Тереза Ревэй - Лейла. По ту сторону Босфора
У самого берега были слышны запахи диких трав, фиговые деревья здесь росли вперемешку с акациями и иудиными деревьями. Лейла возвращалась в мир детства, где пахло солью, листва была драпирована утренней росой и суета пыльного Стамбула и электрическое буйство Пера были далеко. Ленты утреннего тумана укрывали йали, которые выныривали из серебристой дымки один за другим. Великолепные дома, словно драгоценные камни, придавали этим берегам особый шарм и уникальность.
Лейла с волнением наблюдала, как в глубине маленькой бухточки постепенно появилась крыша отцовского дома в окружении магнолий и олеандров.
— Это там, — она указала на деревянный фасад цвета османского флага.
Ханс не мог оторвать взгляд от молодой женщины. Ее лицо было исполнено какого-то нового воодушевления, она вся светилась неизвестным ему до сих пор восторгом. Выбравшись из-под брезентового укрытия, она первым делом неосознанно поправила складки платка, скрывающего волосы, но теперь, кажется, забыла о нем, и ветер дразнил ее непослушные локоны. Она уселась, по-детски обняв колени руками, словно ей было трудно сдержать свою радость. Ему захотелось заключить ее в объятия и покрыть поцелуями.
— Вы можете причалить к понтону, — прошептала она.
Они проплыли мимо эллинга, где покачивался свежевыкрашенный каик. Моряки помогли им сойти на берег. Лейла поблагодарила капитана, тот в ответ почтительно поклонился. Он отказался от предложенного хозяйкой йали чая, пожелав отплыть без промедлений. И несколько минут спустя маленькая барка исчезла в тумане.
Лейла приподняла чаршаф. На лужайке за ними оставались мокрые следы. Женщина достала из кармана огромный ключ и весело им размахивала.
— Йали охраняет одна супружеская пара, но я всегда держу при себе дубликат. Это мой талисман. Пойдемте, я вам сейчас все покажу…
Они вошли в погруженный во мрак холл, и Лейла принялась открывать ставни. В молочном свете Ханс увидел отделанную белым мрамором комнату с колоннами и фонтаном.
Лейла сообщила, что пойдет подобрать ему сменную одежду и попросит прислугу нагреть воды. Ханс остался один, он шатался от усталости, но не осмелился присесть, опасаясь что-нибудь испачкать. Окно выходило на террасу. Там, за Босфором, холмы европейской части страны еще не вынырнули из предрассветного полумрака. Он подумал, что Лейла провела здесь самые счастливые моменты своей жизни. Когда он был ребенком, его таскали от одного дома к другому по деревушкам, притулившимся вдоль железной дороги. Отец снимал скромные и безликие комнаты. Ханс знал не понаслышке, что такое кочевая жизнь. Его детские воспоминания жили в засушливых плато Анатолии, в горах и ущельях Каппадокии. Эти места были настоящей головной болью для его отца, которому кайзер поручил переправить немецких инженеров и торговцев к рудным и нефтяным месторождениям Месопотамии. Когда Хансу было тридцать девять лет, его имущество легко могло вместиться в чемодан.
В доме отдавало сыростью. Он заметил высокие деревянные двери по обеим сторонам холла; как он догадывался, они выходили в просторные комнаты. Ханс открыл окно, освещая укрытый коврами пол гостиной. Здесь стоял диван и несколько кресел во французском стиле. В зеркале отражалась венецианская люстра. Геридоны были заставлены безделушками, натюрмортами в рамках и семейными портретами, что указывало на европейское влияние. На почетном месте стоял портрет мужчины с аккуратно подстриженной бородой, в парадном придворном платье и феске. Наверняка это был дедушка Лейлы, служивший дипломатом.
Вскоре хозяйка йали вернулась с бельем и одеждой. Следом за ней показалась пухленькая служанка с озорными глазами.
— Вам придется довольствоваться хаммамом. Еще слишком холодно, чтобы купаться, — сказала Лейла (под домом имелся трап, по которому можно было прямиком доходить до Босфора и принимать морские ванны).
Ханс никогда не видел ее такой цветущей. По голосу и движениям было видно, что она на время освободилась от всех своих тревог.
Он последовал за Лейлой, которая решила показать гостю йали. Имение состояло из двух отдельных домов, которые раньше исполняли роль селямлика и гаремлика, но родители Лейлы перераспределили все комнаты. Просвещенные османы следовали европейскому образу жизни, который переняли после реформ прошлого века.
— Это одна из причин, по которой свекровь никогда здесь долго не задерживается во время летних визитов, — добавила она озорным тоном. — Оставляю вас в руках Белиз. Мне нужно снова взять власть над своим королевством…
Служанка провела Ханса на второй этаж, в комнату с украшенным лепниной потолком. Шелковые цветные стены купались в особом сиянии голубых вод Босфора. Было свежо. Паркет приятно пах пчелиным воском. На столе в хрустальной вазе стоял букет цветов. Ханс прилег немного отдохнуть на кровать с балдахином и, изнуренный ночным плаванием, заснул глубоким сном.
