sant’Agatha.
— Дайте мне минуту, я вам объясню! — взмолился Сонни. — Прошу вас!
Женщина пожала плечами.
— Так объясняй. Только тебе это лучше делать, пока я буду работать.
Китаец последовал за ней к рабочему столу и стоял там, пока дородная сицилийка открывала дверцу духовки. Используя фартук как прихватку, опытной рукой она один за другим вынимала противни с готовыми пирожными и ставила их остывать на стальную решетку. Захлопнув дверцу, Мама Рома вернулась к поджидавшему ее тесту.
— Пахнет вкусно. — Сонни с удовольствием втянул воздух.
Хозяйка ресторана сделала круглые глаза.
— Теперь, как я понимаю, тебе не терпится отведать моей выпечки, — с насмешливой грубостью заметила она. — Точно говорю? Или у меня дел мало? — потом она смилостивилась. — Ладно, давай, попробуй штучку. Но сначала принеси пирожное сюда.
Фонг подошел к решетке, нагнулся и с одного из холодных противней, стоящих внизу, выбрал пухлую, золотистую булочку с вишней в ликере на макушке. Мама Рома быстро посыпала ее сахарной пудрой.
— А теперь mange, — подбодрила она. — Mange! Ешь!
Фонг откусил кусочек. Лакомство оказалось удивительно хрустящим, с нежной кремовой шоколадной начинкой.
— Эй! Это просто здорово!
Мама Рома выглядела возмущенной.
— Разумеется! — фыркнула она. — У меня все самое лучшее!
— Как это называется?
— Minni di Sant'Аgatha. — Итальянские слова нежно слетели с языка.
— Minni… как?
— Если перевести на английский, то это «соски Святой Агаты».
Китаец чуть не подавился.
— Вы ведь шутите, да?
Толстуха сердито на него посмотрела.
— Мы никогда не шутим по поводу наших святых! — мрачно предупредила она и быстро перекрестилась.
Пока он смотрел, ее проворные пальцы летая украшали вишней неиспеченные пирожные. Он посмотрел на наполовину съеденное пирожное в своей руке.
Теперь, когда ему сказали, оно и вправду выглядело как грудь с соском.
— Это пример набожности, а не богохульства, — работая, объяснила хозяйка ресторана. — Святая Агата — это покровительница Палермо и Катании. Видишь ли, когда префект Катании захотел с ней переспать, она отказалась. Из мести он замучил ее, отрезав ей minnas, соски. Поэтому мы, сицилийцы, отдаем дань ее чистоте, называя пирожные в ее честь. Capite?
— Э… да, — быстро согласился Сонни. — Отлично понял.
На самом деле, он не понял. Объяснение осталось недоступно его пониманию.
Но китаец не собирался возражать. Не в его интересах сердить женщину. Ему нужна ее помощь, чтобы установить связь с Сицилийцем.
Отдаленный родственник Сонни, лунтао в Гонконге, подчеркнул необходимость поторопиться. И Фонг не собирался его подводить. Ведь тот — его билет к вершине.
«Старику принадлежит почти половина Чайнатауна, — напомнил он себе. — Если я справлюсь с поручением, за ним не пропадет».
— Так насчет этого Джимми Вилински, — заговорил Фонг.
Мама Рома выкатила глаза.
— Я уже сказала тебе, — раздраженно ответила она, — что не знаю никакого Джимми Как-его-там.
Сонни постарался подавить нарастающее чувство раздражения.
— Послушайте, я просто хочу знать, сможете ли вы передать кое-что Кармину. Вот и все. Вы это сделаете?
— А, хорошо, — проворчала толстуха. — Что ты хочешь, чтобы я ему сказала?
Сонни достал свою визитную карточку.
— Отдайте ему вот это. Скажите, что я — новый посредник. Что я вместо Джимми Вилински.
— Постараюсь запомнить.
«Черт! — выругался про себя Сонни. — По тому, как она себя ведет, можно подумать, что я прошу ее запомнить список павших при Геттисберге».
— Он может позвонить мне по этому номеру.
Мама Рома покачала головой.
— Сын не станет тебе звонить.
— Почему?
— Кармин никогда ни с кем не разговаривает.
— Так что же мне делать?
— Приходи снова завтра вечером… Скажем, в одиннадцать. Может быть, у меня будет для тебя сообщение, но, может быть, повторяю тебе, его и не окажется. — Она равнодушно пожала плечами. — С Кармином никогда не знаешь. Иногда он звонит своей маме, порой забывает об этом. Но теперь я должна закончить с пирожными. Скоро здесь будет полно народа.
