Марджори Иток - Рассвет на закате
На полпути она остановилась.
Медленно, немного покачиваясь, вверх по лестнице двигалась фигура в голубых джинсах в сопровождении заспанного сенбернара с поникшим хвостом.
Однако хвост завилял, стоило собаке увидеть Элли. Бентон с трудом добрался до лестничной площадки и искоса взглянул на нее.
— Господи! — сказал он, нарочито небрежно произнося слова. — Вы кто? Рождественское привидение?
Она не удостоила его ответа. И резко спросила:
— Что вы сделали с Беном?
Бонфорд прищурился, словно смотрел на нее через тоннель.
— Ничего не сделал с Беном. Бен сам справился. Он устроился на этой проклятой кушетке. Как вы велели. А теперь уж будьте добры и скажите, где моя комната.
— Вам — направо.
Он повернул налево.
Элинор издала недовольное шипение и, взяв его за руку, аккуратно развернула.
Бентон сказал:
— О, спасибо.
Он наклонился вперед и двинулся, словно локомотив, стараясь добраться до своей кровати. Элинор уже была готова захлопать в ладоши, но радость моментально угасла, потому что он развернулся и обрушился на кровать, словно каменный монумент. Он завалился на спину на смятую после прошедшей ночи постель прямо в тяжелых ботинках, невзирая на изящно вышитое покрывало Джулии.
Элинор замерла, и ее ожидание было вознаграждено громким храпом. Чарли вспрыгнул на свободную сторону кровати, печально посмотрел на нее и закрыл глаза.
Она поджала губы, покачала головой и издала долгий отчаянный вздох: «Чтоб их всех черт побрал!»
Подойдя к кровати, она указала пальцем на собаку и сурово приказала:
— Вон!
Собака открыла один глаз.
Элинор повторила приказ, наградив пса шлепком.
На этот раз он вздохнул, решив, что деваться ему некуда, и послушался, покорно потрусив в сторону холла.
Затем Элинор, громко сопя и пыхтя, стянула с ног Бентона тяжелые ботинки, бросила их на пол; со смачным шлепком они шмякнулись с другой стороны кровати.
Раздался довольный голос:
— Спасибо, мадам. А теперь не могли бы вы переместиться севернее?
Элинор скрипнула зубами.
— Нет, — холодно ответила она. — Не могла бы. Единственное, до чего мне есть дело, так это до красивого покрывала Джулии, которое погибло бы из-за ваших проклятых ботинок!
Развернувшись, она уверенно направилась к двери.
Тот же голос сказал ей вслед:
— А что это за штука на середине потолка?
Она снова развернулась и увидела на фоне залитого лунным светом окна его руку, указывающую вверх. Картины костлявых летучих мышей и волосатых пауков померкли. Она испытала такое облегчение, что почти вежливо ответила:
— Лепная розетка.
— О! Почти такая же была на потолке моей спальни на тургеневской даче. Я говорил, что жил на тургеневской даче? Это просто фантастическое место. Все набито французской мебелью. Все стены увешаны живописью. Мой хозяин был полковником во время второй мировой войны, так что я счел невежливым поинтересоваться у него, откуда он все это взял. Как вы думаете, я прав? Я собираюсь поохотиться вместе с ним через две недели. Из посольства пришлют за мной. Но сейчас, милашка, уходите. Я неважно себя чувствую.
«Я убью его, — подумала она, хлопнув дверью и шаркая через холл. — Джулия, прости. Я очень тебя люблю. Но я хочу убить этого человека, я знаю, что сделаю так».
В благодатном покое ее собственной темной спальни она стянула халат, подошла к окну и на мгновение застыла, опершись о подоконник. Она смотрела на улицу и старалась успокоиться.
За окном раскинулась настоящая ночь Дня всех Святых. Шелест сосен долетал до ее ушей, внушая неясную тревогу, ветки трепетали и раскачивались под порывами ветра, становясь то черными, то серыми, когда стремительные облака то открывали, то прятали высокую луну. Старый потрепанный гараж вполне подходил на роль домика ведьм, и она вздрагивала, когда дуновения ледяного воздуха проникали через оконную раму и овевали ее.
«Ставни, — подумала она, стараясь размышлять спокойно. — Их надо повесить чем раньше, тем лучше, иначе счет за побитые стекла будет астрономическим. Впрочем, счет будет не моим. Так что Бентону Бонфорду и предстоит вешать эти проклятые ставни», — подумала она злобно и отвернулась от окна.
Перед ней на ковре пролегла удлиненная тень бронзового жеребца.
В ее теперешнем состоянии духа это зрелище было лишено всяческого очарования, когда Элинор, протянув руку, зажгла лампу и увидела то, что явилось последней каплей.