Несколько часов спустя, даже не открывая глаз, он почувствовал, что в комнате — Лейла. Ни боль, ни ощущение тревоги не могли устоять перед неимоверной радостью от того, что она — рядом.
Она, задумавшись, сидела у окна. На ней было белое плиссированное платье с красными льняными вставками. Она курила. Ханс затаил дыхание. Ее густые волнистые волосы, еще слегка мокрые, были перевязаны атласной лентой. Она наблюдала за парусником, чья мачта была видна с кровати. На столике стоял легкий завтрак, состоявший из оливок, далмы и сыра, была также корзина с булочками и фруктами.
Заметив, что гость проснулся, Лейла лучезарно улыбнулась. И эта улыбка взволновала Ханса.
— Здесь вы сможете дышать свежим воздухом, будете хорошо питаться, — жизнерадостно пропела она, наливая два стакана раки. — Вы очень скоро поправитесь. Белиз позаботится о вас, как о собственном ребенке. У нее семеро детей. Безумие, не правда ли?
Отблески волн наполняли комнату светом. Хансу казалось, что он плывет между морем и небом. Лейла отщипнула виноградину.
— Это с домашних виноградников. Он намного вкуснее, чем в Измире. Есть еще и инжир… Ранний.
Ханс вдруг обнаружил, что умирает от голода. Она подала ему салат из огурцов и красного лука.
— Я передала дервишам записку от Рахми-бея. К ним нужно будет обратиться, когда вы будете готовы уйти. Они стали искусными проводниками, но будьте готовы к худшему. Чтобы пройти через контрольный пункт, они наряжают мужчин в чаршаф, — пошутила Лейла. — Но это, в конце концов, лучше, чем благоухать рыбой!
— Что нового о Мустафе Кемале? — спросил Ханс, набросившись на далму.
— Он отказывается возвращаться в Стамбул. Заявил, что падишах и его окружение взяты Антантой в заложники и утратили легитимность. Он также вызвал в Сивас национальный конгресс, который проведет независимое заседание.
Лейла снова стала серьезной. Оба хранили молчание, раздумывая о генерале и оценивая его действия.
— Итак, он перешел Рубикон, — взволнованно пробормотал Ханс.
Если национальный конгресс состоится при участии представителей всех регионов, то под знамена национально-освободительного движения, которое возглавит Мустафа Кемаль, станет множество людей. И тогда начнется война с греками, которых нужно оттеснить к морю. Лейлу охватила паника при мысли об участии в этом Антанты.
— Сомневаюсь. Они слишком озабочены демобилизацией и собственными проблемами, к тому же не стоит сбрасывать со счетов общественное мнение европейских стран. Посмотрите на события в моей стране, а также в Великобритании и Франции. Их правительства не смогут заставить солдат воевать за пыльные земли Анатолии без риска мятежей. И война дорого стоит, как бы грубо это ни звучало. Нет, столкновение будет между турками и греками.
— И между турками и турками. Между националистами и приверженцами падишаха, которые будут поддерживать империю.
— Вы волнуетесь за мужа? — напрямик спросил он.
Она вздохнула.
— Недавно в Париже приняли делегацию Порты. Говорят, речь великого визиря крайне не понравилась участникам переговоров. Клемансо заявил, что турки строили империю на обломках завоеванных держав. Нам не простят ни союз с Германией, ни политику по отношению к армянам. Как можем мы надеяться на милосердие? Селим должен скоро вернуться…
Она опустила голову. Сердце Ханса билось все чаще.
— Я знаю, что у нас нет иного выбора, как сражаться вместе с националистами, — пылко продолжила она. — Но сомневаюсь, что смогу убедить в этом мужа. И, в отличие от вас, он вовсе не одобрит, что я выражаю свое мнение в газетах.
Ханс был убежден, что небезразличен Лейле, но женщина оставалась недосягаемой. Супруга дипломата и мать двоих детей никогда не сможет получить развод. И если он не станет бороться со своим чувством, а поддастся ему, это принесет лишь огорчения. Вдруг он понял, что надежды нет. Да и на что надеяться? Скоро вернется ее муж. А Ханса разыскивает британская разведка. Побег в Анатолию в разгар волнений, чтобы впоследствии перебраться в Берлин, — рискованное предприятие. Теперь, когда чешский исследователь[48] расшифровал клинопись хеттов и доказал принадлежность хеттского языка к индоевропейской группе, раскопки в Хаттусе получат новый толчок. Не объяви англичане за голову Ханса вознаграждение, он мог бы работать в музее Стамбула, пока не присоединится к экспедиции. Теперь свободно передвигаться в столице для него невозможно. Это тупик. Он хотел мира, но обстоятельства вынуждали его воевать. И он, вероятно, потеряет Лейлу.