На ее высокой кровати с балдахином мирно посапывала огромная мохнатая, свернувшаяся в клубок собака.
Элинор фыркнула, сжала кулаки, топнула ногой, что не имело успеха, поскольку она все еще была в мягких домашних тапках, и издала пронзительный вопль необузданной ярости:
— Уберите его отсюда! Вы слышите меня?
После некоторого замешательства в коридоре раздались гулкие шаги. Последовал звук открывающейся двери. Появился Бентон Бонфорд, который остановился на пороге, поддерживая вертикальное положение, крепко держась за косяк двери. Он сварливо поинтересовался:
— Какого черта здесь происходит?
Она указала пальцем на кровать:
— Уберите его!
— О, ради Бога! — Он наклонился, увидел пса и изобразил преувеличенное возмущение: — Чарли! Тебе не место в кровати этой милашки. Никому из нас, насколько я могу вспомнить, не место здесь. Если только… — Он подмигнул и лукаво покосился на нее. — Если только моя память меня не подводит.
— Не подводит, — сварливо ответила она. — Все правильно. А теперь уходите! Оба!
— Господи, женщина, да не кричите так! Я слышу вас.
Он подошел, громко топая, а рубашка развевалась за его спиной. Свет от лампы осветил его торс, на котором курчавые волоски блестели тем же серебром, что и нахмуренные брови, над которыми топорщилась взъерошенная шевелюра.
Он даже не взглянул на нее. Чарли спрыгнул на пол навстречу хозяину; он схватил тяжелой ручищей ошейник пса и сказал:
— Пошли, приятель.
И они пошли.
И тут Бентон оглянулся. Его глаза тщательно осмотрели ее с ног до головы. Медленно.
Ее дыхание участилось, и, не в силах помешать этому, она лишь затаила его. В ее голове поднялся вихрь из убийственных лихорадочных жаждущих мыслей, желание не убило гнев, оно лишь разожгло его. «Ты жеребец! Ты проклятый жеребец!»
Его взгляд перешел на ее рубашку. Он мысленно развязал пояс, представил себе предательскую округлость ее обнаженной груди под тканью, продолжил линию ее бедер. Из холла повеял сквозняк, и ее одеяние плотно прилегло к телу, делая ее почти обнаженной. Он снова взглянул ей в лицо, увидел в ее глазах то, что не может укрыться от взгляда любого мужчины, и убрал руку с ошейника Чарли.
И тут его собственное лицо изменилось, и в свете лампы Элинор увидела, что оно совершенно зеленое. Он поднес руку ко рту и пробормотал со стыдом и гневом одновременно:
— О, черт возьми… — И, громко топая, устремился к двери.
А затем вниз, в холл. После чего до нее донеслись совершенно определенные звуки, исходящие из ванной.
Она так и стояла, затаив дыхание. Ее охватила дрожь. У Элинор не было сил осмыслить происходящее. Она только чувствовала, что не хотела бы сталкиваться с такой ситуацией.
Чарли медленно поплелся в холл, прислушался и затем плюхнулся на пол. Элинор закрыла за ним дверь. Но не заперла ее. Есть некоторые вещи, которые мужчина не в состоянии сделать после такого унизительного недомогания. По крайней мере, не сразу.
Она забралась на смятую постель, свернулась в клубок, поджав колени и закутавшись в одеяло, и подумала о своем собственном унижении.
Что с ней случилось?
Ее поведению нет оправдания. Его ничем нельзя объяснить.
Она вела себя с Бентоном Бонфордом, словно курица, которая впервые в жизни увидела петуха. Еще немного, и она бросилась бы на кровать, раскрыла ему навстречу объятия и крикнула бы: «Быстрее!» И это случается уже во второй раз за такой короткий срок.
И что он должен думать?
Почему она это делает? Почему ее собственное тело предает ее?
В течение почти тридцати лет секс в ее списке находился где-то после брюссельской капусты. Несколько раз после смерти Бобби ее звали на ужин, но она никогда не была уверена, почему это с ней происходит: то ли причина в ней самой, то ли приглашающий хочет поближе подобраться к Джулии. А еда за чужой счет ее абсолютно не привлекала. Ни один мужчина не вызвал в ней интереса. У одного были плохие зубы, у другого толстый живот, а в третьем случае ее посещала внезапная догадка о жене, о которой ее ухажер не взял на себя труд упомянуть.
Так что же происходит между ней и Бентоном Бонфордом?
Ведь это не может быть началом любви?
Такое может случиться, если он — владелец магазина и дома, где она живет, — дал понять, что намерен и то и другое продать? И к тому же он обвинил ее в снобизме и посмеялся над ней.
